Геннадий Мельников - Цирк уехал, а клоуны остались

• Название: Цирк уехал, а клоуны остались
• Автор: Геннадий Мельников
• Издательство: ТОО «Атом» : КЛФ «Ветер времени»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991

---

Большой светло-коричневый кузнечик прыгнул ему на грудь, но тотчас, затрещав сиреневыми крыльями, отскочил в сторону.

1991

Туда и обратно

Прораб грел руки над конвектором, когда я вошел в вагончик.

— Вот что, Стриженов, — сказал он, подымая на меня глаза с воспаленными веками, — бери Валентина (это водитель его «Волги») и гони в Спартановку, к Волынцеву. Пусть даст бригаду изолировщиков, а то не успеем закрыть теплотрассу… Да я лучше напишу.

Он сел за стол и, выдернув из «еженедельника» листок, быстро, будто рисуя зубья пилы, начертал что-то скрипучим фломастером.

— На, — вручил он мне депешу. — Только мигом, туда и обратно! Чертова техника…

Это он уже не мне, а телефону, который молчит со вчерашнего вечера.

Я выхожу из вагончика в загороженный щитами двор будущей шестнадцатиэтажки и направляюсь к белой «Волге», едва различимой сквозь густо падающие хлопья снега. Выезжаем на Вторую продольную магистраль. Снег повалил еще сильнее. Встречные машины едут с включенными подфарниками. Возле «Стимула» стоят люди со связками макулатуры, на плечах у них, как эполеты, снег. В субботу и мне нужно будет досдать оставшиеся десять килограммов на «Королеву Марго», хотя, наверное, опять будем работать, как всегда в конце квартала. Надоело. А может быть на этот раз управимся, если Волынов пришлет взвод? Около керосиновой лавки тьма народу. Валентин резко крутит баранку влево, и «полуторка» проскакивает по краю воронки, незамеченной в темноте. Я чуть не выломил деревянную дверцу кабины. «Там проход», — указываю я Виктору на флажки. Машина прыгает по углублениям, оставшимся после вынутых противотанковых мин. «Скоро стемнеет», — замечает водитель, поправляя на лбу защитные очки. Его кожаная куртка скрипит, когда он ко мне поворачивается. Я борюсь со сном, опасаясь просмотреть нужный нам переулок. Дождь усиливается. Вокруг газовых фонарей колеблются радужные кольца. Брусчатка мостовой блестит, будто отлита из металла. Цоканье копыт раздается с монотонной последовательностью. Пахнет мокрой овчиной, дегтем, потными лошадьми. Сутулая фигура седока маячит впереди, заслоняя редкие звезды. «Дальше не проедем», — хрипит он, оборачиваясь ко мне заросшим лицом. Я знаю это и, не говоря ни слова, сажусь на коня, чтобы плестись по грязи навстречу рассвету. Туман, как мгла великая, клубится, стекая по травам. А я иду к роще, до которой еще версты три, и ноги мои по колено мокры от росы. Великий князь сказал: «Лети, Ванька-стриж!», и я лечу, сшибая ромашки, подминая травы. Конечный поцелуй, порушенные мосты остались далеко, а там, где еще нынче ночью стояла тихость великая и, приложив ухо к земле, можно было услышать женский плач, там сейчас туча всадников на черных конях и в темных доспехах из буйволиной кожи сломила полк левой руки и теснит его к быстрой речке, стремясь захватить переправы. Вот и Зеленая дубрава, засадный полк, нетерпение воинов. Я, задыхаясь от бега, приближаюсь к князю, ловлю стремя. «Час прииде!» — шепчу я ему пересохшим горлом. И сразу в ответ: «Дерзайте, други!» — кричит князь Волынский, срываясь с места и тотчас забыв про меня. Я бегу обратно, наискосок — так ближе. Полем, полем, где еще не засохли ромашки и прыгают из-под копыт юркие птенцы. «Быстрее, быстрее!» — кричу я, и седок хлещет лошадей по мокрым спинам. «Да, здесь», — отвечаю я Виктору, и он точно едет по центру узкого прохода. По рации открытым текстом передают: «Внимание, глаза и уши, глаза и уши!», и я мысленно желаю удачи тому парню, который ползет сейчас в темноте через нейтральную полосу. Хорошо, что во взводе автоматчиков двое с противотанковыми ружьями: они выдолбают тех, которые засели через дорогу в бывшем клубе, заложив оконные проемы кирпичом. «Волга» пробуксовывает по накатанному снегу на подъеме от тракторного завода. Валентин облегченно вздыхает, когда мы сворачиваем нашей «резиденции». Вхожу в натопленный вагон.

— Через час будут изолировщики, — докладываю я прорабу.

— Хорошо, — говорит он, не отрываясь от кипы нарядов.

Я свободен и могу идти в свою бригаду. В дверях сталкиваюсь с Питерцевой, которая перед декретом на легкой работе. В руках у нее электрический чайник. Я, уступив дорогу, жду пока она пройдет. А она не торопится, смотрит своими глазищами мне под ноги и глаголет:

— И где это ты, Стриженов, подцепил такую прелесть?

Я смотрю вниз, куда и Питерцева — на залепленные снегом сапоги — и вижу, что на левом, в замке, который у меня постоянно сам расстегивается, торчит белая ромашка.

1991

Канал Сх-20

Почему Сх-20? — так обозначили его проектировщики, когда работали над чертежами рисовой системы, расположенной недалеко от города Славянска-на-Кубани, в котором я почти ежегодно провожу часть своего отпуска.

8 мая 1984 года, вторник. Я вышел со двора, с непривычки сильно звякнув новой металлической калиткой, которую установили совсем недавно, и пошел по тротуару, поминутно наклоняя голову под нависшими ветками фруктовых деревьев и чувствуя, как пустой рюкзак приятно хлопает по штормовке, а кеды мягко пружинят об асфальт.

Возле аптеки сложный переход через поток автомобилей на противоположную сторону улицы к скверу, в котором завтра будет почти трехчасовое шествие и горы цветов возле памятников и на братской могиле пятидесяти трех мирных жителей, которым судьба уготовила стать заложниками в том далеком сорок втором. Но это будет только завтра, а сегодня, сейчас я пересекаю наискось сквер и выхожу на главную улицу этого милого моему сердцу небольшого городка, где прошло мое детство, улицу, по которой не ездят автомобили, а наклонно растущие деревья с обеих сторон образовали своеобразный туннель из зелени и продолговатых колеблющихся солнечных пятен на асфальте. Пересекаю второй сквер, где карусели, колесо обозрения, скамейки в тени, на которых, как уставшие от длительного перелета птицы, сидят пенсионеры.[1]

Вот и автобусная остановка. «Восьмерка» отошла, как всегда, вовремя, по расписанию: факт, не характерный для транспорта больших городов. Несколько поворотов, подъем, будто с конца взлетной полосы, на высокий мост, упруго прогибающиеся фермы под колесами. Внизу река Протока. На противоположном берегу кроны серебристых тополей, корявые стволы которых, в три-четыре обхвата, заслоняют небо. Их наверняка видели бойцы красного десанта, среди которых находился молодой Фурманов…

Я вышел из автобуса на конечной остановке и, забросив за спину рюкзак, зашагал к своему каналу. На переезде, возле автоматического шлагбаума, в аккуратно выбеленном домике дежурил другой мужчина, не тот, который мне вчера крикнул, когда я возвращался затемно: «Ну как?! На уху есть?». «Есть!» — так же громко ответил я ему, и между нами протянулись невидимые нити взаимопонимания и доброты.

Иду по обочине трассы, ведущей к Азовскому морю, мимо проносящихся рефрижераторов, автобусов, самосвалов. Вот одна из многочисленных «Лад», обогнав меня, затормозила — мне даже показалось, что за рулем кто-то знакомый — но тотчас, будто выстрелив, машина рванулась вперед. Небольшая плюшевая фигурка медвежонка или обезьянки качнулась, как маятник, в заднем стекле и исчезла…

Вот и Сх-20. Канал, как канал — обычный, средних размеров сброс. Сейчас на рисовые чеки еще не запустили воду, глубина мизерная, да еще водоросли по дну, но я вчера присмотрел местечко и сегодня не потерял время на поиски стоянки.

Я удобно устроился на покрытом сочной травой откосе, предварительно похлопав по нему удилищем, чтобы вспугнуть змей и ужей. Их здесь великое множество, но я ни разу не слышал, чтобы они кого-то укусили. Наладив удочки, я размял мякиш белого хлеба — на червя здесь ловилось, как ни странно, хуже — скатал пару шариков и утопил в них острия крючков. Уложив поплавки по краям заливчика, окаймленного травой, я подстелил под себя штормовку и стал ждать.

На противоположном берегу, чуть наискосок, метрах в двадцати от меня, уже рыбачили два парня, как я понял из их разговора — ученики технического училища, которые заканчивали не то практику, не то экзамены, и у них выдался свободный день. На гидротехническом узле — это левее меня, почти у самого нулевого пикета, что у трассы — сидело на бетонных блоках человек восемь, там в бурлящем потоке клевало получше, но я не любитель шумных компаний.

Я понимал, что в это время рыбалка в рисовых каналах, как говорится, чисто символическая, но послезавтра я уезжаю, завтра праздник, а мне напоследок нужна была эта самая символика. Мне приятно было лежать на берегу в траве, нежаркое солнце сквозь облачную дымку светит в лицо, а у ног моих концы удилищ, которые через систему леска-поплавок-крючок должны связать меня с теми, кто текучим серебром скользит в зеленоватой полутьме и не догадывается о своей участи.