Александр Попов - 54 метра

• Название: 54 метра
• Автор: Александр Попов
• Жанр: Современная проза

От автора. Данная книга не является очернением военной системы, она только констатирует временной срез, в котором всем было нелегко. Будет интересно прочесть тем, кто может видеть сейчас рассвет армии, флота и Родины, чтобы понять и ценить то что сейчас у них есть. Не стоит отрицательно относиться к герою, если он вам не нравится, он всего лишь человек, мальчик, юноша и ему еще предстоит только стать мужчиной.

---

— СмАтрЫтЭ, — восторженно загундосил с сильным акцентом Сванргадзе, держа в руках огромную жабу, — ЖАБО!!!

Сам Сван был выходцем из южной республики, с соответствующими чертами лица (особые приметы — НОС). Как он сдал экзамен по русскому языку, делая по четыре ошибки в слове «МИР», не знаю. Потом, конечно, стало ясно как, когда его дядя приехал на машине с правительственными номерами, и начальник училища козырял перед ним с заискивающими глазками. Но дело было не в нем, на повестке дня — жаба. Пошла оживленная дискуссия: что же с ней делать? Вариант отпустить не рассматривался совсем, зато парочка других крепко держали рейтинг среди подростков. В одном из лидирующих было предложено надуть уже до полусмерти замученную жабу через соломинку, воткнув последнюю в попу, и пустить плавать в ближайший водоем. Однако такового рядом не оказалось, и затею пришлось отменить. И тут один из собравшихся 14-летних знатоков жаб сказал:

— Сван, у тебя же потом на руках бородавки будут от нее, выбрось.

— Вах! Блин! Я убью этот жаб. Ща как раздавлю…

— Сван, нельзя давить жаб, иначе ливень пойдет, примета такая, — вступился знаток за представителя ни в чем не повинной фауны.

— Эту ПАгАВоРку придумали жабы, чтобы их не давили! — произнес он с акцентом и раздавил ее.

Может, вы и не поверите, но пошел такой сильный дождь с громом и молниями, что через несколько минут все были мокрыми и зло смотрели на Сванргадзе. А тот, в свою очередь, пожимая плечами и хлопая глазами при вспышках молний, оправдывался:

— Ничего не пАнимаю. Такое из-за жабы в первый раз, вах. Нэ, ну, чеснслово…

Р.S. А я подумал: если бы жаб не давили, то, возможно, и дождей поменьше бы шло. А так дети являются первопричиной осадков на планете — смешная мысль, но интересная…

Глава 4. Где рождается Маугли, или Киплинг плакал, но писАл

1 сентября приехали родители, проездом из Севастополя. Именно в этот день отец мне сказал:

— Ты можешь уйти, но только сейчас. Я покупаю билет, и мы едем обратно в гарнизон, где ты снова пойдешь в школу. Только скажи. Но учти, курс молодого бойца ты уже прошел. А многие не выдерживают, ведь это считается самым тяжелым на первом курсе…

Конечно же, я сказал НЕТ, размышляя под равномерную и монотонную «проповедь» о том, как ТАМ хорошо, а в школе плохо, примерно так: «Хоть контакта с одноклассниками я еще не наладил, но ведь это же вопрос времени. А раз батя сказал, что самое тяжелое позади, то думаю, дальше справлюсь».

Уже спустя десять дней после их отъезда я понял, что КМБ — не самое тяжелое… В училище существовали свои законы и порядки, не упомянутые ни в одной из книг, которые я прочитал про военных, ни в беседах отца, промывавших мозг только в одном направлении. Третий курс бил второй и первый. Второй бил первый. А первый — никого, кроме себя самих, не бил, занимаясь выстраиванием внутренней иерархической лесенки. В таком же порядке отнимались вещи, деньги и продукты. Делалось это все в стиле дворовых «гопников», в лексикон которых входили такие бессмертные фразы, проговариваемые с сипотой в голосе и руками в карманах, с обязательными плевками под ноги и взглядом исподлобья, как например: 1) Эй! Стой! Стой, говорю! 2) Ты ЧО, не слышишь? 3) Деньги, продукты есть? 4) А если найду? 5) Отдай по-пацански и по-хорошему.

Тух! Бах! — дальше следует удар в голову и возникает неожиданное согласие с оппонентами, коих обычно было три и более. А когда удавалось что-нибудь донести до казармы, то большую часть забирали офицеры, мотивируя это заботой о наших неокрепших желудках.

Помимо этого, «взрывная» волна августовского дефолта достигла и нас. До первого сентября нас кормили мало и невкусно. А после стали не давать умереть с голоду… Я опять провалился в непонимание происходящего после нескольких таких завтраков, обедов и ужинов. А выглядело это так.

Перед приемом пищи (это военное выражение, застрявшее в моей голове на всю жизнь) заходит офицер (один из ротных), ест свою пищу, которая готовится отдельно и достаточно вкусна (Я решил, что они слышать не слышали о Суворове, который питался из одного котелка с солдатами и понимал все тяготы и лишения последних). Затем командует зайти роте. И уходит, чтобы не видеть этого зрелища.

160 нахимовцев садятся по шесть человек за столы, на которых перед ними по половинке тарелки воды с капустным листиком. «Суп», так тщательно сдобренный красным перцем, что есть не представлялось возможным даже любителям острого, имел вид океанской чистой воды, в которой виднелось дно. Во второй кастрюле — картошка, залитая кипятком, компенсирующим весовую недостачу. В первый день, когда мы узрели наш нынешний рацион для растущего организма, все поделили поровну. Итог: второго досталось по одной алюминиевой ложке каждому. Чаще всего бывало две картофелины на шестерых. Или по тому же весу темно-серых, грязных макарон, плавающих в мутной, неслитой воде. Вот такие порции были в этом училище в 1998 году. А хлеба вообще не было. Вместо него на тарелке лежали сухари, пропитанные какой-то спиртовой жидкостью, которые во рту растекались с пощипывающим привкусом тройного одеколона, пикантно отдавая в нос и желудок. Если с утра натощак съесть, то можно захмелеть и мучиться изжогой весь день. Но и их было ограниченное количество. И конечно же, ЧАЙ, имеющий тот самый вкус, не забытый до сих пор. Богатый букет ароматного брома, непревзойденной соды и сумасшедшего бонуса в виде то и дело всплывающих мышиных фекалий в наших кружках заставлял отказываться от «напитка богов».

— Рота! Сесть! Приятного аппетита! — произносил офицер и, слыша вдогонку хоровое «спасибо!», уходил. Потому что дальше начинались «джунгли». Битва за еду длилась несколько минут, и правило было одно для всех — кто сильнее, тот и съел. Со всех сторон разносились глухие шлепки по человеческому мясу, сдавленные вскрики и всхлипывания тех, у кого не хватало сил бороться за ПОМОИ. Вот кого-то оглушили табуреткой и он, ковыляя, отдаляется от места дележки, сжимая в руке сухарь — единственное, что успел схватить в первые секунды «пиршества»… Надо ли говорить, что к таким реалиям жизни я был совсем не готов и после нескольких неудачных скоротечных боев довольствовался одними сухарями. Я был просто один…

Надо сказать, что люди из одного города или области сбивались в стайки, изредка помогая «своим» в борьбе за выживание. А из нашего гарнизона моим земляком был только один человек, да и тот — маленького роста и неимоверно мерзкого характера, по фамилии Тузик. Вместо того чтобы помогать, он только мешал своими выдуманными историями о моей гражданской жизни, в которых я, с его слов, выглядел полнейшим неудачником и идиотом. Это неимоверно мешало хоть как-то наладить свое положение в обществе. Так вот, самые большие и сильные группы были из Москвы. Во главе с огромным Подбородкиным, имеющим лицо прыщавой обезьяны, уклонившейся от эволюции.

Невысокий, коренастый, с широкими скулами, клыкастой бульдожьей челюстью и дьявольским смехом, он наводил страх на многих своим бесстрашием, граничившим с безумием и фатальностью.

В коллективе Сибири было почти полное единение. Сибирские все были из одного детдома, и были готовы ко многим отрицательным моментам жизни…

Мыться не ходили. Не то чтобы чесаться любили, просто баня была закрыта на ремонт, и ближайшие ДВА МЕСЯЦА функционировать не собиралась… Вот такой, голодный и вонючий, идешь с классом на занятия, а пройти надо через роту старшего курса. Заходишь, а там уже ждут три дюжины лихих молодцов с мерзкими улыбками на лицах. И свистят бляхи ремней, больно впечатывающихся в тело под улюлюканье толпы. И рвут одежду на тебе, потому что их обделенный интеллект ловит кайф от хруста рвущейся материи. И прибегаешь, опоздав, на урок, потирая ушибы и придерживая лоскуты формы (и еще замечание пишут в классном журнале, за которое получаешь потом реальное наказание от ротного командира) …А! — А! — А! — А!!! Все это угнетало не по-детски.

Последней каплей стала незаслуженная серия ударов от капитана третьего ранга Филинцева во время ночной глажки РОБЫ (нет, я не педантичный придурок, имеющий хобби по ночам наводить на засаленной одежде стрелки). Правила были таковы, что неважно как, но ТЫ должен в восемь утра сделать чудо-стрелки на чудо-брюках.

До этого момента Фима (это прозвище носил офицер-воспитатель) внушал мне уважение. Он был высокий, статный, с широкими плечами, ни грамма жира, с идеальной рельефностью торса — видно каждую жилку, светловолосый, с волевым подбородком и арийскими чертами лица. Но после этого случая мне стали понятны надписи на стенах «ФИМА лох придурок». Помню, тогда я отреагировал на все, надув губки и заплакав от обиды. Вот такой я был в свои четырнадцать лет…

Изрядно похудев и устав от осознания беспредела со стороны всего и всех, я решил отчислиться. Себя в это время помню плохо, потому что провалился в состояние забитого и голодного животного. Не могу сказать, что мне было хуже всех. Видел и посильнее забитых. Когда впятером каждый день бьют одного, не давая подняться. А если и дают встать, то только для того, чтобы стало интереснее измываться. Я первый раз в своей жизни видел насилие и отсутствие норм морали в ТАКОМ количестве в том месте, где этого не ожидал. Всю жизнь мне промывали голову идеологией военного братства и «белой кости» во флотской сфере, тогда как РЕАЛЬНОСТЬ тыкала меня носом, словно котенка, во что-то мерзкое, но настоящее, и пахло это все соответственно.