Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый

• Название: Огонь неугасимый
• Автор: Абдурахман Абсалямов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Абдурахман Абсалямов — видный татарский писатель. Имя его хорошо известно советскому читателю по романам «Орлята», «Газинур», «Вечный человек», «Белые цветы».

Особое место в творчестве А. Абсалямова занимает роман «Огонь неугасимый». Ярко, с большим знанием действительности повествует автор о трудовых буднях людей машиностроительного завода в Казани. В центре романа — рабочая династия Уразметовых, воплотившая лучшие черты того нового, что рождено советским образом жизни.

Роман «Огонь неугасимый» в 1959 году был удостоен республиканской премии имени народного поэта Габдуллы Тукая и получил широкое общественное признание в нашей стране.

---

— Как дела, Лизавета? — обратился по имени к Самариной Матвей Яковлевич.

Самарина вздрогнула и раздраженно оглянулась: кому там еще вздумалось потешаться над ней?.. Но при виде седоусого Погорельцева успокоилась, как видно, на этот счет и сухо бросила:

— Поди сами видите…

Румяное, когда-то улыбчивое лицо ее поблекло. Из-под платка выбились пряди начавших седеть волос.

Матвей Яковлевич, не обращая внимания на сухость тона, продолжал:

— Потолковать бы мне надобно с тобой, Елизавета Федоровна. После работы как, не сможешь остаться? Ненадолго…

— Нет, не смогу, — отрезала женщина.

— Тогда завтра в обед?

— Да о чем толк-то? О браке или о профсоюзных взносах?

— И об этом, и вообще о жизни…

— Ладно, как-нибудь при случае поговорим, не горит… — равнодушно отозвалась Самарина и, сняв со станка деталь, со звоном опустила ее на пол. Перенесла корпус влево, подняла очередную деталь и, закрепив, включила станок.

Старый производственник, вся жизнь которого прошла в труде, хорошо знал, что такое работа с любовью и что такое постылое отбывание службы. Для него не составляло особого труда разглядеть, что Самарина работает без увлечения, более того — работа раздражает ее. Делает она ее одними руками, мысли ее далеко.

6

Сулейман, у которого работа нынче с утра шла с редким подъемом, на обратном пути из столовой то и дело яростно отплевывался. Он до такой степени был вне себя, так громко ругался, что все невольно оборачивались на него.

— Что стряслось с нашим Сулейманом-абзы?.. Кого это угораздило до такой степени растравить его? — спрашивали друг друга рабочие. И каждый объяснял его состояние по-своему, но никто не смог угадать истины.

«Тоже поди из-за Хасана Шакировича», — подумал Матвей Яковлевич, который все утро сегодня избегал Сулеймана, боясь, как бы не выдать случайно душевной своей обиды. Он знал, как горяч и безрассуден Сулейман в таких случаях. «Ну, не узнал… Не счел нужным проведать стариков… Что ж, всяко бывает. Стоит ли говорить об этом. Сулейман — другое дело. Он тесть… А чего ради ему из-за меня портить родственные отношения?» — размышлял Погорельцев, то и дело поглядывая на Сулеймана. А тот, яростно расшвыривая инструменты, ни за что ни про что накидывался то на контролера, то на рабочих — на всех, кто бы ни подошел к его станку.

Но Матвей Яковлевич не угадал. Разбушевался Сулейман вовсе не из-за Хасана Шакировича.

Дело было вот в чем. Второй сын Сулеймана Ильмурза, погнув некоторое время свою изнеженную спину у токарного станка, переметнулся на слесарную работу, а когда и эта специальность пришлась ему не по нраву, попросился в разметчики. Но и к этому делу что-то не лежала у него душа, и он скоро очутился на выдаче инструментов, оттуда попросился на центральный склад. Сулейману-абзы с самого начала не понравились эти «скоки-перескоки», как он выражался. Возмущало его в Ильмурзе то, что сын позволил себе изменить «рабочей династии» Уразметовых. Между ними частенько вспыхивали стычки, кончавшиеся довольно крупными размолвками. Все это было пока терпимо. Но сегодня случилось невероятное: Сулейман-абзы увидел своего сына за буфетным прилавком. Несколько мгновений он рта не в силах был раскрыть, глядя на Ильмурзу, повязанного передником. Он чувствовал, что опозорен, унижен перед всеми этими людьми, битком набившими столовую. Жилы на его крепко сжатых кулаках вздулись. От смуглого в масляных пятнах лица отлила вся кровь, оно посинело, затем стало все больше и больше багроветь. Да тут еще кто-то съязвил:

— Сулейман-абзы, вам без очереди… Теперь у вас сын — персона, главный буфетчик.

Все расхохотались. Горячке Сулейману этого было достаточно. Черные глаза его зло сверкнули. Издав какой-то дикий вопль, он в мгновение ока очутился за буфетной стойкой и, схватив сына за грудки, уволок его в заднюю комнату.

— Ты что, собачья нога!.. — прохрипел он, задыхаясь. — С какой харей встал ты за прилавок?.. Ты что, барышня, га? Сын Сулеймана — за буфетом!.. — Он с силой отшвырнул его от себя. Загромыхала не то кастрюля, но то ведро, опрокинутое Ильмурзой. — Тьфу!.. А завтра ты, может, пиво надумаешь продавать на углу. Говорят же добрые люди, — жулики из пены дома строят.

— Меру надо знать, отец, — буркнул Ильмурза, завязывая оборвавшиеся тесемки передника. Хотя он очень был сердит на отца за публичный скандал, но держал себя в руках. — Иди-ка лучше обедать… Дома вечером поговорим…

Но Сулейман даже обедать не стал. Ругаясь и отплевываясь, он пошел обратно в цех.

Работа немного успокоила его, но чувство приподнятости, чистого, радостного удовлетворения, которое владело им с утра, уже не возвращалось.

И когда Матвей Яковлевич пригласил его после работы зайти к Андрею Павловичу, Сулейман охотно согласился. Домой не тянуло. «Встретишься с Ильмурзой, — опять, чего доброго, накричишь. Сердитого ум покидает. Немного поостыть требуется», — подумал он.

Свалившаяся неожиданно история с Ильмурзой на время отвлекла мысли Сулеймана от зятя. Не случись этой беды, он давно бы рассказал другу, как глубоко зять обидел его. А теперь он молчал. Молчал и Матвей Яковлевич. Лицо его было хмуро, белые как снег густые брови сошлись на переносице, глаза смотрели сосредоточенно, куда-то внутрь себя.

Выйдя из грохочущего железом, гудящего станками цеха, пропитанного запахами керосина, машинного масла и эмульсии, на тихую улицу, старики с удовольствием вдохнули свежий, полный осенних ароматов воздух. Солнце вот-вот должно скрыться за высокими, многоэтажными домами, поперек улицы протянулись длинные тени. По асфальту будто расстелили черный бархат, и оттого, что у этих немолодых рабочих людей от усталости слегка дрожали ноги, асфальт казался им даже мягким, как в летний зной. Из-за пятиэтажного каменного дома выплывала ослепительно белая груда облаков, похожая на фантастических очертаний скалу. Постепенно надвигаясь, она все увеличивалась в размерах.

— На охоту бы сходить, парень, — шагая с выпяченной грудью и заложенными за спину руками, сказал Сулейман, следя глазами за причудливой грудой облаков. — Не то нутро все мохом обрастет.

— Не мешало бы. Да, пожалуй, до праздников не придется, дрова пилить нужно… — сказал Матвей Яковлевич.

И больше они до самого дома Андрея Павловича не проронили ни слова.

Кукушкин встретил их у ворот и, посмеиваясь, пригласил осмотреть его «домик с мезонином».

Слепленный из глины и стружки домишко, приткнувшийся на склоне горы, действительно никуда не годился. Но вдоль сухого оврага Кукушкин вырастил такой чудесный сад, что старики диву давались. Чего только не было здесь: ряды заботливо выхоженных плодовых кустов, вишни, яблони, клумбы с какими-то диковинными цветами. Этот расположенный в закрытом безветренном овраге сад все еще был полон сладкого — слаще меда — благоухания, хотя урожай с него, даже поздние яблоки, был собран и осень уже дохнула на него своим желтым дыханием.

— Вот за что, оказывается, цепляется наш Кукушка, — обратился Матвей Яковлевич к Сулейману. — Если дать тебе квартиру в новом доме, Андрей Павлыч, сад небось пожалеешь бросить. Что, угадал?

— Мне квартира не нужна, Яковлич, — подтвердил Кукушкин. — В этом доме третье поколение Кукушкиных живет. Не смогу я порушить семейные традиции. Вот молодежь подрастет, — ну, та пусть сама как хочет… А мне… Если завод поможет малость стройматериалами, и того хватит. Думал, зиму как-нибудь перетерпим, а с весны начнем ремонт. Да дожди все дело испортили… Пожалуйте в беседку.

— А у тебя яблони по второму разу не цвели, Андрей Павлыч? — спросил Погорельцев, оглядываясь и не примечая в саду яблоневого цвету.

— Оборвал, — улыбнулся Кукушкин.

Они прошли по узкой дорожке, посыпанной чистым речным песком, мимо ласкающих глаз богатством оттенков цветочных клумб в обвитую хмелем беседку. Усадив гостей на собственного изделия плетеные стулья, Кукушкин не без гордости водрузил на стол кузовок с аппетитными розовато-белыми яблоками.

— Прошу отведать! Не подумайте, что с базара… из своего сада…

— Благодать-то какая здесь у тебя, Андрей Павлыч. Совсем как на даче Ярикова, — улыбнулся из-под усов Сулейман. Потянулся за яблоком и, с хрустом впившись в него зубами, зажмурил глаза. — Хорошо, проклятое!

— В нашем городе не умеют дорожить землей, — сказал Кукушкин, присев напротив. — Сколько оврагов пустует!.. Смотришь на эти овраги — сердце болит. Ведь кругом людей полно, так почему же не повозиться немного после работы с лопатой? Будь столько пустующей земли у узбеков, скажем, или у кавказцев, они рай создали бы вокруг своих домов. А у нас все ждут, чтобы государство сделало. Разобьет нам государство сад — мы, так уж и быть, снизошли бы, отдыхали там…