Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

• Название: В степях Зауралья. Трилогия
• Автор: Николай Глебов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

Николай Александрович Глебов — один из старейших писателей Южного Урала.

Печататься начал в 1925 г. в газете «Красный Курган».

Много лет Н. Глебов сотрудничал в газетах «Красный Курган», «Челябинский рабочий» и «Звезда Алтая».

Рассказы, написанные Николаем Александровичем для детей, печатались в сборнике «Уральские огоньки», в Москве, Свердловске и Кургане.

Наибольшей популярностью у читателей пользуются его повести для детей: «Карабарчик» (она выдержала более десяти изданий, переведена на национальные языки народов СССР и вышла за рубежом — Китай, Болгария), «Асыл», «Детство Викеши», а также трилогия «В степях Зауралья». Издан роман «Даниил Кайгородов».

---

В степях Зауралья. Трилогия

Книга первая В ПРЕДГОРЬЯХ УРАЛА

ГЛАВА 1

Как попал в бор Никишка Маляр, он не помнил. Знал лишь, что вечером в харчевне пьяный поспорил с прасолами, был избит и выброшен на улицу. Отлежавшись в придорожной канаве, он заслышал в темноте стук колес и выполз на дорогу.

Шатаясь, Никишка с трудом поднялся на ноги. Когда телега поравнялась с его тощей фигурой, влез на задок и, бесцеремонно хлопнув по плечу возницу, затянул фальцетом:

…Не во времичко роди-ился,
Не во времичко жени-ился,
Взял я женушку не мудру,
Не корыстну из себя-я-я!

Смахнув пьяную слезу, Никишка обнял мужика.

— Грусть-тоску хочу тебе поведать, мякинное брюхо. Э, да разве ты поймешь? — махнул он безнадежно рукой.

— Мы темные, — покосился возница на непрошеного пассажира.

Не встретив сочувствия, маляр обозлился.

— А ты знаешь, кого везешь? — тыча пальцем в свою плоскую грудь, заговорил он. — Жи-во-писца! Понимаешь ты это? Жи-во-писца. Это, брат, тебе не колеса дегтем мазать, уменье нужно.

— Знамо, — неохотно отозвался крестьянин.

— Зосима и Савватия кто в соборе писал? Я, — продолжал хвастать Никишка. — У скотопромышленника Мокина в его двоеданской[1] молельне лик Спаса кто писал? Я. Эх ты, редька с квасом, — хлопнул он мужика по плечу. — Откуда?

— Мы из Галкиной, — неохотно ответил тот.

Никишка выдернул из-под возницы чапан и, положив его под голову, растянулся на телеге.

Прислушиваясь к мерному стуку колес, маляр уснул. Когда телега поднялась на высокий косогор, крестьянин сошел с нее и, поправив чересседельник, подвинул ближе к себе топор. Место было глухое, пользовалось недоброй славой.

Лошадь легко бежала под гору. Никишка проснулся от резкого толчка на ухабе. Не успев схватиться за облучину, свалился на дорогу и, поднявшись на ноги, в недоумении захлопал глазами. Было темно. Прислушиваясь к стуку телеги, маляр выругался и побрел вперед. Вскоре он нащупал ногами деревянный настил моста, спустился вниз и залез между стоек. Там было сыро. Пахло перепрелой травой, плесенью. Свернувшись в клубок, Никишка забылся тяжелым сном. Разбудил его предутренний холодок. Он услышал чьи-то тяжелые шаги. Неизвестный, остановившись на мосту, издал резкий свист. Из леса ответил второй. «Господи, спаси душу раба твоего Никиты, не оставь в милости своей, укрой от татя ночного».

В тишине наступающего утра были слышны приглушенные голоса:

— Проезжал?

— Нет…

На востоке показалась небольшая оранжевая полоска, постепенно расширяясь, охватывала небосклон.

Никишка, точно хорек, выглянул из-под моста и, увидев за спиной одного из незнакомцев топор, в страхе полез обратно, припал тощим телом к земле.

Вскоре робкие лучи солнца перекинулись через косогор и легли над лесом. И, как бы приветствуя наступление дня, нежно запели птицы, застучал дятел, вливаясь в общий хор пернатых певцов. Маленькая ящерица, подняв передние лапки на камешек, уставила на Никишку блестящие бисеринки глаз. В городе ударили к ранней обедне. Густые звуки меди, наполнив лес, таяли далеко в сумрачных полях.

Маляр лежал не шевелясь, перебирая в памяти святых. Вскоре что-то тяжелое упало на мост. На Никишку напала икота, в страхе он закрыл рот; со стороны города к мосту приближался тарантас.

— Косульбайко, — произнес настороженно один из грабителей, — как кони забегут на мост, хватай их под уздцы, а с киргизом я сам управлюсь.

Когда конские копыта застучали по настилу моста, над оврагом пронесся испуганный крик:

— Уй! Не нада убивать, не нада…

У Никишки волосы поднялись дыбом.

Через несколько секунд грузное тело Косульбая полетело на дно оврага.

— Распряги коней! — свирепо крикнул один из грабителей. На мост сначала упала дуга, потом концы оглобель. При каждом стуке Никишка безотчетно втягивал голову в узкие плечи и бессвязно шептал:

— Трое-ррручица, спаси!

— Лошадей спрячь у Селивана, за деньгами потом придешь, — продолжал распоряжаться тот, что постарше.

— Благодарствую, — ответил насмешливо второй, — исшо чо скажешь? Поищи-ка дураков в другом месте. Дели сейчас!

— Васька! — в тоне грабителя послышалась угроза. — Забыл уговор?

Маляр, припав к щели моста, увидел, как старый, пошарив за спиной, стал вытаскивать топор. Страх прижал Никишку к земле. «Господи, не дай погибнуть рабу твоему!»

— Назар! Брось топор, а то зарежу, — изогнувшись кошкой, молодой грабитель выхватил из-за голенища нож.

— А, боишься топорика-то, боишься, — зловеще зашептал старший и, выругавшись, взмахнул топором. Василий перемахнул через дорогу и скрылся в лесу.

— Деньги тебе, деньги, — нагибаясь к шкатулке, забормотал старый грабитель, точно помешанный. — Мой грех, мои деньги! — Бережно подняв шкатулку, озираясь по сторонам, он стал спускаться с ней в овраг. Никишка высунул голову из-под прикрытия и, заметив притаившегося за деревом Василия, юркнул обратно.

Прошло несколько минут. Молодой грабитель вышел из леса и направился по следам старика.

Никишка, осмелев, вылез из-под моста.

Старый грабитель пробирался тальником к заброшенной каменоломне. За ним, крадучись, шел молодой.

Никишка переполз дорогу и, спрятавшись в кустарнике, залег на краю обрыва. Вскоре до него долетело несколько фраз:

— Зачем тебе, Назар, деньги? Все равно пропьешь. — В голосе Василия послышалась жалостливая нотка. — А мне избу поправить надо, валится. Поделим добром, а?

— Добром и говорю: тебе лошади, мне деньги, — сердито ответил тот. — Езжай к Селивану на заимку, там скроешь коней.

— Твой Селиван такой же жила, как и ты, — угрюмо произнес Василий. — Стало быть, не дашь?

Через редкую поросль тальника было видно, как Василий взмахнул ножом.

Никита от волнения подался вперед.

Василий, цепляясь свободной рукой за кусты, точно пьяный, неуверенно карабкался вверх, часто останавливался и тяжело дышал.

«Похоже, топором его старый ударил, прихрамывает», — пронеслось в голове Никишки.

Выбравшись из оврага, Василий опустился на землю и, с усилием стянув с правой ноги сапог, вылил из голенища кровь.

— Жилу рассек проклятый. — Лицо грабителя было мертвенно бледно. — Жить, говорил, будешь не хуже лавочника. А теперь? — тусклые глаза его остановились на шкатулке. — Наказал господь, — перевернувшись на бок, он затих, казалось, уснул.

В лесу — тишина. Спрятавшись за старый трухлявый пень, Никишка выжидал.

Вскоре Василий, обхватив ствол дерева, сделал попытку подняться, но тотчас же бессильно опустился на траву.

Никишка, метнувшись к шкатулке, схватил ее, воровато оглядываясь, помчался через кусты. Выбрав в частом осиннике укромное место, закопал шкатулку в землю.

ГЛАВА 2

Был день троицы. В Марамыше ударили к ранней обедне. Звуки колокола тихо плыли над базарной площадью, над рекой, окраинами и замирали где-то далеко на полях. От земли шел легкий пар, закрывая плотной пеленой каменные, крестовые дома и пузатые амбары городской слободки, и, поднявшись до вышки пожарной каланчи, пополз по увалу, охватывая крепкие дома ямщиков, избы горшечников и пимокатов. Гонимый легким ветерком туман повис над оврагами, по краям которых стояли наспех сколоченные лачуги. Жили здесь пришлые люди, голь перекатная без роду и племени. Редкое лето не случалось пожара, а после каждый раз, точно грибы в замшелом бору, у оврагов вырастали харчевни и притоны. Порой по ночам прорывался истошный крик: «Караул! Убивают!» И, прислушиваясь к нему, степенные горожане, испуганно крестясь, сползали с теплых перин, торопливо ощупывали оконные засовы и дверные крючки. Запах прокисших овчин и шерсти смешивался здесь с запахом гнили, отбросов скотобоен, в которых возились вялые, рахитичные дети.

Заштатный город Марамыш издавна славился на все Зауралье своими хлебными базарами, сотни тысяч пудов шли через него из степного Тургая. Три дороги, точно змеи, вились через Марамыш. Первая шла из Тургая, пересекала Троицк и выходила через город к маленькой железнодорожной станции. Вторая легла через башкирские земли, ныряла в густые перелески, петляла по богатым заимкам, по деревням и селам Челябинского уезда и круто спускалась с увала в Марамыш. Оторвавшись от берегов спокойного Тобола и пробежав по казачьим станицам, протянулась к городу третья дорога.

Ярмарки были богатые. Из Екатеринбурга и Каслей везли чугунное литье, из Ирбита и Шадринска — щепной товар, из Канашей — обувь, из казахских стойбищ гнали скот; скрипели двухколесные арбы, и с веселым перестуком спускались в котловину парные брички с хлебом степных хуторян.