Виктор Леонов - Лицом к лицу

• Название: Лицом к лицу
• Автор: Виктор Леонов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1957

Воспоминания морского разведчика.

---

— Помню ли я своих тезок? — глухо спросил он Радышевцева. — Ну слушай, Алексей! Всем слушать…

Медленно перебирая пальцами по струнам, Лосев заиграл знакомый мотив и вдруг запел никогда до этого не слышанную нами песню о себе и своих друзьях:

Жили-служили три друга,
Пой песню, пой!
Рябов, Даманов и Лосев,
Не разольешь их водой.

Певец был явно не в ладах с рифмой и ритмом. Но это нисколько его не смущало. Он вел бесхитростный и правдивый рассказ:

Звали их всех Николаями,
Пой песню, пой!
Первый погиб в первом бою,
А через год — другой…

Лицо Николая Лосева исказилось болью. Будто только сейчас он ощутил горечь давних потерь и скорого расставания со своими товарищами. Всем хотелось его остановить, но никто не решался прервать певца.

Третий прощается с вами, друзья…

— Брось, Коля! — крикнул Степан Мотовилин и вырвал из рук Лосева гитару. — Ребята скоро в бой пойдут. Тебя на большие дела провожают, а ты?..

— А я хочу, Степан, чтобы никто никогда не забывал наше братство. Верно я говорю?

— Верно! — поддержал его Радышевцев.

Веселье возобновилось.

Проводили Лосева до пирса. Мотобот, принявший его на борт, ушел в Мурманск, а мы, неожиданно притихшие, возвращались домой. И тут Радышевцев сказал нам:

— Мне тоже скоро придется с вами распрощаться. Я торпедист, дело свое не забыл.

— Алеша, с чего это вдруг? Какая муха тебя укусила?

Но Радышевцев, видимо, не хотел на эту тему распространяться:

— Душа не лежит. А без души — какая служба в разведке?

Через несколько дней мы проводили Радышевцева, а вскоре еще один случай всполошил разведчиков: Черняев, ловкий, разбитной моряк, продал на толкучке часы из трофейного имущества отряда.

Я узнал о проступке Черняева перед первым походом к Варангер-фьорду. И хотя Черняев был включен в группу десантников и уже собрался в дорогу, я, скрепя сердце, применил к нему ту степень наказания, которая намного тяжелее, чем наряд вне очереди или лишение увольнительного отпуска в город. Разведчики считали ее равносильной списанию на берег.

— Старший матрос Черняев! — объявил я перед строем, когда группа десантников уже готова была следовать к пирсу, где нас ждал катер.

Черняев шагнул вперед.

— За присвоение трофейного имущества лишаю вас права участвовать в операции. Сдайте старшине рюкзак, оружие, боеприпасы.

Мы ушли в поход, а Черняев, зная, что его проступок не останется безнаказанным, стал жаловаться оставшимся разведчикам на свою судьбу и на то, что вообще «к нашему брату» придираются по пустякам. Он встретил сочувствие со стороны таких разведчиков, как Поляков и Бызов.

— Ну, продал часы, черт бы их побрал! — возмущался Черняев, обращаясь к своим дружкам в присутствии других разведчиков — Ну, малость выпил! Так мы ведь, братцы, жизнью рискуем! На волосок от смерти ходим. Неужели на базе не можем чуток повеселиться?

— Ерунда, конечно! — соглашался с ним Бызов. — Что наша жизнь? Как в той арии: «Сегодня ты, а завтра я…»

Ухарь Поляков похлопывал Черняева по плечу:

— Не кручинься, Чернявка! Гляди орлом! А что нам, разведчикам-орлам? День работам — два гулям! Так было, так всегда будет!

Многие считали эти разговоры пустой болтовней и не давали отпора «орлам». Вскоре мы за это крепко поплатились.

Находясь по увольнительным запискам в городе, Бызов, Поляков и Черняев выпили для храбрости и недалеко от здания Дома офицеров затеяли спор с какими-то гражданскими лицами. Вызвали комендантский патруль. К Дому офицеров в это время подходила еще одна группа разведчиков. Еще издали, завидев высокого Лысенко, Бызов вырвался из рук патрулей и крикнул:

— Ваня, полундра!

Не разобравшись, в чем дело, Лысенко кинулся на выручку Бызова и тоже оказался задержанным комендантским патрулем.

Никто не жалел гулевую «тройку» — она себя достаточно скомпрометировала. Переживали за Лысенко, который оказался случайно замешанным в этой некрасивой истории. Разведчики собирались даже коллективно похлопотать за него перед командованием, но Лысенко запротестовал:

— Без адвокатов обойдется…

— Неправда! — возражали ему. — Это касается чести отряда.

— Вперед умнее буду! — упорствовал Лысенко. — Только бы не списали на берег в компании с этой троицей.

— Так и мы не хотим, чтобы тебя путали с этой компанией!

— Разберутся! — отмахивался Лысенко.

Я вызвал для беседы провинившихся разведчиков. Три «дружка» в один голос каялись, намекали на свои прошлые боевые заслуги, обещали исправиться. Лысенко не каялся. Глядя прямо мне в глаза, Лысенко глухо басил:

— Сгоряча не разобрался, что к чему. Это верно. Кабы знал, что это бушует наша знаменитая тройка, — тогда другое дело. Я моряк, и выручать моряка в любых случаях жизни должен. А они, черти, пьяные… Это я уже в комендатуре понял. После драки кулаками не машут. Вот и вся моя вина.

Я слушал эту довольно несвязную речь и понимал состояние Лысенко.

— Больше ничего не скажете? О себе? О товарищах?

— Все сказано. А некоторые товарищи думают, что я должен был пройти стороной. Это неверно…

Мне, как и всем разведчикам, очень хотелось, чтобы Лысенко остался в отряде, и я сейчас думал о том, как расценит проступок разведчиков контр-адмирал, к которому я должен пойти вечером с докладом.

— Тяжелая у вас рука, Лысенко! — Я смотрю на огромные кулаки разведчика и стараюсь придать суровый тон своему голосу. — Такими кулачищами по егерским черепам молотить, а вы… Сгоряча, говорите? Разведчику сгоряча не положено действовать. Идите!

Назавтра пришел приказ члена Военного совета об увольнении из отряда недисциплинированных разведчиков. Лысенко в этом списке не было. Он, правда, получил строгое взыскание.

…Знакомясь с личным составом отряда, Гузненков напомнил Лысенко о его давнишнем проступке, и разведчик удивился этому.

— Между прочим, Лысенко, имейте в виду, что за вас поручился тогда бывший замполит и нынешний командир отряда.

— Я этого никогда не забуду, товарищ лейтенант! — ответил Лысенко.

2

Авторитет Гузненкова заметно возрос после того, как разведчики узнали, что новый замполит был среди героических защитников Ханко и с последним отрядом морских пехотинцев ушел с полуострова. А однажды, когда речь зашла о боях в тылу врага, Гузненков уточнил один пункт на хребте Муста-Тунтури. Тут же выяснилось, что он облазил этот хребет, брал на нем «языков», еще будучи младшим политруком, а потом — политруком отдельного взвода разведки в бригаде морской пехоты. Разведчики убедились, что в отряд прислали обстрелянного, побывавшего в разных переделках командира.

Иван Гузненков

Начались учебные походы. Новый замполит как рядовой разведчик совершал марши с полной выкладкой.

На привалах все отдыхали, а легкий на ноги Гузненков обходил группы разведчиков — где проведет беседу, где поможет выпустить боевой листок. Даже неутомимый в походах Семен Агафонов удивлялся:

— До чего мы, поморы-охотники, привыкли бродить по этим тундрам и скалам, но за лейтенантом нам не угнаться. А может, он тоже нашенский? Из поморов?

Оказалось, что Гузненков родился и вырос на Смоленщине.

Начались занятия по тактике, топографии, саперному и минноподрывному делу. И тут новый замполит показал себя опытным командиром. Стали соревноваться по скалолазанию, по борьбе самбо — и это дело замполиту знакомо. Он стрелял метко, а однажды вызвался руководить кружком фотолюбителей: мы и фотодело на досуге изучали.

Разведчики гордились новым замполитом:

— Силен, лейтенант! На все руки мастак.

Кое-кто скептически замечал:

— Скоро начнутся рейды… Посмотрим, как в деле себя покажет…

Были и недовольные новым замполитом, вернее — не им, а порядками, которые он стал насаждать. Строже стало с увольнениями в город. Старшина должен был отчитываться за каждый выданный паек, а он привык жить «с запасцем» на тот случай, если в отряд к хлебосольным разведчикам заявится какой-нибудь представитель или гость. Теперь любой разведчик знал, что плохо заправленная койка или брошенный в кубрике окурок может навлечь на него неприятность — новый замполит взыщет.

Об этих отрядных новостях я узнал из писем, которые мне присылали в Зарайск.

Я одобрял действия нового замполита, и в то же время меня донимала какая-то беспричинная тревога. Потом я разобрался в этом чувстве, похожем на ревность к человеку, который распоряжается во вверенном тебе отряде, завоевывает любовь и популярность в глазах дорогих тебе людей. Я ругал себя за это мелкое и недостойное чувство. И все же, против своего намерения, сухо и подчеркнуто официально познакомился с Гузненковым на пирсе базы, где он меня встречал.