Петр Замойский - Восход

• Название: Восход
• Автор: Петр Замойский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

В автобиографической повести «Восход», составляющий трилогию с произведениями «Подпасок», «Молодость», писателем сатирически представлены методы руководства колхозами, примеры бездумного администрировния. Время, о котором пишет автор — годы нэпа и коллективизации. О том, как жили люди в деревнях в это непростое время, о становлении личности героев расскзывается в повести. Творчество Петра Ивановича Замойского в известной мере открывало пути «деревенской прозе» 1960-х гг. В своих произведениях писатель вывел целый ряд реальных исторических лиц, которые были показаны им в конкретной обстановке, причём большинство описанных автором событий подтверждаются документально.

---

И с такой силой стукнул кулаком по столу, что зазвенели чайные приборы.

— А не дай бог повернется власть в обрат! Он тебя, тесть самый, меж колен зажмет да чересседельником аль чем попало по тому месту, откуда твои ранены ноги растут.

— Что ты, крестный, назад ничего не вернется. И я не маленький. На войне был. Попробуй они только!

— Глуп ты, глуп, Сережа, — опять вступилась крестная. — Ты еще не испытал, не знаешь, какая сила в бабе. Вцепится в тебя и будет вертеть в руках, как веретено на прялке. Тебе из другого дома надо невесту искать, а не из богатеева. Как оженишься на ней — и сам не углядишь, что променял советску власть на кулацку сласть. Случись грех, сядет какой царь на шею — и опять пасти тебе ихнее стадо на отрубах да на участках.

— А Дуня тогда как?

— Опять эта Дуня. Что ж, скажу! А вот как Дуня: нос торчком, хвост крючком — и к другому.

— Мы ведь записаны будем по метрикам, — не сдавался парень. Видно, крепко любил он Дуню.

— Развод разведут, — басом заключил мужик.

Они замолчали. Женщина и мужчина принялись пить чай. Только парень сидел как пришибленный.

Я посмотрел на Ивана Павловича. Слышал ли он хоть краем уха этот поучительный для нас разговор?

А печник Яков яростно, до хрипоты спорил с кем-то. Вот он встал, завернул рубаху. Я догадался, что он показывает свои раны. Некоторые женщины, послав кому-то проклятия, тихо всхлипнули. Яков, подстегнутый всеобщим вниманием, снял левый сапог, и я увидел его покалеченную ногу.

Иной раз военные шрамы убедительнее слов.

— Теперь кричите, ругаетесь. Да ведь Советская власть только-только народилась. Ногами еще не окрепла, как ребенок. А тут на нее и дуют со всех сторон разные Антанты с пушками, с пулеметами. Со всех тебе четырех сторон валят буржуи, палят с суши и с моря. А изнутри налипли, как ядовиты пауки, разны чужие, темные люди. Кусают, разъедают, язвят и все норовят за глотку схватить. Вот кто-то кричал: мол, эсеры свалят коммунистов…

— Не коммунистов… а большаков.

— Дура ты нетолченая, несоленая, что ты смыслишь! Это одно и то же. Большаки за рабочих да за беднейших мужиков: меньшаки всецело за буржуев. А то есть и еще одна вредна партия — социалисты-революционеры. Они на две кучки разбились. Одна кучка вправо двинулась — это правые эсеры. Они за то, чтобы у вас, чертей, отобрать землю и возвернуть ее опять помещикам. Другая кучка влево пошла, да недалеко. Левые эсеры за кулаков, за лавочников и других захребетников.

Шум почти утих в чайной. Через некоторое время голос из угла спросил:

— А ты сам-то из какой партии?

Яков оглянулся на голос и уже без горячности ответил:

— Печник!

— Такой прозвищи нет, — уже не согласился второй мужик за соседним столом, который кричал о грабителях. — Есть большаки — раз, — откладывал на пальцах, — есть меньшаки — два, есть…

Яков не дал ему договорить. Он растопырил пальцы, показал их мужику.

— А есть специалисты — пять! — И крепко сжал кулак.

Все дружно рассмеялись.

— Молодец, печник! Будь здоров! — крикнули ему.

Через некоторое время к Якову подошел парень Сергей. Красный от волнения, он несмело спросил:

— Скажи, дядя… а есть ли у богатых людей… душа?

— Что?! — чуть не поперхнулся печник.

— Душа, ну, как в человеке.

Яков посмотрел на парня, а ближний народ за столами, слыша такой вопрос, насторожился. Особенно крестная и ее басовитый муж.

— Душа-а? — переспросил Яков. — Это ты, парень, у попа спросил бы на проповеди. По душам попы специалисты. А я, грешным делом, на своем веку что-то не замечал. Может быть, и есть душа у богатых, только поганая. И не за пазухой она, а в кармане сидит на аркане.

Парень отошел, печально сел за свой стол. Понурил голову и тяжко вздохнул.

Разговор Якова больше и больше нравился людям. Они смотрели на него с любопытством, с интересом. Это же бывалый человек — печник. Во скольких селах и деревнях он клал печи, исправлял трубы и сколько видел разных людей! И вот убедился печник, что у богатых людей душа поганая, да еще сидит в кармане на аркане. Все это мужикам было очень понятно.

— Душа — пар! — вдруг сообщил кто-то. — Умер человек, пар из него долой, а тело, того, в студень обернулось.

— Вроде этого чая? — сравнил мужик. — Эх, хозяйка, добавь покрепче. Водой, черт, не разбавляй!

— И где она, проклятая баба, берет его? — поинтересовался трезвый мужик, так как они с женой пили настоящий чай, подувая на блюдца.

— Сама гонит, — утвердительно сказала жена.

К столу, за которым сидел Яков, подошли еще двое. Оба были трезвы.

Андрей, видимо не надеясь оторвать нас отсюда к своему столу, сам направился туда. Когда вернулся, то был совсем навеселе. Как бы Андрей, выпивши, по своей болтливости не ввязался в беседу! Может нагородить, хвалясь, черт знает чего и про что. Вот уже известно о Полосухине. Нет, Андрей молчит, гладит бороду и ухмыляется мне. «Да уж знаю, — показываю ему, щелкая по горлу, — хлебнул, борода. Лишь молчи», — прикусил я зубами свой язык. Андрей понял и отчаянно закрутил головой. Глаза его стали непривычно, до смешного строги.

К спящему уряднику подошел один из мужиков.

— А это кто? — спросил он.

Ему объяснили.

— Ну-у, господин урядник? Сейчас. — И он склонился к его уху. — Эй, дядя, пора вставать на работу!

— Не-ет, его по-разному будили, и то не берет.

— Тогда ему надо бороду окоротить.

Опять всеобщее внимание урядник привлек. Он сделался забавой для всех.

— Подпалить бы, да вонять будет старым режимом.

— Бороду-то он небось отпустил при Советской власти.

— А не умер ли от перепою?

— Если подох, споем отходную. Я певчий, — вызвался другой мужик. И он хорошим тенором завел:

Ве-ечна-ая па-амять, ве-ечная… рабу-у-у…

Вдруг кто-то быстро поспел на помощь и под пляс перехватил:

Упокой, упокой, человек-то был какой!
Он не пил, не курил, с попадьей дружно жил.
Со святою с попадьей, как с колодезной бадьей.
Ни толста, ни тонка, в два обхвата ширина…

— Нет, не так надо, — перебил веселого один из мужиков и, погрозив пальцем, чтобы молчали, громко начал: — А что это я такое, братцы, слышал? А вот что я, граждане, слышал. Говорят, завтра на базаре чека облаву проведет.

— На кого? — спросил певший тенором.

— Говорят, сперва на стражников, а опричь всего на урядников.

— Облава на урядников? — нарочно громко переспросил тенор. — И куда их, этих урядников?

— Говорят, прямо в чеку.

— Урядников в чеку? — с удивлением опять прокричал тенор возле самого уже урядника.

И тут урядник, вздрогнув от собственного храпа, чуть пошевелился. Затем снова застыл в прежнем положении.

— Слышал ведь он, вот тебе крест, слышал! — уверял тенор.

Яков встал и, пошатываясь, подошел к уряднику. Произнес складно:

— Что ж, выходит, на кондуктора не мычит, на милиционера не рычит, на покойника молчит… Ну-ка, может, на это закричит?

И, нагнувшись над урядником, во всю силу, страшно заорал:

— Господин урядник! Господин урядник!

Урядник пошевелил головой.

— Становой требоват!.. Живо марш!!

Тут с урядником произошло нечто неожиданное. Он резко поднял голову, открыл глаза, выпучил их и… рухнул на пол. Пытаясь встать, цеплялся за стул и в страхе забормотал:

— Ваш бродь, ваш сок бродь… Я… я… бегу… Задержу… Найду.

— Мерзавец! Пьяница! — орал печник, много повидавший на свете, и становых в том числе. — Р-ра-калия, каналия!! Запру, арестую, пр-рогоню! Взятки берешь! В карман суешь! Мне мало даешь!.. В острог ма-арш! Как православному величеству, морда ты паршивая, как царю служишь, а?!

Под дружный хохот урядника подняли и усадили за стол. Осовело смотрел он на хохочущих от души людей и ничего не мог понять. Печник налил ему «кипятку», поднес.

— Что? Кто позволил смеяться? — еще не придя в чувство, забормотал урядник. — Знаете, что за это Сиби-ирь!

Снова чайная взорвалась веселым хохотом. То-то будет о чем рассказать родным и соседям в деревне. А тенор поразился, даже руками развел.

— Вот это служака.

Печник пояснил:

— Привычка. Еще бы, двенадцать лет был специалистом.

— Теперь ему самое место быть в милиции. У Жильцева.

Хозяйка, когда мы вернулись к своему столу и уселись, зайдя за стойку буфета, искоса наблюдала за нами. Интересно, что она думает о нас? В глазах ее, когда она косо посматривала в нашу сторону, виден был злобный блеск.

У меня мелькнула догадка, что между трактирщицей и урядником существует какая-то связь.

Иван Павлович сидел, низко опустив голову.

Андрей, схватив себя за бороду, вдруг так залился смехом, что, откинувшись, ударился о притолоку окна.