Эмманюэль Роблес - На городских холмах

• Название: На городских холмах
• Автор: Эмманюэль Роблес
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1963

События, о которых повествует Эмманюэль Роблес в книге «На городских холмах», развертываются в Африке и относятся ко времени второй мировой войны, к тому времени (конец 1942 года — начало 1943 года), когда Алжир был захвачен фашистами и вся власть в стране находилась в руках многочисленных немецко-итальянских «комиссий по перемирию».

Роман повествует о времени, когда идея свободы, справедливости и борьбы с фашизмом наполняла сердца истинных патриотов. Автор раскрыл эту мысль, которая является главной правдой книги, в подвиге Смайла, простого рабочего парня; он показал, как неистребима мечта юношей Алжира видеть свой народ свободным; они готовы на любой подвиг и самопожертвование во имя утверждения своего достоинства, ради восстановления справедливости.

---

Я подумал: «Сейчас они отдубасят меня, чтобы заставить говорить».

По улице неторопливо проехала повозка. Мерное цоканье лошадиных копыт медленно замирало, звонко отдаваясь в ночи, и, прислушиваясь к нему, я представил себе тихую улицу, зажженные фонари, зеленые ветки деревьев, нависшие над изгородями, и печаль пронзила мне сердце — печаль зверя, попавшего в западню.

И, когда смолк вдали шум колес, я с удивлением увидел перед собой бюро красного дерева и злое лицо Альмаро в ореоле желтоватого света лампочки.

— Ну-с, допустим, ты сделал это сам… Допустим, а? — Теперь он говорил уже ироническим, деланно любезным тоном. — Почему же ты это сделал?

Я промолчал. Он подумал, что я не хочу отвечать. На самом же деле я подбирал более точные слова для объяснения своего поступка. Но Альмаро вскипел:

— Ты почему срывал мои плакаты? Будешь отвечать?

Он буквально прорычал эти слова. Порывисто вскочил. Опрокинул стул. В комнате повисла зловещая, напряженная тишина. Теперь лицо Альмаро с выпученными глазами было освещено снизу. Казалось, голову его с бледным, одутловатым лицом, заштрихованным резкими тенями, отсекли от туловища и выставили, на фоне огромного светящегося шара.

Я с трудом выдавил из себя:

— Я не хочу… чтобы мои земляки… уезжали во Францию… работать на немцев…

— Ах, ты…

Он даже задохнулся. Это мое «я не хочу» подействовало на него словно оскорбление. Я посмел перечить ему! Я восстал, я осмелился восстать против него, против самого Альмаро!

Мне было известно, что в общем-то ему удалось набрать только самых забитых туземцев из глухих мест. Однажды в порту мне довелось увидеть, как грузили на пароход этих бедняг в грязных бурнусах.

— Куда ты суешься, а? Прохвост! Мерзавец!

Он сцепил руки. Его обвислые щеки дрожали. Ноздри раздувались, глаза совсем вылезли из орбит. Я невольно подумал, что он похож на рыбу.

Но больше, чем мой ответ, его, конечно, взбесило мое кажущееся спокойствие. Он вдруг обошел стол, запутался в проводе от лампы, яростно выругался, несколько раз пнул ногой воздух и оказался передо мной. От всей этой тяжело пыхтевшей туши несло бриллиантином, табаком и потом… Два человека, стоявшие позади, придвинулись вплотную, чтобы удержать меня, если я кинусь на него.

Альмаро выкрикнул срывающимся голосом:

— Куда ты суешься, гаденыш, куда?..

Я почувствовал, что сейчас он меня ударит. Я весь внутренне ощетинился, испытывая нелепое желание броситься на него первым, съездить его по морде.

Но Альмаро сдержался, сунул руки в карманы. Я слышал его хриплое, прерывистое дыхание, видел его огромные глаза.

Я подумал, что эта троица так разделается со мной, что уложит в постель по крайней мере недель на шесть. Живот у меня подвело, губы побелели, странная дрожь пробежала по затылку. Я инстинктивно боялся, как бы один из этих типов опять не ударил меня сзади по голове. Мне хотелось отодвинуться в сторону, прижаться к стене, чтобы хоть как-то избежать ударов.

Альмаро еще что-то говорил, но я плохо его слышал. К тому же теперь меня мало интересовало то, что он мог мне сказать. В воздухе пахло взбучкой, и я думал лишь о том, как бы подавить в себе зарождающийся страх. «Сейчас они мне все ребра переломают!» Будто сквозь плотную завесу доносился до меня голос — задыхающийся, грубый, немного медлительный голос Альмаро. Голос этот чего-то требовал, четко выговаривая слова, и в конце концов я услышал:

— …так как ты всего-навсего сопляк, на этот раз я тебя отпускаю!

И пока я жадно впитывал в себя эти слова, Альмаро изо всей силы залепил мне пару пощечин. Я как-то сразу отупел, голову обожгло огнем, на глаза навернулись слезы. Руки мгновенно вспотели, сознание помутилось. И не успел я опомниться, не успел подумать, чем «отплатить» Альмаро, как почувствовал, что меня толкают, хватают, волокут и вышвыривают вон из комнаты. У самой лестницы кто-то наотмашь ударил меня ногой в бедро.

На этот раз я чуть не закричал.

С трудом преодолел первые ступени. Я словно одурел, в ушах шумело. Сверху послышался голос Альмаро:

— Убирайся прочь! Вон!.. И чтоб я больше не слышал о тебе! Не то пожалеешь!..

Дверь захлопнулась.

Меня медленно обступала звенящая тишина. Послышался мерный бой часов. Я прислонился к стене.

И тогда я заметил внизу женщину, которая смотрела на меня. Ей было лет сорок. Она была бледна и казалась чем-то встревоженной. Спустившись по лестнице, я молча обошел ее. Впрочем, я и не смог бы говорить. Она стояла, скрестив руки, словно ей было холодно. Не успел я добраться до двери, как до меня донеслись торопливые шаги — женщина поднималась по лестнице.

Я даже не подумал, кто это. На улице стояли ранние сумерки, пронизанные лунным светом. Я остановился. Я сгорал от ненависти… Отчаяние и слабость охватили меня, будто я только что встал после болезни.

В саду было спокойно и сумрачно; голубоватые пятна теней лежали под деревьями. К горлу подступала тошнота.

52… Это номер виллы. Черные цифры на белой эмалевой табличке.

52… Не забыть. Ничего не забыть. Я на проспекте Телемли. Я двинулся вперед мелкими шажками, волоча ногу, словно калека.

И яростно твердил про себя: не забуду, ничего не забуду. Никогда.

В закоулке шепталась запоздалая парочка — мужчина и женщина тесно прижались друг к другу. Когда я проходил мимо, они замолчали…

II

Войдя к себе, я пластом рухнул на кровать. Все тело было покрыто потом.

В соседней комнате шаркала туфлями моя старая хозяйка, и я слышал, как она ворчала на кошек.

Альмаро… Я не мог думать ни о чем другом. Я без конца твердил себе, что должен был вцепиться ему в горло. Почему я ничего не сделал? Почему не ударил его? Что пригвоздило меня к месту? Я метался по кровати, кусал, кулаки. Во мне не было ничего, кроме ненависти. Казалось, голова вот-вот треснет. «Наверное, у меня начинается лихорадка», — подумал я. То и дело я вскакивал с кровати и ополаскивал водой пылающее лицо. Только поздней ночью мне удалось, наконец, заснуть, но и во сне я видел Альмаро. Его огромные глаза неотступно преследовали меня.

Когда я проснулся, было уже совсем светло. Я забыл завести часы, а ведь в шесть часов надо быть на работе. У меня не было ни малейшего желания идти в гараж. Я никого не хотел видеть.

Бедро болело. Я высунул ногу из-под простыни. На ней расцвел фиолетовый синячище с желтыми краями. Я машинально ощупал ноющую, распухшую ногу. Потом подумал о фонаре под глазом, вскочил с кровати и кинулся к зеркалу. Да, не очень-то красиво… Вздувшееся веко было какого-то противного коричневого цвета. Губы разбиты… Все это придавало мне смешной и жалкий вид.

Я опять завалился в постель и подумал, что с такой физиономией просто невозможно показаться на работе. Значит, я смогу вернуться к Моретти только через несколько дней. Но на самом-то деле это был лишь предлог, чтобы не выходить из дому, а посидеть и поразмыслить над тем, как бы получше отомстить Альмаро. Потому что Альмаро должен заплатить мне за оскорбление. Рано или поздно, но должен заплатить. Руки у меня начинали дрожать, как только я вспоминал о том, что случилось накануне.

Впервые в жизни испытывал я такое сильное, такое до отчаяния болезненное чувство унижения. Больше чем когда-либо я чувствовал себя сейчас одиноким, жалким, беззащитным. Какое правосудие станет на мою сторону? Какая месть, какая радость, какая победа возместят мне то отвращение к жизни, которое в это утро приковало меня к постели и опустошило всю мою душу?

Но вот ухо мое уловило какой-то шорох. Сердце забилось сильнее. Я смутно догадывался, что шорох этот вызван чем-то знакомым, но мне вдруг померещилось, будто это приехал Альмаро, будто я сам завлек его сюда своими мыслями, будто он входит ко мне… И хоть разум всячески противился этим нелепостям, я все же ничего не мог с собой поделать.

Я затаил дыхание.

Дверь приоткрылась.

Ох, как медленно отворялась она, эта самая дверь, выходившая из моей комнаты в квартиру хозяйки!

Вонзив ногти в ладони, я приподнялся на локте.

Позвякивая связкой ключей, в комнату вошла сгорбленная старуха, одетая во все черное. В руках у нее пустое ведро и совок для мусора. Она пришла убрать мою комнату. Ну конечно, кроме нее, никто не может так входить. Я облегченно вздохнул и обозвал себя идиотом.

Увидев, что я дома, старуха застыла на месте, не сводя с меня глаз.

Ей было никак не меньше семидесяти. Тело ее казалось каким-то осевшим, шеи не было, голова ушла в плечи, юбка начиналась под самой грудью. Седые волосы в некоторых местах были желтоватого оттенка. Мне не нравилось ее серое, вытянутое лицо, ее костлявые руки.

Она спросила:

— Разве ты нынче не работаешь?

Мне был ненавистен этот ее недоброжелательный тон, которым она умудрялась говорить самые обычные вещи. Я сухо ответил: