Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

• Название: Румянцев-Задунайский
• Автор: Михаил Петров
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0167-1

В романе современного российского писателя Михаила Петрова рассказывается о жизни талантливого полководца и государственного деятеля генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского.

---

В Петергофском дворце Панину неожиданно встретился сам великий князь, который шел по коридору вместе с архиепископом Новгородским Дмитрием Сеченовым.

— Ах, Петр Иванович! — обрадовался встрече великий князь. — Очень кстати приехали. Известно ли вам о болезни государыни? Говорят, она при смерти.

Панин отвечал, что слышал об этом, но не считает болезнь опасной и, как все россияне, надеется на милость Божью.

— Все мы любим свою государыню, — сказал великий князь, — но ведь и она не бессмертна. А враги наши того только и ждут…

— Враги хотят лишить тебя законных прав, — с отеческим внушением заметил архиепископ, — а ты этому не хочешь верить. Вчера великий канцлер весь день находился в Царском Селе, хотел пройти к императрице. Ждут там его и сегодня. Канцлер что-то замышляет. Может статься, не ты, а цесаревич получит наследные права.

— Этому не бывать! — вскричал великий князь.

— Государыня так больна, что может подписать любую бумагу, какую ей подложат, — резонно промолвил архиепископ. — Мой совет: немедля ехать в Царское Село и не покидать одра больной.

Великий князь помолчал, раздумывая.

— Что ж, я уже решил, поедем. Извините, граф, — добавил он, обращаясь к Панину. — Жаль, что не удалось поговорить. Если желаете, можете провести время у великой княгини. Она сегодня не так зла и охотно вас примет. — С этими словами великий князь, смешно выбрасывая вперед негнущиеся ноги, направился к выходу. Старец-архиепископ засеменил за ним, правой рукой опираясь на посох, а левой разглаживая серебрившуюся бороду.

Некоторое время Панин оставался в коридоре один. До него наконец стал доходить смысл того, что творилось вокруг. Болезнь императрицы дала кое-кому повод для интриги против законного наследника престола Петра Федоровича и, что самое страшное, его, графа Панина, тоже пытаются втянуть в эту интригу.

Панин собрался было к своему экипажу, но в последнюю минуту заколебался. Решил, что все-таки неудобно уезжать, не навестив великую княгиню. К тому же, поразмыслив немного, нашел невозможным в настоящий момент становиться в позу, противную канцлеру. Если бы он это сделал, то непременно лишился бы доверия главнокомандующего. А потом еще неизвестно, кому после смерти государыни достанется русский трон. Великий князь хотя и законный наследник, а все ж не тот человек, каким должен быть император.

Порассуждав таким образом и окончательно успокоившись, Панин пошел к великой княгине.

Екатерина Алексеевна приняла его в простом домашнем платье. Никогда еще не видел он ее такой привлекательной. В ней все было прекрасно — и широкий открытый лоб, и тонкий с горбинкой нос, и мягкие каштановые волосы, и тонкие красные губы, и белая шея — решительно все. А глаза! Карие, с голубым отливом, они смотрят на тебя так, что невольно стушуешься…

Почему-то думалось, что великая княгиня заведет разговор о болезни императрицы, но она неожиданно заговорила о Гросс-Егерсдорфском сражении, стала расспрашивать, как все это произошло. Утолив любопытство, занялась рассуждениями о случайностях во время сражений, которые не всегда принимаются в расчет иными полководцами, в результате чего они нередко терпят поражения. При этом великая княгиня обнаружила такие познания в военном деле, что Панину, генералу русской армии, оставалось только удивляться. «А ведь она смогла бы лучше управлять государством, чем ее супруг», — подумал он.

Вдруг, прервав себя на полуслове, Екатерина Алексеевна испытывающе посмотрела ему в лицо:

— Скажите, граф, как вы относитесь к таким генералам, как князь Голицын и граф Румянцев?

Панин сделал вид, что затрудняется ответить.

— Графу Апраксину следовало бы приблизить их к себе, — сказала великая княгиня.

— Это невозможно, — ответил Панин. — Отношения фельдмаршала с Румянцевым, особенно после баталии, стали почти враждебными.

— Вот как! — удивилась великая княгиня. — Впрочем, я это поняла, когда читала реляцию. Бьюсь об заклад, что в сражении при Гросс-Егерсдорфе Румянцев сыграл далеко не последнюю роль.

— Совершенно верно, ваше высочество, — неожиданно для себя признался Панин. — Если бы не бригада Румянцева, нам бы не пришлось писать реляцию о победе.

— Постарайтесь, чтобы такие генералы стали нашими друзьями.

Панин склонил голову, выражая покорность, а сам подумал: «Говорит так, будто я уже принадлежу к кругу ее друзей».

Пора было возвращаться домой, и он стал откланиваться.

— Днями отъезжаю в армию, — сказал он, — и если у вашего высочества будут поручения, я с радостью их исполню.

— Поручения? — с некоторым удивлением переспросила великая княгиня. — Вряд ли найдутся для вас поручения. А впрочем, — помедлила она, — у меня есть письмо графу Апраксину, и если вас не затруднит…

— Я буду счастлив служить вашему высочеству, — поклонился Панин.

От встречи с великой княгиней Панин ожидал большего: он думал, что она прольет свет на положение, сложившееся при дворе в связи с болезнью императрицы, но все ограничилось ни к чему не обязывающей беседой. Великая княгиня либо не доверяла ему, либо считала его еще неподготовленным для большего.

При выезде из Петергофа Панину встретилась карета Понятовского. Он узнал польского посла сразу же, хотя тот и сидел в глубине кареты, стараясь не показывать лица. «Странное совпадение, — подумал он, — утром встретились в приемной канцлера, и вот новая встреча, уже здесь… Уж не канцлер ли направил его за мной по пятам?»

Панин высунулся из дверцы, чтоб посмотреть, куда свернет обольстительный чужестранец. Заметив, что карета направилась ко двору, удивленно покачал головой: ну и дела…

2

После победы при Гросс-Егерсдорфе все ждали, что Апраксин поведет армию дальше, в глубь неприятельской территории, но он не торопился давать на сей счет каких-либо распоряжений. Став лагерем, армия бездействовала. Многие генералы и офицеры не скрывали своей досады: почему главнокомандующий так нерешителен, почему не идет вперед? Почему бы, например, не атаковать Кенигсберг, до которого рукой подать? Левальд разбит, остатки его войск рассеяны по лесам, он не сможет защитить город. А в городе том — хлеб, фураж… В Кенигсберге можно, наконец, облюбовать зимние квартиры.

— Главнокомандующий ожидает возвращения из Петербурга курьера, — оправдывали Апраксина некоторые штаб-офицеры. — Вот вернется граф Панин с новыми повелениями Конференции, тогда и двинемся.

В сентябре Панин наконец заявился. Однако и после этого не последовало долгожданной команды. Хуже того, на совещании главных командиров он объявил о своем решении отвести армию на восток, за реку Неман.

— Наша армия в трудном положении, — говорил он. — Впереди зима, а у нас нет фуража, продовольствия. Нам нельзя больше оставаться на чужой земле.

— Прошу позволения, — поднялся генерал Сибельский. — На каком основании ваше высокопревосходительство изволили заключить, что в армии не хватает фуража?

— На основании поданных мне рапортов.

— Каких рапортов? Я лично такого рапорта не представлял.

Апраксин не ответил.

— Прошу высказаться, господа, — обратился он к собравшимся.

Высказываться, однако, никто не решался. Все ждали дополнительных разъяснений. Такие разъяснения мог дать граф Панин, ездивший в Петербург с реляцией и побывавший на приеме у государыни. Но Панин молчал.

Слово снова взял генерал Сибельский. С темпераментом саксонца он заявил, что, по имеющимся у него сведениям, армия обеспечена фуражом в достаточном количестве, и это не может служить поводом для отступления. Генерал призывал идти на Кенигсберг. Овладев этим крупнейшим портовым городом, армия получила бы в свое распоряжение и фураж, и продовольствие, которыми забиты портовые склады. Кроме того, расположившись в сем городе, армия стала бы получать все необходимое из Петербурга по морю.

— Не отступать, а идти вперед — вот наш долг, — с жаром говорил Сибельский. — Подумайте, что скажут о России ее союзники, если вернемся обратно за Неман? Со стороны России по отношению к союзникам это явится прямым предательством.

Пока Сибельский произносил речь, Апраксин все время вертел головой, как бы показывая этим, что слова оратора его совершенно не интересуют. Сибельский хотя и находился на русской службе, все-таки был саксонским генералом и, выражая свою позицию, болел за родную Саксонию, захваченную прусским королем. Апраксин, видимо, был уверен, что ему, этому чужестранцу, не удастся склонить на свою сторону русских военачальников.

Но вот взял слово Румянцев.

— Генерал Сибельский, — начал он, — привел такие доводы, которые трудно отвергнуть. — Но,— он сделал многозначительную паузу и продолжал, в упор глядя на Апраксина, — прежде чем высказать свое мнение о том, как нам поступить, я хотел бы узнать, от кого исходит решение об отводе армии за Неман — от Конференции или от вашего высокографского сиятельства?