Михаил Крупин - Самозванец. Кн. 1. Рай зверей

• Название: Самозванец. Кн. 1. Рай зверей
• Автор: Михаил Крупин
• Издательство: Олимп
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-014930-1

Роман-дилогия «Самозванец» — это оригинальная трактовка событий Смутного времени XVII века. Смута — всегда благодатная почва для головокружительных авантюр и запретной страсти.

В центре повествования — загадочная фигура Лжедмитрия I, или Гришки Отрепьева, а также его ближайшее окружение. Казачий атаман Андрей Корела, юный полководец Скопин-Шуйский, польский гусар Станислав Мнишек — все это реальные исторические лица, как Борис Годунов, царевна Ксения, Марина Мнишек и многие другие. Судьбы этих людей переплелись между собой и с судьбой России настолько плотно, что вычеркнуть их из ее истории невозможно.

---

В самой дальней, забытой, поросшей крапивой и вишней беседке Ян Бучинский и Дмитрий играли в шахматы. Рядом с ними мешался чернец Варлаам, запоминал, какая фигура как ходит, и подсказывал, куда ходить игрокам.

Оба друга явились в Самбор вскоре вслед за царевичем. Сектанта Бучинского Мнишки сразу приняли хорошо — сестра пана Ежи была замужем за высокопоставленным арианином, вельможей Стадницким. Варлаама сперва чуть не вытолкали за ворота, но Отрепьев приказал допустить к себе страдника (много ведал мерзавец о прошлом «царевича», с ним надо было поаккуратнее).

Марианна, войдя первой в беседку, подшвырнула легкий шахматный столик носком сапожка: столик схлопнулся, взлетевшие шахматы осыпали градом играющих.

— Шах-шарах! — сказал от неожиданности Варлаам, воздержавшись чудом от мата.

Некоторые фигуры вылетели за пределы беседки, и царевич, как бы ища их, пополз в кусты. Кичливый Бучинский вздернул нос перед бесцеремонной девицей:

— Панна, как смеете вы прерывать безнадежную партию принца!

— Значит, принц — шахматист! — играла та стеком. — Давно ли, помнится, «съедал» он Варлаамова короля и затем они резались до последней пешки?

— Так игра жутче, — объяснил Яцкий.

Подошедший пан Ежи достал из куста Дмитрия и поинтересовался его чувствами.

— Слон вот утерян теперь, — пожаловался царевич, пересыпая в руках найденные фигурки.

— Вы нам это уже доказали, Димитр. Оставьте… Не портите зрение. Вы же знаете, есть покрупнее слоны.

— Хватит, папа, — Марианна отбросила мокрые пряди со лба. — Отставной самодержец, князь Углицкий Дмитрий, извольте найти в себе мужество сделать признание. Вы решили ограбить отца?

Всех сковало одно замирание. Принц побледнел, просчитывая расстояние до ограды; Яцкий, не шевелясь, озирнулся; Ян Бучинский перенес тяжесть тела на левую ногу. Даже у самого воеводы, маэстро, слегка оттянулась губа.

— Вы решили ограбить отца? — продолжала Марианна, упившись эффектом Медузы Горгоны. — Вы хотите, коварный, отнять у него и последнюю дочку?

К щекам Углицкого возвратился румянец, выдохнул с облегчением — вдохнул тяжело, поняв: кража его — неподсудное дело, законное и предрешенное. Мнишек всхлипывал, тоже проникшись метафорой дочки, включился в игру.

— И вы просите коленопреклоненно, — Марианна щелкнула стеком по голени Углицкого, тот убрал голень наземь, — бесценной руки моей?

Дмитрий посмотрел на обрызганную венисами маленькую белую руку, на прервавшего хныканье Мнишка, на товарищей, на сырые пирамидальные тополя.

— Прошу.

— Не слышу. Громче!

— Прошу, сказал.

— Ах, дерзкий! Скольких женщин вы погубили?! — мстила принцу за его неуклюжее существование Марианна. — Неужели всегда промышляете вы обольщениями?

— А на что другое время хватит? — наконец разозлился и принц. — Даже в шахматы не научусь никак, — и присел на поваленный клетчатый столик.

Ex oriente lux[70]. Аудиенция

Клавдио Рангони, представитель папы римского в Кракове, чувствовал себя очень легко и уютно, путешествуя по галереям внутреннего дворика королевского замка. Здесь все напоминало родную Италию. И трехъярусная гирлянда галерей, окаймлявшая дворик, шедевр Бартоломео Береччи, и карнизы, увитые декоративным плющом, даже чайки, срывающиеся в парение над невидимой Вислой с башни «Куриная Лапка». Береччи возвел настоящее palazzo in fortezza[71], словно укрепил на польской скале сколок с далеких берегов Адриатики. Нижние этажи архитектор мягко поддержал полукруглыми арками, а колонны третьего, самого просторного и высокого яруса неожиданно вытянул тонкими, дабы колонны смогли достичь крыши, которую следовало им подпирать. Так вся тяжесть постройки стала вдруг легче воздуха, и облокачивающиеся на галерейные перильца польские короли смотрелись капитанами воздухоплавающего корабля, странствующего по облакам.

Королю Зигмунду Августу, спутнику Клавдио Рангони, в тиши своих мраморных мачт уже давно не давала покоя мысль о том, что корабль его на гребне какой-то чудесной волны, и Зигмунд снова и снова затевал с панским нунцием разговор о несметных сокровищах Ватикана, определенного пожертвования из коих хватило бы на снаряжение победоносного плавания.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что Зигмунд III говорит безо всякого воодушевления, но Рангони была хорошо известна капризная манера его величества изъясняться, почти не раскрывая рта, и священник старательно напрягал слух, дабы выявить тайны порывистых чувств, прочно скрытых под маской изысканной вялости.

Вообще физиономия Зигмунда III была непроста. Идеальный овал лица, крючковатый породистый нос и глаза, полуприкрытые тонкими веками, подчеркивали брезгливую флегму, тогда как округлые брови в сочетании с закрученными кверху пышными усами и полупрозрачной бородкой оттеняли эту флегму выражением светлой иронии.

В это утро король щеголял в васильковом испанском костюме, на белом фоне крахмальной фрезы лицо его казалось теплее обыкновенного.

— Воевода Мнишек и князья Вишневецкие убеждены, что, как только Димитрий, природный король россиян, перейдет даже с малою силой границу и заявит желание встать во главе государства, москали, доведенные до сумасшествия голодом и тиранией Бориса, как один, упадут ему в ноги, приветствуя как избавителя.

Рангони внимательно слушал, бесшумно двигая четки.

— И если Димитрий сейчас примет условия, на которых будет предоставлена ему наша помощь, военный блок с Московией по восхождении этого юноши на престол нам обеспечен. Таким образом, Швеция легко будет освобождена и инфлянты успокоены.

Усмешка неуловимо скользнула по суховатым устам легата, но король Зигмунд III даже сквозь полуприкрытые веки различил ее смысл.

— Intelligenti pauca, pater optime[72], — заметил король суше, — но войной с Карлом преследуются не только мои династические интересы. Я стараюсь вернуть шведских еретиков-лютеран под святой престол!

Нунций склонил в знак признательности голову в мягкой скуфейке:

— Всему католическому клиру и папе Клименту известно богоугодное усердие вашего величества в деле распространения исповедания праведного. Но что касается экспедиции Димитрия Московского, папа настроен в отношении этой идеи скептически… Он еще раздражен шумной склокой с португальскими самозванцами.

— Но можно ли сравнивать с Португалией Русь, ваше преосвященство? Из-за удаленности и религиозной обособленности этого края в случае провала операции авторитет папы ничуть не пострадает, в случае же успеха освоение русской страны принесет массу выгод всему христианскому миру. Вы же сами поведали мне, что Димитрий готов отряхнуть свою схизму и принять католичество! В Московском ханстве, где власть короля абсолютна, самодержец-католик легко заставит последовать собственному примеру всех своих подданных.

— Да, ваше величество, собеседования лучших ксендзов ордена бернардинов, Франца Помаского и Каспара Савицкого, с московским гостем дали приятные результаты. Но пока не следует преувеличивать их значение, — вздохнул нунций, — молодой человек парировал выпады наших догматиков звонко и бойко, наиболее жаркие споры разгорелись вокруг расхождений в правах ordines inferiores[73] в иерархии нашей и русской церквей, а также совершения таинств святой евхаристии. Причем замечено было, что принц не столь предан своей схизме греков, сколько всяческим ересям, в особенности арианской, коей, видимо, постарались его заразить гощинские социниане…

— Но к концу разговора, — Зигмунд III поправил топорщившийся из-за перилец стебель плюща, прикрепил к общей ткани растения, — мы знаем, Дмитрий стал умолкать, соглашаться с Каспаром Савицким и даже признался, что удовлетворен совершенно.

— Он смолк как-то внезапно… — Рангони, раздумывая, остановил четки, — то ли московит утомился от долгого диспута, то ли… что наиболее вероятно, уступать постепенно, вызывая к себе аппетит Ватикана, — его сокровенная цель, и результат спора московскому князю был известен заранее.

— Вы хотите сказать, московит не был искренен и откровенен душевно с аббатами? Но ведь это для нас…

— Для нас это в высшей степени нелюбопытно, ваше величество, — помог Рангони, — но боюсь, Дмитрий этот затеял двойную игру. Московляне, в огромном количестве стекшиеся к нему, безотлучно его окружают, но Дмитрий желает вести все беседы со слугами папы в строжайшем секрете от своей свиты схизматиков. По-своему он, разумеется, прав — все князья земли Русской издревле придерживались византийской религии, умам соратников принца трудно сразу проникнуться благостью иноязычных молитв. Но с другой стороны, если Дмитрий и в Кракове, среди костелов и мраморных изваяний святых, робеет говорить о католичестве altissima voce[74], захочет ли он вообще продолжить этот разговор в покоренной Москве, среди икон и оглушительных колоколен?