Петр Замойский - Восход

• Название: Восход
• Автор: Петр Замойский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1966

В автобиографической повести «Восход», составляющий трилогию с произведениями «Подпасок», «Молодость», писателем сатирически представлены методы руководства колхозами, примеры бездумного администрировния. Время, о котором пишет автор — годы нэпа и коллективизации. О том, как жили люди в деревнях в это непростое время, о становлении личности героев расскзывается в повести. Творчество Петра Ивановича Замойского в известной мере открывало пути «деревенской прозе» 1960-х гг. В своих произведениях писатель вывел целый ряд реальных исторических лиц, которые были показаны им в конкретной обстановке, причём большинство описанных автором событий подтверждаются документально.

---

— И так хорошо.

— Ваньку Жукова не забыла накормить? — спросил Иван Павлович.

— Нажрался и он.

Услышав наши голоса, вошел Степа-красноармеец.

— Что, Степа?

— Все в порядке, Иван Павлович.

— Так вот, Полосухин, сейчас мы немного закусим, а потом зови нас в гости.

— Куда в гости? — даже приподнялся Егор.

— Как это куда? Домой, к себе. Мы вот тебя угощаем, кормим, а ты… Не-ет уж, дядя Егор, ты человек самостоятельный, трудолюбивый, говорят — гостеприимный. Когда тебе еще доведется пригласить нас!

Егор очумело смотрел на Ивана Павловича, ничего не понимая.

— Да как же это, товарищ чека?

— Если не хочешь, не зови. Дело хозяйское. В обиде не будем и сами не пойдем. Уж не гневись на чека.

Выручила Василиса. Она укорила Егора:

— Зови-и, дура-ак!

— Я что ж, — засуетился Егор, — ведь я не супротив. Только как она, Федора?

— Федору зачем спрашивать? Хозяин — ты. Или боишься ее? — усмехнулся Иван Павлович.

— Боюсь, — откровенно сознался Егор и вполне искренне вздохнул, чем и рассмешил нас. — Убьет она меня.

— Не дадим тебя убить, — пообещал ему Иван Павлович. — Как это так, живого человека, да вдобавок еще мужа, и вдруг того… кокнуть?

— Нет, товарищ чека, вы меня лучше к тюрьму или в преисподнюю, а не домой с вами! — взмолился Егор. — Поверьте слову, лучше. Зверь она.

— Что зверь, то зверь, — подтвердила Василиса. — Карахтерна.

— Любопытно, — задумчиво произнес предчека. Потом громко, ободряюще пообещал Егору: — Мы ее свяжем, если начнет бунтовать.

— Ее и чепь не удержит! — воскликнул Егор.

Иван Павлович по-ребячески расхохотался, повторяя:

— Чепь, чепь.

Очень понравилось ему это слово.

— Мы, Полосухин, цепь возьмем от этого пса… как его по фамилии?

— Архимед, — подсказал я.

— Тогда так, — немного успокоился Егор. — А куда бы лучше и самого пса прихватить. Да спустить на нее, чтобы укусил.

Он уже развеселился и начал подшучивать, но осторожно, приглядываясь к нам. Мужик он хоть и дурак дураком, но хитрости не лишен. Только одного в разум не возьмет: почему с ним так обходятся? Ему теперь, в свою очередь, хотелось все свалить на свою ненавистную жену Федору за все ее надругательства…

Ванька сидел в спальне Тарасова и читал какую-то книжку, что было совсем удивительно. При нашем появлении он вскочил с кресла.

— Сиди, сиди, — успокоил я его. — Здравствуй, Иван Петрович.

Он невнятно ответил на приветствие.

— Что ты тут читаешь? — поинтересовался я.

— Да так себе, что попалось. — И он подал мне книгу.

Это был отчет о деятельности губернского земства за какой-то далекий год. Все цифры и цифры.

— Любишь, как вижу, читать? — спросил я.

— Нет, откровенно говоря, не люблю, — сознался он. — Не наше дело торчать в книжках. Это господам подходит да попам, а трудящим мужикам, откровенно говоря…

Вот как он, Иван Жуков, повернул разговор. При свете солнца я вгляделся в его лицо. От бессонной ли ночи или от испуга лицо его было глинисто-серое, глаза грустные, поблекшие. Под глазами набухли мешки, как у старого человека.

Петушиного задора и в помине нет.

— Вы меня выпустите или арестуете? — внезапно спросил он. — Я ни в чем не виноват. Это Егор меня, откровенно говоря, оклеветал. Какие-то винтовки приклеил, спекуляцию. Отпустите, я на фронт проберусь или в Баку к брату. Все равно, куда ехать. А Ельку, откровенно говоря, — обратился он ко мне, — бери. Уступаю.

— Спасибо, Иван Петрович, за уступку, — еле сдерживаясь от смеха, ответил я. — Лена пусть останется сама по себе или за тебя выходит.

— Моей свадьбе не быть! — сказал Ванька и поник головой.

— Да что ты так отчаялся? Не все еще пропало. Если при обыске у тебя ничего не обнаружится и если ты поможешь нам в обыске у Егора, — кивнул я на дверь, — прямой тебе путь домой. Правильно я говорю, Иван Павлович?

— Конечно, так, — подтвердил предчека.

— Теперь с тобой поговорит Иван Павлович, а я посмотрю, что тут за книги.

И я подошел к одному из книжных шкафов, предоставив вести разговор с Ванькой Ивану Павловичу. Тот начал не скоро, а с выдержкой, как и полагается. Он все еще без всякой надобности листал книжку, затем, словно она ему прискучила, отложил в сторону, подошел к двери, прикрыл ее поплотнее, а уж потом взял стул и уселся напротив Ваньки.

— Тебе, тезка, сколько лет?

— Двадцать один, — ответил Жуков.

— На год моложе меня. Самая жизнь начинается. Семья большая?

Оказалось, семья не так велика. Женатый брат на фронте, сноха ушла, две сестры и мать. Отец недавно умер.

Обо всем расспросил Иван Павлович. Он как бы уже начал следствие. Повторил мои слова о том, что, если ничего не найдут особенного, он, Ванька, свободен. Ванька, глянув на меня, нетвердым голосом поклялся, что у него ничего нет.

— Вот и хорошо. Теперь слушай. Внимательно слушай. Даже если что и найдем, ну там из барахла разного, продуктов, денег, конечно, кроме оружия, мы все это частью тебе оставим, а частью комитет раздаст беднякам, нуждающимся солдаткам. А тебя освободим. Ты же понимаешь, что уже арестован? Ну вот и хорошо. С умными людьми приятно иметь дело. Но потребуем от тебя условия…

— Какого? — тихо спросил Ванька.

— С Егором и Федорой вы давно свои люди. Возможно, родней будете. Но ты, конечно, хорошо знаешь, где у них что лежит и от чего у них брюхо болит.

— Это я скажу.

— И сам примешь участие в обыске.

— А мне что, приму. Хоть сейчас.

— Об этом и толкую. Мы доверяем тебе. И не просто примешь участие, а будешь заглавным.

— А это как? — насторожился Ванька.

— Это очень простая вещь. Когда придем, ты объявишь: «Я уполномоченный от Советской власти произвести у вас обыск». Словом, скажешь, как сумеешь. Человек ты развитой.

Сидя на помещичьей мягкой кровати и листая сборник рассказов Гусева-Оренбургского, одного из моих любимых писателей, я вслушивался в наставления Ивана Павловича. Вслушивался и мысленно шептал: «Силен ты, Иван Павлович, ой, силен». А Ванька, подумав, спросил:

— Что ж, я один?

— Зачем один? Один ты ничего не сделаешь. В понятых, ну, в помощниках у тебя, будут Алексей и Федя. Они от комитета бедноты.

— А вы сами? — допытывался Жуков.

— Мы, как власть от уезда, наблюдать будем. Но власть есть и на местах. Слышал лозунг «Власть на местах»? Вот ты и будешь этой властью на месте, в своем селе.

— Я какая власть! Федя, тот председатель.

— Федя — постоянная власть, а тебе дается временно, только на этот случай. Потом снимешь с себя уполномочие и свободен как ветер.

— Что же я должен делать? — спросил Ванька.

Снова Ивану Павловичу пришлось терпеливо повторить испеченному наспех уполномоченному, что ему делать.

— Теперь понял?

Ванька подумал-подумал, принахмурил свои белесые брови, еще шире раздул ноздри и решительно заявил:

— Откровенно говоря, понял.

Глава 18

Егор с Федей шли впереди. Егор припадал на обе ноги, будто опоенная лошадь. Ясно, что он сильно трусил и у него от страха подкашивались ноги.

Сзади шли я и красноармеец Степан, а за нами Иван Павлович с Ванькой Жуковым. Шли мы вдоль гумен степенно, будто впрямь в гости. Да так Егор и объявил мужику, оправлявшему копну сена, который разинул было рот и хотел о чем-то спросить. То же самое сказал Егор и соседу своему, когда мы подошли к дому. Сосед выбрасывал навоз со двора. Посмотрев на нас, он поклонился для приличия, усмехнулся. Возможно, он узнал меня по моему выступлению с крыльца волсовета на собрании, где я обличал Полосухина.

Я посмотрел в сторону мельницы, стоявшей на лугу. Она вяло махала крыльями. Был тихий ветер. Настороженность хозяина передалась и нам. Глянув в окно из палисадника, Егор увидел, что Федора с какой-то девкой моет полы в горнице, готовясь к престольному празднику.

Занятая этим делом, Федора не слышала, как мы вошли.

Она о чем-то громко говорила с помощницей, кого-то ругала черными словами. Уж не муженька ли, которого она утром искала по всему селу с палкой?

Егор дал нам знак стать к сторонке или сесть на скамью возле печки, — это мы безмолвно выполнили, — затем подошел к двери горницы и, слегка толкнув ее, чуть приоткрыл.

— Кто там? — послышался окрик Федоры.

— Я, Федора, я, — робко отозвался Егор. — Это я пришел.

Крепкая филенчатая дверь с треском захлопнулась. Егор едва успел отскочить. Его чуть не ударило по лбу. Он молча посмотрел на нас и горестно вздохнул.

Прошло несколько минут. Затем из-за двери послышалось:

— Где был, туда, рыжий черт, и иди!

— Я, Федора, в гостях был. Открой, что скажу!

— Не открою. А выйду, грязной тряпкой всю твою харю исхлещу.

— За что же хлестать-то? — деловито осведомился Егор.