Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

• Название: Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
• Автор: Ирина Судникова
• Издательство: Русский издательский центр
• Жанр: Анекдоты
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4249-0006-8

Данная книга составлена из шести сборников XIX века и представляет читателю собрание наиболее редких и малоизвестных исторических анекдотов о царствованиях Государей Петра I, Екатерины II, Павла I, Александра I, Николая I, Александра II, Александра III.

Рассчитана на широкий круг читателей.

---

— Хорошо, Марья Савишна, хорошо, я это сделаю, — было ответом.

Прозорливый ум Екатерины тотчас постиг этот припадок дворских болезней и уже нашел ему врачевание.

При первом парадном представлении ко двору Государыня, принявши вельмож и придворных дам и удостоив их милостивой своей беседы, ласкою и весело подзывает к себе Марью Савишну и в доказательство отличной своей доверенности говорит ей на ухо, но вот что говорит:

— Дура ты, дура, Марья Савишна, что тебе прибудет от этого, что я при всех говорю с тобою?

Марья Савишна низко поклонилась и отошла в сторону. Придворные осыпали ее со всех сторон вопросами: что Государыня вам сказала? Но уста Марьи Савишны хранили тайну. Она всем отвечала только: «Государыня ко мне очень милостива». (3)

* * *

В 1787 году, во время путешествия Екатерины II в Крым, на одном ночлеге Марью Савишну Перекусихину поместили в комнату, наполненную чемоданами и дорожными припасами. Екатерина, войдя к ней, с изумлением и сожалением сказала:

— Неужели ты забыта?

Как ни старалась Перекусихина успокоить Императрицу, Екатерина потребовала князя Потемкина к себе и с неудовольствием заметила ему:

— Заботясь обо мне, не забывайте и моих ближних, особливо Марью Савишну — она мой друг, чтобы ей всегда было так же покойно, как мне. (3)

* * *

Как-то зимою Екатерина сделалась нездорова, и лейб-медик Роджерсон предложил ей лекарство. Она воспротивилась, сказавши:

— Лекарство помешает моим занятиям, довольно и того, что посмотрю на тебя.

Рожерсон, зная ее упорство, предложил вместо лекарства прогулку в санях. Государыня согласилась, почувствовала облегчение, провела покойную ночь, но на другой день головная боль снова возобновилась. М. С. Перекусихина стала советовать опять санную прогулку.

— Довольно одного раза, — отвечала Екатерина. — а то станут говорить, что я катаюсь по ночам, и подумают, что у меня мало дела. (3)

* * *

Престарелый камердинер Императрицы Елисаветы Петровны и в царствование Екатерины продолжал свою службу, которая состояла в том, что ему несколько раз в год позволено было поутру подавать Императрице кофей. Однажды граф Воронцов явился к Императрице с докладом в ту минуту, когда ей, по обыкновению, подавали кофей; он увидел 80-летняго старца, едва движущегося на ногах, который принес на серебряном подносе кофейный прибор и после церемониальных поклонов того времени поставил его на стол пред Государыней и стал почтительно в отдалении на свое место. По окончании этого завтрака, он поклонился Императрице, приблизился к ней и протянул свои руки, сложенные одна на другую. Императрица положила на них свою руку, которую он благоговейно поцеловал, сделал снова церемониальный поклон, взял дрожащими руками поднос и, счастливый в душе своей, удалился. Нетерпеливый докладчик изъявил Государыне свое удивление, что неужели нельзя заменить престарелого человека молодым и не безпокоить его почтенную старость.

— Вы ошибаетесь. — сказала Екатерина, — это не безпокойство для него, а счастие, я это наверное знаю. Уважая его усердие, я не скучаю его медленностию. Я не хочу ускорить его смерть, лишив его удовольствия мне служить. (3)

* * *

Раз, не находя в своем бюро нужной бумаги. Екатерина позвала камердинера своего, Попова, и приказала всюду искать бумагу. Долго перебирали все кипы. Екатерина сердилась. Попов хладнокровно доказывал, что она сама куда-нибудь замешала бумагу, что никто у нее со стола не крадет и что она напрасно на него сердится. Неудачные поиски и рассуждения камердинера привели Императрицу в такой гнев, что она выгнала Попова из кабинета. Оставшись одна, она снова начала пересматривать каждый лист и наконец нашла нужную бумагу. Тогда Государыня приказала позвать Попова, но он не пошел, говоря:

— Зачем я к ней пойду, когда она меня от себя выгнала.

— Досада моя прошла, — сказала Екатерина, — я более не сердита, уговорите его прийти.

Попов явился.

— Прости, меня, Алексей Степанович, — ласково промолвила Императрица. — я перед тобой виновата.

— Вы часто от торопливости на других нападаете, — угрюмо отвечал Попов. — Бог с вами, я на вас не сердит. (3)

* * *

Однажды во время обеда Императрица Екатерина вспомнила о плодах, которые незадолго перед тем ей подавали и которые ей понравились, и сказала камер-лакею, служившему за столом:

— Пожалуйста, скажи, чтоб завтра мне приготовили тех плодов, что на днях подавали, как бишь они называются?..

И не могши сама вспомнить названия, обратилась к метрдотелю, но и тот не мог припомнить, как ни напрягал свою память.

В тот же день за ужином метрдотель нетерпеливо искал встретиться главами с Императрицею, чтобы промолвить ей словечко. Екатерина, занятая живым разговором с одним из иностранных послов, случайно взглянула на метрдотеля.

— Шаптала[3], Ваше Величество! — громко произнес он. Развлеченная занимательною беседою, она не вдруг поняла при этом кратком восклике, о чем идет дело.

— Что такое, мой друг? — спросила она.

— Шаптала, Ваше Императорское Величество! — повторил торжественно басистый метрдотель.

— Да, да! — наконец отвечала она, улыбаясь. — Так точно: шаптала, благодарю тебя. Вели же завтра приготовить ее к моему столу. (3)

* * *

Екатерина знала, что низшие чины и вся придворная прислуга пользовались непозволенною поживою, особенно в съестном и напитках. Она даже нередко видела своими глазами во время утренних прогулок, как служители ее тащили из дворца огромные подносы, нагруженные всякою всячиною, и однажды сказала М. С. Перекусихиной:

— Хоть бы они фарфор мой сберегли!

А в другой раз, столкнувшись, так сказать, с этими подносами, сказала несшим их:

— Ну, беда вам будет, если увидит это Торсуков (тогдашний гоф-маршал).

— Спит еще, матушка-Государыня, — был их ответ.

Кажется, она забавлялась их безбоязненностью в подобных хищениях для наполнения своих и чужих желудков. Но иногда подобные хищения превосходили уже всякую меру. Однажды Императрица, пробегая представленные ей отчеты дворских расходов, увидала в них, между прочим, что пудры для ее головы ежедневно выходит целый пуд. Она улыбнулась и вот что сделала: на другой день, по окончании туалета, вышла в приемную залу молча и поддерживая свою голову рукою. Придворные дамы, ожидавшие ее в этой зале, встревожились и, полагая, что это головная боль, шепнули одной фрейлине, милой и веселой, которую Государыня любила, чтоб она постаралась как-нибудь развеселить ее. Эта, после разных умных и веселых приветствий, обласканная уже державною рукою безмолвной Государыни, осмелилась излить свое сетование о нездоровье повелительницы всей России.

— Нет, моя милая, — сказала наконец Императрица. — я, слава Богу, здорова, но посуди, каково мне: ведь целый пуд пудры мне насыпали на голову.

Это был последний пуд. С этих пор он никогда не встречался в придворных отчетах. (3)

* * *

Александр Гаврилович Замятнин, любимец Румянцева, острый и забавный, во время Турецкой войны, за обедом у фельдмаршала бился об заклад с товарищами своими, что назовет его плутом… Вскоре Румянцев, посмотрев на него, спросил: «Отчего такая задумчивость?» — «Давно тревожит меня мысль, — отвечал Замятнин, — что в человеческом роде две противоположные крайности: или дурак, или плут». — «К какому же классу людей, мой батюшка, меня причисляешь?» — рассмеявшись, продолжал Румянцев. «Конечно, не к первому», — отвечал проказник. (5)

* * *

В первую Турецкую войну (1770), во время перемирия граф Румянцев потребовал чиновника по дипломатической части. Назначенный к отправлению, сведав, что Задунайский любит курить из глиняных трубок, из усердия расположился поднести целый ящик, но не позаботился уложить их. — Фельдмаршал обрадовался, ибо трубок оставалось немного, и приказал раскрыть при себе ящик, а когда увидел одни обломки, то рассердился и сказал, указывая на сердце: «Тут-то много, — а потом на голову: — Да здесь нет». (5)

* * *

В 1771 году, во время моровой язвы в Москве и последовавшего возмущения, для водворения спокойствия отправлен был из Петербурга приближенный Императрицы граф Григорий Орлов, который презрел все опасности и водворил порядок. — Государыня, по его возвращении, приказала в честь ему выбить медаль с надписью: «Такового сына Россия имеет». — Орлов не принял самою Императрицею вручаемые для раздачи медали и, стоя на коленях, сказал: «Я не противлюсь, но прикажи переменить надпись, обидную для других сынов Отечества». Выбитые медали брошены в огонь и появились с поправленною надписью: «Таковых сынов Россия имеет». (5)

* * *

По изданному в 1775 году учреждению о губерниях, в 1776 году определенным генерал-губернатором Яковом Ефимовичем Сиверсом была открыта Новгородская губерния. Избранный губернский предводитель дворянства, генерал-поручик Димитрий Михайлович Будкевич с прочими особами отправлены в Петербург для донесения Императрице. Депутация представлена была 27 декабря месяца, и губернский предводитель в продолжение говоренной им речи сбивался и заикался. Екатерина, желая вывести его из смущения, подала ему руку, а Будкевич отвечал: «Государыня, я договорю». Генерал-адъютант Пассек засмеялся и мгновенно почувствовал в движении лица Императрицы неудовольствие. Она, пройдя за кавалергардов, с гневом сказала ему: «Никогда не воображала, чтоб вы могли иметь столь дурное сердце: что подданный пред Государем ошибся, это, сударь, достойно слез». (5)