Татьяна Кигим - Dare il gambetto

• Название: Dare il gambetto
• Автор: Татьяна Кигим
• Издательство: Фантаверсум
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-905360-09-1

«Два брата Лючии, Чезаре и Доминико, уже испытали на себе «прелести» застенков мрачного дворца Бертолло. Муж и отец со дня на день ожидали любезного приглашения в гости к подручным кардинала. <…> Если Лючия победит кардинала в шахматной партии — он отпустит на свободу ее братьев и забудет о существовании всего семейства».

---

Татьяна Кигим Dare il gambetto

Короли таили цикуту, слоны — мышьяк, пешки — сулему. Лючия пожевала пастилку, благословляя рог нарвала, рог единорога и еще сотню ингредиентов териака, секрет которого ее мать хранила так же свято, как и рецепты фамильных ядов. Насколько важны в интригах капли смертоносной отравы, настолько же не обойтись и без противоядий: народ нынче пошел ох и подозрительный! Так и норовят плеснуть из своего бокала в твой… Но что мешает и собеседнику позаботиться о том же? О защите, о броне против ядовитого жала?

Лючия искоса метнула взгляд в Бертолло. Кардинал задумался — сердце молодой женщины стукнуло раз, другой — и двинул коня наперерез белому воинству. Бледная холеная рука прикоснулась к резному великолепию черного жеребца и настойчивой лаской изящной кисти послала его вперед. Лючия дель Карро обольстительно изогнулась в кресле, в то время как ум лихорадочно просчитывал варианты многоходовой партии, шахматы в которой занимали далеко не самое важное место.

— Ваш ход, прелестница, — шепнул кардинал и улыбнулся, не разжимая губ.

Лючия в очередной раз поразилась, как он может говорить сквозь стиснутые зубы и почти не раскрывая рта — боится жало обнажить? Его особый присвист — свист мудрой, коварной змеи, предвидевшей логику противника на двадцать пять ходов вперед (и не только в шахматах!), превращал иных в соляные столпы.

«Это мой дом. Это шахматы, которыми играл мой дед», — Лючия облизнула губы, стараясь взять себя в руки.

Взгляд кардинала пронизывал до самых костей. Мог ли он знать о том, что она задумала? Конечно, мог.

Огни свечей дрогнули, породив извивающиеся тени, метнувшиеся по полу и стенам от рукавов Лючии. Начался танец смерти в черно-белом домино.

Белый слон атаковал бастион зла. Кардинал легко тронул ответную фигуру, почти не прикасаясь к смоле, застывшей в вечности. В черном слоне распростерла крылья мошка, впечатанная в янтарь.

— Недавно я получил копию рукописи Альфонсо Мудрого, — Бертолло цедил светскую беседу, как старое вино. — Ценная книга, ценная! Испанский король тоже любил эту забаву… Для меня в точности были повторены не только буквы, начертанные в далеком 1283 году, но и сто пятьдесят миниатюр… Говорят, их копировали с персидских рисунков. Так что мудрость этой книги еще древнее, чем год ее создания… Коллекция окончаний взята прямо от арабов. Впрочем, какое нам дело до эндшпилей, да, моя красавица? — плотно сжатые губы сложились в улыбку. — Вряд ли мы с вами дойдем до эндшпиля.

Сердце Лючии сорвалось в пятки обледенелым голубем — как бывает, когда неожиданно в цветущую и плодоносящую осень приходят нежданные заморозки и не ждавшие печали птицы застывают твердым комком перьев среди апельсинов, полыхающих в снегах.

Кардинал, пятно крови на белом снегу, шелк алой сутаны, брызнувший на бледную кожу, продолжал:

— Хотите, я подарю эту книгу вам, прекрасная Лючия? Представьте себе: сто пятьдесят миниатюр! Сто пятьдесят вариантов судьбы… Кстати, как вы думаете, как будут умирать ваши братья — от пыток или от руки палача? Я бы предложил для младшего кипящее масло…

Пыточный подвал, где богом и дьяволом был Бертолло, а ангелами с мечами и чертями с раскаленными сковородками — его приспешники палачи, хорошо был известен жителям города. Кардинала ненавидели. Кардинала боялись. Кардинала проклинали. Кардинала боготворили. Не исключено, что кардинала любили больше, чем это можно было представить и чем признавались самим себе — подобно тому, как пленник любит пленившего, а раб — сильную руку господина… Этим сгустком крови и мрака, цвета которых запечатлел шелк сутаны, нельзя было не восхищаться. Он был воплощением тайны бытия, и то, что он иногда отпускал свои жертвы, добавляло Бертолло дьявольского обаяния вершителя судеб: он мог казнить, мог миловать, и никто не знал, какой стороной упадет истертая монета судьбы на этот раз…

Лючия надеялась, что на ребро.

Два брата Лючии, Чезаре и Доминико, уже испытали на себе «прелести» застенков мрачного дворца Бертолло. Муж и отец со дня на день ожидали любезного приглашения в гости к подручным кардинала. А кардиналу хотелось игры, хотелось завести сальтареллу с мышами, которые имели призрачный шанс на победу, — иначе было неинтересно. Если Лючия, лучшая из дам в городе в игре на шестидесяти четырех клетках (а также, как хвастал ее муж, еще кое в чем), победит кардинала — он отпустит на свободу ее братьев и забудет о существовании всего семейства. Если же проиграет… что ж, всё будет зависеть от того, насколько понравится тело супруги Джованни Карро его высокопреосвященству. Возможно, наградой будет жизнь одного из братьев. А возможно, и нет.

Бертолло был непредсказуем, и Лючии не хотелось на себе испытывать причуды его странной любви. Не то чтобы он был ей неприятен или она сама была холодна, как некоторые дамы, с трудом сносящие ласки супругов: о нет, достойная жена мессира Карро без страха смотрела на привлекательных мужчин. Но при взгляде на кардинала ее бросало в дрожь и перехватывало от отвращения горло; может, виной тому была его бледная, мертвенного оттенка кожа, или холодные рыбьи глаза, или стиснутые в нить губы… Кроме того, он был жесток: дамы, удостоенные чести быть его любовницами, со слезами рассказывали о темных следах от зубов Бертолло на своих белоснежных телах. Ванессе Корбо он отгрыз мочку уха. Говорили, какой-то монахине он откусил сосок, но этот слух не был подтвержден достоверно.

В общем, и без дальнейших примеров жестокости сего исчадия ада понятно, что супруге юного Джованни дель Карро совсем не хотелось лишиться какой-либо части тела в объятиях кардинала.

Будто прочитав ее мысли, Бертолло взглянул прямо в глаза Лючии.

— Я вам неприятен, не так ли?

— Все знают, что вы сделали с достопочтенной донной Ванессой! — набравшись храбрости, выпалила Лючия.

— Ну, не такая уж она и достопочтенная, — усмехнулся Бертолло. — Кстати, не отгрызал я ей ничего, — добавил он, будто прочитав мысли Лючии. — Это у нее уродство — в детстве собаки покусали. Но если вы так верите подобным слухам, не стану вас разочаровывать. Я откушу вам вашу драгоценную жемчужину, спрятанную в нежных створках вашей потайной раковины, — ладья в тонких бледных пальцах чуть качнулась, целясь в темную клетку. — А затем, облизывая ваши круглые плечи, белые руки и нежные пальцы — большой, указательный, средний, безымянный — палец, связанный напрямую с сердцем! — и мизинец, двинусь в чарующее путешествие…

— Греховно думать о подобном человеку вашего сана!

— …а затем приступлю к членовредительству, целуя ваши пальчики на ногах. Вы никогда не слышали, как хрустят на зубах суставы дамских пальчиков? Нет? Я, увы, тоже. Сегодня надеюсь восполнить этот пробел.

Кардинал потянулся, кинув взгляд за спину Лючии — туда, где за окном еще таял день, хотя в комнате уже сгустились тени. Тени почему-то пахли кровью. Тонкие ноздри кардинала расширились, пытаясь уловить исчезающий морок. Лючия взглянула на него и подавила желание сжаться, стиснуть руками плечи, уменьшиться в точку: она тоже чувствовала нечто неуловимое, пропитавшее воздух, как кровь пропитывает повязку раненого.

Алый закат, расплавив решетки окна, зацепился за подол ее платья, оставив Бертолло в тени.

Алые отблески пламени играли на золоте перстней князя церкви. Рубин каплей крови застыл на указательном пальце — персте, указующем: «Казнить!»

Алый цвет сутаны сгущался в меркнущем свете вечерней зари, в пригибающемся в страхе танце свечей, переходя в королевский багрянец, императорский пурпур и далее — в темный оттенок свернувшейся крови.

Но она встречала врага в своем доме, она играла на доске деда, она была здесь хозяйкой, женой и дочерью; здесь всё было ей знакомо и предано до последнего плеска Леты, и даже огоньки свечей дрожали в такт ее дыханию.

Ей обязательно надо было выиграть партию на доске из венге и грушевого дерева — белыми, костяными фигурами. Напротив мрачно клубился грозовой фронт фигур из темного, с багровым отливом, янтаря — камня цвета кардинальской сутаны и сгустков крови.

— Какие у вас интересные фигуры! — заметил кардинал.

Лючия почувствовала, как сердце предательски дрогнуло и оборвалось: будто горная осыпь, застучало вниз, вниз…

— Мне нравятся черные, я предпочитаю играть только ими. Хотя эти я бы назвал кровавыми. Темный янтарь? Несомненно, — кивнул Бертолло, не дожидаясь ответа. — Он куда ближе своих солнечных собратьев к истинной сути своего естества — ведь это смола… Смола, — повторил он, с напором взглянув в глаза женщины. — Темная, застывшая смола из самого сердца ада!

Лючия молчала.

— Ну, не воспринимайте всё так близко к сердцу! — расхохотался Бертолло. — Возможно, и не из ада; может, из обыкновенного леса.