Андре Кастело - Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

• Название: Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша
• Автор: Андре Кастело
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8352-0369-1

В ряду многих страниц, посвященных эпохе Наполеона, «Жозефина» Андре Кастело, бесспорно, явление примечательное. Прилежно изучив труды ученых, мемуары и письма современников и не отступая от исторических фактов, Андре Кастело увлекательно и во многом по-новому рассказывает о судьбе «несравненной Жозефины», «первой дамы Империи». Повествование первой части «Жозефины» (1964) — «Виконтесса, гражданка, генеральша» — начинается временем, «когда Жозефину звали Роза»: о том, что она станет императрицей, история еще не догадывалась. Мы узнаем о «санкюлотке и монтаньярке», «веселой вдове», которая станет госпожой Бонапарт, о Жозефине-консульше, перед которой открывается дорога к трону.

Удивительная, неповторимая судьба блистательной и несравненной Жозефины! Грациозная, полная невыразимой прелести креолка, гибкая и обворожительная, с матовым цветом лица, дивными глазами, вкрадчивым мелодичным голосом… Очаровательная Жозефина, кружившая головы мужчинам и легко увлекающаяся сама, кроткая и легкомысленная, преданная и кокетливая, задумчивая и страстная. Жозефина, склонная к «зигзагам любви», сотканная «из кружев и газа».

В начале книги она — безвестная креолка с Антильских островов, Золушка, которой еще только предстоит стать царицей бала. Впереди — несчастливый брак с Александром де Богарне, рождение детей — Евгении и Гортензии, встреча с Наполеоном Бонапартом, который страстно полюбит ее и принесет ей в дар Империю, а потом расстанется с ней, и — кто знает? — не утратит ли он тогда счастливую звезду, приносившую ему удачу.

---

Момбелло стал театром целой драмы. Могучий пес повара на заре одного рокового дня загрыз маленького Фортюне, который, к радости Бонапарта, раньше обычного соскочил с постели хозяйки. Жозефина расплакалась, и Шарль достал ей новую моську. Рассказывают, что повар принес извинения своему хозяину, клянясь, что будет отныне держать пса на прочной привязи, но Бонапарт якобы отсоветовал ему это делать, велев выпускать «зверя» на волю в те часы, когда будет гулять новый мопс, такой же сварливый и охочий до икр генерала, что и злополучный Фортюне.

2 4 июня 17 97 муж Жозефины производит Шарля в капитаны Первого гусарского полка, и она может любоваться, как гарцует ее любовник на праздновании 14 июля в Милане. Бесчисленные залпы, поднесение захваченных знамен, музыка, иллюминация следуют непрерывной чередой. Вечером того же дня Ипполит Шарль пишет родным: «Вы, все, кто любит Республику и стенает при мысли об угрожающих ей бедах, можете успокоиться, прочитав клятву, которую дали сто тысяч храбрецов, вооружившихся для ее защиты. Приезжай проведать меня, Морис, лентяй ты е.., „приезжай и порадуйся виду республиканцев. Весь твой. Обнимаю всю семью. Если приедешь, обещаю вернуться вместе с тобой. Прощай. И. Шарль, капитан и адъютант“».

* * *

Жозефина сопровождает Бонапарта в Пассериано во Фриули, но видится там с ним мало. Он работает до рассвета. Переговоры с австрийскими делегатами начинаются вечером, а кончаются поздней ночью. Возвращаясь, Бонапарт, несомненно, передает ей те фразы, что он осмелился бросить полномочным представителям Австрии:

— Не забывайте, что вы ведете переговоры среди моих гренадеров!

И когда Кобенцль[157] объявил ему, что его император не может действовать от имени всей Германской империи, он якобы ответил:

— Империя — это старая шлюха, которая привыкла, что ее насилует кто угодно.

Жозефина плачет по несколько раз на дню «из-за всяких пустяков», — замечает один очевидец. Конечно, Пассериано, расположенная близ Удине старинная загородная резиденция дожей, выглядит мрачно и в сравнении с ним, несмотря на посещение Венеции, Момбелло и Милан представляются Жозефине восхитительным прибежищем. Развлечение здесь у нее только одно — разговоры с Бото, секретарем Барраса, Но если глаза нашей креолки полны слез, то мысли ее заняты преимущественно Шарлем, который после отпуска вернулся к середине октября в Милан. Ходит к тому же слух, что ветреный Ипполит отчаянно ухаживает за Полиной, беременной тогда по третьему месяцу, и что он был также любовником г-жи Ламберти, восхитительной ломбардки, снизошедшей сперва до Иосифа II[158], потом до Депинуа[159]. Быть преемником императора и генерала лестно, и утверждают даже, что Шарль сохранил самые жгучие воспоминания об этом своем увлечении. Когда в начале ноября Жозефина вернулась в Милан, Шарль, как полагает Андре Гавоти, сумел объяснить свою измену тем, что, по утверждению Стендаля, «г-жа Ламберти, хоть и достигнув уже известного возраста, все еще являла собой образец самой обольстительной грации и могла в этом отношении соперничать даже с г-жой Бонапарт». Не пытался ли Шарль, обманывая Жозефину, воскресить свои воспоминания о г-же Ламберти?

Он, безусловно, добился, что его простили, и вылечился от своего увлечения, потому что две недели спустя, пока Бонапарт загоняет почтовых лошадей, чтобы поспеть в Раштатт[160] и положить — на время — конец войне, Жозефина перед возвращением в Париж отправляется с Шарлем в Венецию.

Венецианская республика по-царски принимает жену своего победителя — иллюминации, прогулки в гондолах, празднества и балы следуют непрерывной чередой. Венецианцы делают вид, будто забыли, что знаменитые бронзовые кони Св. Марка и знаменитый лев[161] увезены в Париж.

Не оказались ли любовники чересчур неосторожны? Как бы то ни было, можно не сомневаться, что Бонапарт возымел подозрения. Быть может, — во всяком случае, так утверждают, — очаровательная чертовка Полина, угадавшая правду и брошенная Шарлем, ощутила потребность нашептать брату кое-что весьма неприятное. Определенно известно одно: прямо из Раштатта Бонапарт приказал своему начальнику штаба немедленно отправить в Милан следующее предписание: «По получении сего гражданину Шарлю, адъютанту, безотлагательно отбыть из Милана в Париж, где и ждать новых распоряжений. Подписано: Алекс. Бертье».

Приказ этот, видимо, пришел к адресату с опозданием, поскольку 22 декабря Бертье, приехав в Милан в то время, пока его командующий мчался из Раштатта в Париж, подписал новое решение, которое принял по настоянию встреченной им на дороге Жозефины и которое придало совершенно иной вид опале его штабного офицера, серьезно смягчив первое предписание: «Генерал-аншеф Александр Бертье по просьбе состоящего при штабе гражданина Ипполита Шарля дозволить ему отбыть в Париж для завершения семейных дел, требующих его присутствия, разрешает гражданину Ипполиту Шарлю обратиться в Париже к военному министру и, на основании настоящего разрешения, испросить у министра трехмесячный отпуск».

Шарль тут же вскакивает на коня, но не для скорейшего «завершения семейных дел», а для того, чтобы пуститься вслед Жозефине, возвращающейся в Париж.

1 9 декабря в Лионе ее принимают как королеву. Пока, несмотря на мороз, весь город любуется иллюминацией и танцует, Жозефина отправляется в Большой театр, где ее встречают возгласами: «Да здравствует Республика! Да здравствуют Бонапарт и его супруга!» Люди поют:

Ура, Италии герой!
Оливу нам в руке своей
Принес воитель легендарный.
Так пусть же лавр он примет сей
Из нашей длани благодарной.

Повернувшись к гражданке Бонапарт, хор взволнованно гремит:

И чтоб особенно ценна
Ему была награда эта,
Она тобой, его жена,
Да будет на него надета.
Чтя добродетель милых жен
Не меньше, чем мужскую славу,
Тебе гремит хвалой Лион
По справедливости и праву.

И затем, протягивая Жозефине венок из роз, добавляет:

И пылко жаждет город весь
Тебя венком украсить ныне,
Чтоб языком цветов принесть
Обеты дружбы Жозефине.

Она улыбается и делает вид, будто счастлива. Здесь, глядя на нее, тоже можно подумать, что она родилась на ступенях трона. Женщина старого режима, несмотря на то что родилась на Островах и в юности была сущим дичком, она инстинктивно находит те слова, какие нужно сказать.

В Мулене все складывается еще лучше. Город уже три дня ждет прибытия г-жи Бонапарт. Однако карета ломается — сперва в Тараре, потом в Роанне, и только в сочельник Жозефина въезжает в столицу Алье[162] под крики: «Да здравствует Республика! Да здравствует Бонапарт! Да здравствует его добродетельная супруга!» — ее еще мало знают… «Ночная тень закрыла горизонт, — сообщает нам муниципальный архив, — но повсеместная иллюминация вскоре заменила дневной свет».

Гостиница, где останавливается «супруга героя Италии», украшена подсвеченными транспарантами, гласящими:

Узрев жену того, кому весь мир дивится,
Поймешь, что ею он не мог не вдохновиться.

Но лучше всего послушаем мэра, гражданина Радо:

— Видеть в наших стенах добродетельную супругу величайшего из героев — радость для нас, которая тем более ощутима, что ее невозможно передать. Вы, супруга того, у кого нет соперника ни в прошлом, ни в настоящем, вы, кто, благодаря своим литературным познаниям и своим добродетелям, разделяет славу, разделите теперь с ним признательность нации…

«Глава муниципальной администрации» первым заговорил вот так о добродетелях Жозефины. У него найдутся подражатели до самого конца Первой империи и даже во время Второй, когда Наполеон III намекнет однажды в официальной речи на добродетели своей бабушки. Что постоянно повторяешь, в то и начинаешь верить…

Жозефина не без изящества отвечает:

— У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за оказанный мне вами радушный прием; он глубоко меня тронул. Да, мой муж добился блестящих успехов, но лишь потому, что имел счастье командовать армией, где каждый солдат — это герой. Бонапарт любит республиканцев и готов, если нужно, отдать за них всю свою кровь до последней капли.

Взволнованные власти удаляются, вверив «безопасность столь дорогой всем жизни почетному эскорту». Но заснуть Жозефине не удается: «масса граждан» криками выражает свой энтузиазм, и г-жа Бонапарт вынуждена показаться в окне спальни. Оттуда «ее глазам предстает» яркое зрелище — освещенный треугольник с венчающим его лавровым венком, «транспаранты», изображающие Питта[163], который кует цепи, и Бонапарта, бросающего их «в тигель, где они плавятся под действием огня — его гения», — мы продолжаем цитировать протокол, сохранившийся в муниципальном архиве… Если бы «генеральше» пришла фантазия выйти в город, она прочла бы на одном из памятников такие слова, «начертанные огненными буквами»: «Твое пребывание в наших стенах — подлинная радость для нас, воспоминание о нем навсегда запечатлеется в наших сердцах».