Джером Джером - Трое на велосипедах

• Название: Трое на велосипедах
• Автор: Джером Джером
• Издательство: Невская рекламно-издательская компания
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1992
• ISBN: 5-88380-027-0

«Трое на велосипедах» (Three Men on the Bummel aka Three Men on Wheels, 1900) — продолжение книги «Трое в лодке, не считая собаки». На этот раз Джей, Джордж и Гаррис путешествуют на велосипедах по Германии. Перевод А. Ю. Попова 1992 года.

---

Так как целью каждого студента является выйти из университета с максимально возможным количеством шрамов, то не думаю, что они предпринимают какие-либо попытки защищаться, хотя бы те, что допускаются при такой манере фехтования. Настоящий победитель тот, кто получил в поединке больше ран; тот, кто, иссеченный и исколотый до такой степени, что в нем уже трудно признать человека, сможет пройтись по улицам, вызывая зависть немецких юношей и восхищение немецких девушек. Тот же, кому удалось получить лишь несколько жалких царапин, покидает поле боя в тоске и печали.

Но сам поединок — лишь начало потехи. Второй акт развертывается в перевязочной. Врачи, как правило, — всего лишь студенты-медики, желающие попрактиковаться. Справедливости ради должен отметить, что те, с кем мне приходилось общаться, оказались, несмотря на грубость манер, людьми, влюбленными в свое дело. Грубость не может быть поставлена им в вину. Она — часть воспитательной системы, в которой врачу отводятся карающие функции, и идеалисту-медику здесь делать нечего. То, как студент переносит перевязку, не менее важно, чем то, как он получил ранение. Любая операция совершается с предельной жестокостью, и его товарищи следят за тем, чтобы во время всех процедур с лица его не сходило выражение спокойствия и довольства. Все участники мечтают об аккуратной обширной ране. Ее специально зашивают кое-как в надежде, что шрам останется на всю жизнь. Такая рана, если ее с умом бередить и не лечить еще неделю, гарантирует, как считается, ее счастливому обладателю жену с приданым, оцениваемым, по крайней мере, пятизначным числом.

Есть обычные дуэли, которые устраиваются раз в две недели; в таких средний студент участвует раз двенадцать в год. Есть другие, на которые зрители не допускаются. Если публике показалось, что студент смалодушничал, невольно уклонившись от удара, репутацию можно восстановить, лишь представ перед лучшим фехтовальщиком корпорации. Он требует для себя не состязания, а наказания, что ему и предоставляют. И его противник начинает во множестве наносить ему кровавые раны в те места, куда можно попасть. Цель жертвы — доказать своим товарищам, что он может стоять не двигаясь, пусть даже с его черепа откромсана чуть не вся живая плоть.

Можно ли сказать что-нибудь в пользу дуэли — не уверен; а если и можно, то это будет касаться лишь двух фехтовальщиков. Зрителям она должна приносить и, я в этом уверен, приносит один лишь вред. Я знаю себя достаточно хорошо и могу сказать, что особой кровожадностью не отличаюсь. Кровопролитие действует на меня, как и на всех. Сначала, пока рубка еще не началась, я испытывал лишь любопытство, смешанное с легким чувством тревоги за свое самочувствие, хотя некоторое знакомство с прозекторскими и операционными не оставляло у меня ни малейшего сомнения на этот счет. Когда полилась кровь и стали обнажаться нервы и мышцы, я начал испытывать отвращение, смешанное с жалостью. Но на второй дуэли, вынужден признаться, мои возвышенные чувства стали улетучиваться, а в разгар третьей, когда помещение наполнилось тяжелым запахом горячей крови, я понял, что становлюсь кровожадным.

Мне было мало. Я вглядывался в лица своих соседей и находил в них явное выражение того же чувства. Если посчитать кровожадность достоинством современного человека, то лучшего средства для его воспитания, чем дуэль, не найти. Но достоинство ли это? Мы можем пустословить по поводу нашей цивилизованности и гуманности, но те из нас, кто не дошел в лицемерии до самообмана, знают, что под нашими крахмальными манишками прячется дикарь со всеми его дикарскими инстинктами. Случается, он бывает и нужен, но не следует бояться, что он умрет. И крайне неразумно перекармливать его.

В пользу дуэли, если говорить серьезно, можно выдвинуть много доводов. Но никакой благой цели она не преследует. Это ребячество, и то, что эта игра — жестокая и беспощадная, не делает ее менее ребяческой. Раны сами по себе не являются знаком доблести: важно, за что они получены, а не какого размера. Вильгельм Телль по праву считается героем; но что можно сказать о клубе отцов, члены которого постановили собираться два раза в неделю и сбивать из арбалетов яблоки с голов своих сыновей? Тех результатов, которыми так гордятся молодые немецкие рыцари, они могли добиться, дразня дикую кошку! Вступить в общество исключительно для того, чтобы тебя изрубили вдоль и поперек, значит низвести себя до интеллектуального уровня танцующего дервиша. Путешественники рассказывают, что в Центральной Африке есть дикари, которые на празднествах выражают свои чувства тем, что прыгают и хлещут друг друга. Европе нет нужды подражать им. По сути дела, студенческая дуэль — сведение к абсурду рыцарского поединка; и если сами немцы не видят, что это смешно, их стоит только пожалеть за отсутствие чувства юмора.

Но если можно не соглашаться с общественным мнением, поддерживающим и одобряющим дуэли, то ее сторонников, по крайней мере, можно понять. Университетский же устав, если не поощряющий, то, по крайней мере, узаконивающий пьянство, не поддается никакому разумению. Не все немецкие студенты напиваются; более того, большинство — трезвенники и трудяги; но меньшинство же, претендующее на то, чтобы считаться типичным представителем студенчества, каковым его и считают, не просыхают с полудня до утра, умудряясь при этом пребывать в полном сознании, — умение, достигаемое большими стараниями. Не на всех это действует одинаково, но в каждом университетском городе вы запросто встретите молодого человека, которому не исполнилось и двадцати, но уже успевшего приобрести сложение Фальстафа и цвет лица рубенсовского Бахуса. То, что немецкая девушка может быть пленена изрезанным и израненным лицом, как будто сделанным из какого-то непонятного материала, из какого лиц не делают, — доказанный факт. Но вряд ли ее привлечет опухшее, в пятнах лицо и огромное брюхо, разросшееся до такой степени, что грозит опрокинуть своего владельца. А что еще можно ждать, когда юнец начинает дуть пиво в десять утра (Friihschoppen)[24] и кончает Kneipe[25] в четыре ночи?

Kneipe — это то, что у нас называется холостяцкой пирушкой; она может быть безобидной, а может кончиться и скандалом — все зависит от участников. Какой-нибудь студент приглашает своих однокашников — их может оказаться и десять, и сто — в кафе и угощает их пивом и дешевыми сигарами в количестве, которое они определяют сами, исходя из возможностей и потребностей своего организма; может оказаться так, что угощает сама корпорация. Здесь, как и везде, вы наблюдаете немецкую любовь к дисциплине и порядку. Когда ктонибудь входит, все сидящие за столом вскакивают и по стойке смирно приветствуют его. Когда все собираются, каждый стол выбирает распорядителя, в чьи обязанности входит называть номера песен. Отпечатанные песенники — один на двоих — разложены на столе. Распорядитель называет номер двадцать пять. «Первый куплет!» — кричит он, и все поехали петь первый куплет, держа перед собой одну книжицу на двоих, как держат молитвенник во время церковной службы. В конце каждого куплета все замолкают и ждут, когда распорядитель предложит петь дальше. Так как каждого немца учили петь и у большинства — приятный голос, то общий эффект — потрясающий.

По манере пение напоминает церковное, но слова песен несколько отличаются от библейских псалмов. Но будь то патриотический гимн, сентиментальная баллада или песенка, содержание которой способно шокировать среднего английского юношу, — исполняются они с гробовой серьезностью, без смеха, без единой фальшивой нотки. В конце ведущий кричит: «Прозит!» Все отвечают ему: «Прозит!» — и тут же осушают стаканы. Пианист встает и кланяется, все встают и кланяются ему в ответ; появляется Fraulein и наполняет стаканы.

В перерыве между песнями произносятся тосты, на них отвечают; но живости мало, и еще меньше смеха. Среди немецких студентов более принято улыбаться и важно кивать в знак одобрения.

Специальный тост, под названием «Саламандра», поднимаемый в честь особо почетного гостя, пьется с исключительной торжественностью.

— А сейчас, — говорит распорядитель, — мы будем «тереть саламандру».[26] — Мы все вскакиваем и стоим, как полк по стойке смирно.

— У всех налито?[27] — спрашивает ведущий.

— Так точно! — отвечаем мы, как один человек.

— Ad exercitium Salamandri![28] — говорит распорядитель, и мы готовимся.

— Eins! — круговыми движениями мы трем наши кружки о стол.

— Zwei! — опять гремят кружки, как, впрочем, и на счет «Drei».[29]

— Пьем![30]

Все одновременно, секунда в секунду, мы осушаем кружки и держим их на весу.

— Eins! — говорит ведущий. Дно пустой кружки кругами ходит по столу, и получается звук, похожий на шум прибоя.

— Zwei! — Звук сначала нарастает, затем затихает.

— Drei! — В едином порыве все ударяют кружками о стол и садятся.