Вера Кобец - Прощание

• Название: Прощание
• Автор: Вера Кобец
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-367-01762-5

В книгу прозаика и переводчицы Веры Кобец вошли ее новые рассказы. Как и в предыдущих сборниках писательницы, истории и случаи, объединенные под одной обложкой, взаимодополняют друг друга, образуя единый текст, существующий на стыке женской прозы и прозы петербургской.

---

Неисповедимость путей Твоих

Мой первый друг — Мануэль — был скрипачом в оркестре фон Караяна. Поэтому я ходила не только на все концерты, но даже на репетиции.

Хорошее время… И сколько я успевала! Слушала курсы сразу на трех факультетах, всерьез занималась лингвистикой, социологией. Деррида, Барт… Сами их имена волновали. Ну и, конечно, я была «левой». Чего только мы не устраивали тогда — в шестьдесят восьмом! Маршировали по Курфюрстендамм, кричали, пели, переворачивали дорогие машины. Однажды провели целую ночь в участке. Скандировали «дайте свободу», топали. Полицейские пригрозили, что обольют нас водой, но все закончилось мирно. А вот на демонстрации и в самом деле чем-то облили. Запах был просто чудовищный; джинсы я выбросила, а куртку пришлось отдавать в химчистку.

Вообще-то, было мне нелегко. Из дому помощи — ноль. Отец прямо сказал: что? университет? Ну, тогда это твоя забота. И он был прав, я на него не в обиде. Главное — это я вырвалась из дома. Мне так все там надоело, что на вокзал я бежала бегом, как говорится, ног под собой не чуяла. В Берлине сняла маленькую комнату под крышей. Вместе с другой студенткой. Она была странная, может быть, даже и ненормальная. Не хочу ее вспоминать. В бюро, предлагавшем студентам работу, было из чего выбрать, и я схватила сколько могла. По ночам расклеивала афиши. По утрам разносила почту. Во многих домах еще не было лифтов, но тогда это не смущало. Вверх-вниз, низ, верх — в глазах просто мелькало. Не понимаю, как я все успевала?! Спала по четыре-пять часов в сутки, но лекции слушала очень внимательно. Выступала с докладами. Доктор Вернер — он был тогда молодой, но уже знаменитый — очень хвалил меня. Да… А потом я закончила университет и получила работу в Гамбурге.

Мануэль? Я же сказала: он был в Берлине, в оркестре фон Караяна. Потом, кажется, умер, но точно не знаю. Вообще, с мужчинами мне не везло. Я целых пять лет была связана с Рольфом фон Раушенбахом. Вы знаете эту фамилию? Нет? В самом деле? Немножечко странно. Раушенбахи известны со времен Карла Великого. Дед Рольфа был министром, тетка — писательница (правда, печаталась под псевдонимом). В свое время у нее был знаменитый литературный салон. Но я застала уже обломки. И, кроме того, она мне очень не нравилась. Глаза желтые, злые. Бессердечная старая немка. Терпеть таких не могу. А Рольф был как воск. И очень носился со своим внутренним миром, попортившим мне, прямо скажем, немало крови.

Год за годом я спала просто как на вулкане. Когда Рольфу делалось «совершенно невыносимо», он звонил мне немедленно. Обычно это бывало часа в два ночи. «Ги! — кричал он, и знаете, просто шнур плавился. — Ги, слышишь меня? Я покойник: до утра мне не дотянуть!» О том, что мне утром не воскресать, а идти на работу, он в эти минуты, конечно, не помнил. Ему было, видите ли, тяжелее всех, он требовал сострадания, и я просто из кожи лезла, пытаясь ему помочь, хотя спать хотелось ужасно и страшно злило, что столько денег летит на ветер: разговоры-то были междугородные. Конечно, деньги его, и он волен их тратить как хочет, но в любом деле нужна осмысленность. А прощаясь, Рольф всегда заявлял мне: «Ладно, детка, давай закончим этот бессмысленный разговор». Прекрасное заключение, правда? Я приходила в бешенство, но телефон не отключала. Рольфу не в чем меня упрекнуть. Я много раз уговаривала его сходить к врачу. И знаете, что он мне отвечал? Что ему не нужна медицина, а нужна только любовь.

Говорили, что в математике «молодой Раушенбах» — гений. Не знаю. В живописи, которую он считал своим главным делом, таланта было не много, и я старалась не говорить о его картинах. Но как бы не так! Он требовал, чтобы я ими восхищалась. Сцены происходили жуткие: он сжимал кулаки, бледнел, на лбу выступали крупные капли пота. Я обтирала ему лицо полотенцем, давала успокоительное… Лето мы чаще всего проводили в Швейцарии. Он обожал тамошний воздух. Ходил босиком, по утрам пил молоко. А мне все казалось, что в доме пахнет коровами. Но ради него я терпела. Правда, и путешествовали мы много. Ездили в Грецию, в Египет.

А потом я узнала, что у него давным-давно есть другая женщина, и когда я не могу приехать по первому требованию, он вызывает ее — какую-то журналистку из «Франкфуртер цайтунг». «Все, — подумала я тогда, — с меня хватит». И правильно поступила. Позже выяснилось, что у него была и еще одна связь — с художницей из Дюссельдорфа. Тоже, наверно, пот со лба утирала.

Я очень удачно поставила тогда точку. Как раз появилась возможность начать все сначала. Можно налить вам еще бокальчик? Это вино совсем легкое, в нем, можно сказать, почти нет алкоголя, а букет — замечательный. Если б наши врачи хоть что-нибудь понимали, то уж конечно прописывали бы не снотворное, а два-три глотка хорошего вина. Так вот, о моей новой жизни. Я была не совсем довольна тем, что мне приходилось делать в гамбургской «Лингве». Работа была не творческая, и я регулярно просматривала объявления в надежде найти себе что-то попривлекательнее. Преподавать мне не хотелось, сидеть в библиотеке — тоже. Так тянулось года два-три, и вдруг я прочла о создании Центра. Всякие иммигрантские проблемы ощущались уже повсюду. И Центр должен был помогать их решению. Я сразу же поняла, как это для меня интересно. Но такая же мысль пришла в голову многим. Желающих было гораздо больше, чем вакансий. Конкурс — как у вас в театральный институт. Испытания проходили в три тура, и я с ними справилась на отлично!.. Простите, куда же пропал мой платок? Моменточку. Нет-нет, не беспокойтесь, я сама. Что стало с моими нервами? А ведь были прекрасные. Иначе как бы я выдержала такие экзамены да еще и попала в список счастливчиков!.. Да, замечательное вино. Я всегда держу основательный запас. Можно сказать «основательный»? Раньше я говорила гораздо увереннее, а теперь и французский начинает забываться.

Так вот. Поначалу Центр финансировали очень щедро. Минна — это моя сестра — когда узнала, сколько я буду там получать, то просто позеленела. Ведь в семье все считали меня… как это говорится?., не с поклоном, а… с приветом. Да, именно с приветом. Когда Минну спрашивали, какая у меня профессия, она всегда только закатывала глаза и отмалчивалась. Вы удивляетесь? А почему? Ost-Studien — это для буржуа звучало очень странно. И зарабатывала я в Гамбурге скромно, и замуж не выходила. Но теперь, когда вдруг оказалось, что я занимаю «высокий пост», все изменилось, как в сказке. «Ты должна приезжать к нам почаще. Ведь все мы одна семья…» От слова «семья» у меня почему-то мурашки бежали по коже. Но, к счастью, задумываться об этом времени не было. Чтобы всюду быть первой, я работала чуть не круглые сутки, но — вот удивительно! — снова, как в юности, совсем не уставала. Участвовала в разных проектах, заседаниях комиссий, ночами готовилась к секционным дискуссиям. И все время казалось, что я вскарабкалась на гору и бояться мне нечего: если и будут трудности, я с ними справлюсь. Ведь успех у меня заслуженный и я уверенно иду вперед: свободная, элегантная (честно-честно, я покажу фотографии), современная, стройная.

Приходилось много летать, бывать в разных странах, и это мне нравилось. Страсть к путешествиям у меня — наследство по отцовской линии. Они там все время переезжали — ну прямо цыгане. Дед родился в Баварии, перебрался в Голштинию, после женитьбы махнул в Саксонию, а в тридцатом году — уж совсем неожиданно — в Бельгию. Когда я была еще девочкой, на отца временами накатывало, и он начинал разглагольствовать о «процветающем семейном бизнесе в Антверпене». Говорил всегда очень напыщенно, но туманно, я так и не разобралась, что это был за бизнес. Иногда начинает мерещиться что-то невероятное, но, думаю, все было проще: никаким процветанием там и не пахло. Оттого в тридцать шестом они и вернулись. В Германии-то как раз процветали: уничтожена безработица, экономика на подъеме, порядок. Мне страшно думать об этом, и всем страшно, и все гонят это из головы, но ведь на самом деле Гитлер не устраивал только интеллигентов, голубых и евреев. Все остальные были довольны. Как любил говорить ваш Сталин? Жить стало лучше, жить стало веселее? Ну-ну, не сердитесь. Конечно, он не ваш Сталин. Сталин — не ваш, Гитлер — не наш. Откуда только взялись? Не иначе как создало ЦРУ по заказу проклятых американских империалистов. Да не смотрите вы так серьезно! Иногда можно и посмеяться, не всегда же обмениваться корректными улыбками, да еще беспокоиться, все ли пуговицы застегнуты. Когда я слушаю политкорректные высказывания, мне всегда вспоминается учитель Беликов. Почему вы так удивляетесь? Я хорошо знаю русскую литературу. И люблю Чехова. Только вот почему он все время жалуется на скуку? Может быть, потому что ему повезло и он жил в скучное время? Да, может, итак.

…Но я сбилась с мысли. О чем мы говорили? Да, об отце. Он вернулся из плена в пятидесятом. До его возвращения мы тоже жили невесело, но тут и вовсе все разладилось. Глядя на нас с сестрой, отец каждый раз будто спрашивал: а это еще откуда? За год до конца войны он приехал в отпуск, потом мать написала ему на фронт, что беременна, и он стал ждать сына. То, что вместо него родились две девочки, возмутило его вдвойне. И когда нам исполнилось по шесть лет, мать попыталась исправить досадный промах. Врачи не советовали — нелады с почками были уже серьезные, — но она все-таки пошла на риск. А в результате что? Едва не стоивший ей жизни выкидыш. Но хуже всего, что этот невыношенный младенец и в самом деле оказался мальчиком. С того момента отец невзлюбил нас в открытую. Придирался, кричал, но чаще будто и вовсе не видел, и всегда ходил хмурый. Дела в магазине шли скверно. Он торговал антиквариатом, толк в старинных вещах действительно знал, но дельцом был паршивым.