Михаил Воробьёв - Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир

• Название: Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир
• Автор: Михаил Воробьёв
• Издательство: Наука
• Жанр: История
• Год: 1980

Книга представляет собой первую в советском японоведении попытку фундаментального, комплексного анализа истории Японии в III–VII вв. В ней рассматриваются основные аспекты этнической, социально-экономической и культурной — истории населения Японских островов того периода. Автор подробно исследует сложный процесс возникновения феодальной государственности и классической культуры Японии.

---

На основании вышесказанного в обществе вадзин, базирующемся на кровнородственных отношениях, выделяется последовательность кровнородственных организмов; племя — клан — большая семья— семья.

Какое же место в семье отводилось мужчине, а какое женщине? Брачные обычаи, которые могли бы пролить дополнительный свет на этот вопрос, неясны даже в основном пункте: были ли браки экзогамны? В «Вэй чжи» экзогамность отмечена лишь у племени вэй (кор. е): «на однофамильных не женятся». Зато говорится о существовании полигамии. Полигамия находится в противоречии с внешними матриархальными признаками. Как пережиток, она могла сохраниться очень долго — у правителей и их приближенных; а кроме того, и эта фраза перенесена в «Вэй чжи» из «Хоу Хань шу» и, возможно, неточна. Говорится, что у правителей, знати было тю четыре-пять жен. Очевидно, что не все простолюдины могли иметь даже по две-три жены, а лишь самые богатые.

В разделе о вожэнь сказано: «Когда совместно сидят… мужчины и женщины не различаются» [Кюнер, 1961, с. 246]. Из факта равного положения женщин и мужчин на общественных собраниях, конечно, еще нельзя делать вывода о равенстве полов в обществе. Речь идет здесь об особых случаях — о народных сборищах и о полном равенстве всех их участников, в том числе и женщин. Причем для правоверного посла это — отступление от китайских церемоний и обычаев, которое он и отмечает. В разделе о Когурё в «Вэй чжи» говорится: «Если члены семей сановников собираются вместе, то садиться и вставать не могут вместе с домом вана», но по смыслу здесь имеют в виду сборище не простое, а с соблюдением церемоний [Кюнер, 1961, с. 231–232]. По-видимому, рядовая патриархальная семья у вадзин была моногамной, жила совместной жизнью под началом старшего мужчины-патриарха. Члены такой семьи различались по возрасту и по положению в семье. Женщины еще сохраняли в такой семье почетное место.

Общество вадзин, описанное в «Вэй чжи», отличается явным неравенством. В разделе о вожэнь в «Вэй чжи» сразу же после фразы об уголовных законах идет следующее важное сообщение: «Старшие и младшие имеют различный ранг. Вторые целиком подчиняются первым» [Кюнер, 1961, с. 247]. Социальная мотивировка такого разделения очевидна, а подчиненность предполагает наличие порядка в обществе. Это и хотели выразить авторы, изобразив общество вадзин несколько идеализированным, уважающим церемониал. В классической китайской литературе последнее служит залогом утверждения и охраны общественного порядка. Хотя общество вадзин, на взгляд современного ему китайца, было еще «нецивилизованным», оно даже в этом виде создало «законы и обычаи», выражавшиеся через церемонии. И в этом отношении вадзин ушли дальше, чем другие племена группы «восточных иноземцев» (дунъи), частью которых они являлись.

Социальные связи в среде простонародья (дзёдзин) базировались на происхождении, которое наиболее непосредственно выражалось в отношениях подчиненности «младшего старшему», т. е. члена коллектива главе коллектива, и на отношениях социально- политической подчиненности «низших дворов» (гэко) «большим людям» (дайдзин). Разница между «старшими» и «младшими» по происхождению имеет два аспекта: когда обе группы принадлежат к одному и тому же клану и когда они относятся к разным кланам. В первом случае отношения принимают форму подчинения сородичей главе клана, членов большой, семьи — патриарху; в последнем случае подчинение приобретает характер должностного или общественно-сословного. Социальное неравенство, возникавшее в отношениях между кланами, в принципе подготовляло почву для создания государственности. Подобное неравенство обнаруживалось прежде всего в отношениях между правителем и его родственниками и в отношениях лиц, занимающих определенные должности. Клан, монополизировавший моления, легко повышал свой престиж, а наследственность таких обязанностей закрепляла подчиненность рядовых членов коллектива подобным кланам.

Социальный порядок, основывающийся на политическом господстве, и стабилизация его на базе отношений экономического первенства ярко выражены в господстве «больших людей» владения и поселка. Особенно грозными для простолюдинов выглядели «большие люди» владения. Отношения господства включали в себя понятие социальных отношений между повелителями и подчиненными. «Большие люди» поселков выходили из среды местных сильных кланов. К сожалению, ничего не известно о характере земельной собственности у вадзин. Про пуё, например, говорится: «В поселках есть знать, простолюдины трудятся как рабы», а у когурё «большие семьи государства не платят налогов, сидят и едят; и таких свыше 10 тысяч». В обоих случаях речь идет о тех же «больших людях», но различных категорий: государства и поселков. Когда у вадзин «большие люди» поселков оказались связаны с политической властью, их роль в обществе возросла [Кюнер, 1961, с. 28, 232].

Социальная иерархия нашла отражение в общественно-дифференцированном украшении тела: «Почетные и низкие тоже имеют различия» в татуировке. Итак, социальные отношения уже настолько созрели, что стало возможным навсегда закрепить за человеком его место в обществе [Кюнер, 1961, с. 245].

Несвободные в обществе вадзин представлены двумя группами: слугами или рабами (нухи) и пленными (сэйко) [33].

Про правительницу Химико говорится: «Ее обслуживали тысячи прислужниц» (хи), а в ее кургане «совместно погребенных рабов (нухи) было сто с лишним человек». С этим связано последующее замечание: «У легких преступников берут в казну жен и детей» [Кюнер, 1961, с. 248, 250, 247]. В казенное рабство отдавали не самих преступников, а их семьи, и то лишь при легких преступлениях. Такие рабы известны даже по кодексу Японии начала VIII в. «Тайхо рицурё». Несомненно, у всех правителей вадзин имелись рабы, хотя к приведенным цифрам надо относиться с осторожностью. Прямых свидетельств о пополнении контингента рабов другими путями нет. В равной мере мы не находим в разделе о вожэнь упоминаний о частных рабах. Потенциально существовали еще две категории порабощенных: пленные и должники. Развитие кабального рабства, возможно, сдерживалось клановой системой, не допускавшей в принципе индивидуального обеднения. Что касается пленных, то они пополняли ряды несвободных, но, по-видимому, только в том случае, если принадлежали к иноземцам. В разделе о вожэнь они фигурируют под именем сэйко. В 239 г. правительница Химико отправила в подарок вэйскому императору порабощенных пленных: четырех мужчин и шесть женщин, принадлежащих к сэйко, и дочь тоже послала в дар 30 сэйко. При поездках по морю на корабле брали с собой одного пленного со сложной магической функцией — отвращать беду от корабля. В случае успешного выполнения им своих обязанностей его награждали, а если случалось бедствие — убивали. В «Хоу Хань шу» упоминается, что в 107 г. японский правитель «представил 160 пленников» и просил аудиенции [Бичурин, 1950, с. 35].

Происхождение зависимых — сэйко из пленных с точностью подтверждается другими местами «"[Цянь] Хань шу» и «Хоу Хань шу» ч раскрывается как «оставленные в живых люди». «Хоу Хань шу» в отрывке о племени вэй (кор. е) говорит, что последние в случае возникновения ссоры с соседями платят пеню конями и быками, а также пленными (сэйко). Такую пеню вносили обе стороны. Возможно, таково же происхождение этих несвободных и у вадзин. При размене пленными у е недостачу, видимо, возмещали скотом.

Чтобы сравнить статус обеих групп несвободного населения, надо попытаться реконструировать тот подход, на основании которого и сложилось такое разделение. Функционально «рабы» могли быть слугами правителей и, как таковые, принадлежали им и после смерти — их закапывали в курганы; пленных дарили за рубеж или платили пеню (тоже за рубеж), их сажали на корабли для отвращения несчастья и в зависимости от успешности их миссии — убивали или награждали. С нашей точки зрения, это в общем-то равноправные группы, поэтому мы и рассматриваем их под одной рубрикой несвободных, и сэйко выглядят даже как несколько более привилегированные. В действительности для того времени соотношение между этими группами было иным. Разница между просто рабами и пленными не в их функции или положении, а в происхождении. Первые — свои, из того же племени, вторые — из чужого; поэтому-то их и отправляют в подарок в дальние страны или используют на корабле для отвращения влияния злого духа. Число таких пленных в японских владениях было ограниченно, и их не превращали в настоящих рабов, каковых и вообще было немного.

Разумеется, мы не должны ожидать точного совпадения между социальными группами древней Японии и категориями современной исторической науки или даже полного включения нескольких первых в одну из последних. Нашей категории несвободных у вадзин соответствовали рабы («слуги-служанки», нухи-нубэй) и пленные (сэйко), различавшиеся в чем-то, в то время очень важном. Судя по эпизоду с кораблем, пленные могли иметь имущество. В будущем сельскохозяйственные законы (о пахоте на поливных полях), как кажется, превращают этих пленных в простонародье.