Тим Лотт - Блю из Уайт-сити

• Название: Блю из Уайт-сити
• Автор: Тим Лотт
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-194-6

Тим Лотт (род. 1956) — один из самых популярных современных английских писателей. Первая его книга «Запах сухих роз» (The Scent of Dry Roses, 1996) получила премию «За Лучшую автобиографию» в 1996 г. Роман «Блю из Уайт-сити» (White City Blue, 1999) был удостоен премии Уитбреда в 2000 г. Роман «Штормовое предупреждение» (Rumours of а Hurricane, 2002) признан критиками лучшей книгой года. «Блю из Уайт-сити» — роман о конфликте между дружбой и любовью. Дружбой, замешанной на подтрунивании, пиве и ностальгии по Лучшему Дню, который друзья поклялись отмечать каждый год, несмотря ни на что. И любовью к женщине, повлекшей за собой Великое Предательство. Герою романа Фрэнки Блю предстоит сделать выбор между друзьями и женой.

---

— Дальше будет не так весело. Различия становятся более тонкими. Это действует уже не столь освежающе.

— Вот, у меня есть зеленые. Кто будет зеленым?

— Давай… зелеными будут друзья, которые тебе не нравятся.

Мои брови поползли вверх. Они у меня подвижные. Вздернутые брови в моем случае означают не только удивление, но и замешательство. На лбу наметились морщины. Несмотря на то, что я часто привираю, по моему лицу можно все понять.

— Эта формулировка кажется мне противоречивой.

— Никакого противоречия. Я терпеть не могу некоторых своих друзей. Но они не для того, чтобы нравиться. Одни могут ввести меня в нужное общество. Они хорошо одеты, красивы, мне приятно, что я иду рядом с ними по улице.

— Не думаю, что среди моих друзей есть такие.

Я задумался. Потом всадил кнопку в левый висок Винни Морана, с которым иногда хожу на игры «Рейнджерс». Он привлекательный, модный, очень крутой. Но при этом драчун и хулиган. За много лет знакомства я убедил себя, что он забавный парень. Но на самом деле он просто мудак.

Было еще несколько зеленых кнопок: парень — я с ним познакомился через «Фарли, Рэтчетт и Гуинн», — поставляющий мне клиентов, и женщина, которая постоянно обвиняет меня в сексизме и пытается убедить, что я склонен к насилию. К своему изумлению, я обнаружил, что кошусь в угол со снимками Колина, Тони и Ноджа и в какой-то момент даже нацелился туда зеленой кнопкой, подумав про себя: «Давай, сделай это. Покончи с ними. Со всеми сразу», — но вместо этого я направил кнопку в офисную зону.

Мы выделили еще несколько категорий: друзья с никудышными половинами, непристижные друзья, друзья, которые могут испортить праздник. Всех моих бывших девушек мы пометили желтым — это я позволил сделать Веронике. Похоже, она словила кайф. Мне уже стало скучно, а Веронике пора было идти на занятия по рейки[21]. Для человека, получившего естественнонаучное образование, Вероника, на удивление, подвержена влиянию всевозможных иррациональных учений. Как я понял, ее озабоченность фэн-шуем в квартире Грязного Боба в Шепердс-Буш, была неподдельной. В квартире, которую она, в конце концов, купила — не через «Фарли, Рэтчетт и Гуинн» — и от которой я пытался ее отговорить, Вероника усмотрела благоприятные колебания.

Я взглянул на последние оставшиеся в коробке кнопки — нежно-голубого цвета.

— Давай обозначим голубым неприкасаемых, — предложила Вероника. — Тех, кого нельзя критиковать, кому полностью доверяешь, кто на всю жизнь, и все такое.

Я кивнул и тут же достал три кнопки. Как будто извиняясь за недавно промелькнувшую мысль, я наградил одной Тони, другой — Ноджа и третьей — Колина. Вероника при этом издала неприятный гортанный звук.

— Ты находишь это забавным?

— Нет.

— Мне казалось, ты говорила об откровенности.

— Говорила. Это не забавно. Это немного грустно.

— Что ты имеешь в виду?

Я изо всех сил старался держать себя в руках, но чувствовал, как желчь закипает внутри. Вероника заметно смягчилась, даже положила мне руку на плечо.

— Прости, я ничего не имела в виду.

— А вот сейчас ты не откровенна.

Еще одна пауза. В ходе которой вырабатывается позиция, рассматриваются варианты, подбираются слова. Потом Вероника говорит:

— Я просто заметила на нашей встрече, что отношения у вас напряженные.

— Потому что там была ты.

— Знаю. Но дело не только в этом. Я не заметила между вами… любви.

Мое раздражение достигает нового уровня.

— Это звучит как-то… по-женски.

— Дело не в словах.

— Я понимаю. Любовь. Любовь. Любовь. До. Ре. Ми. Я люблю своих друзей. Люблю Тони, Колина, Ноджа.

— Ты уверен?

— Я уверен в этом гораздо больше, чем в том, что…

Я остановился, но было поздно.

— Чем в том, что любишь меня?

— Я не это хотел сказать.

Вероника прикусила губу. Я задел ее за живое. Во мне поднялась волна сожаления и стыда. Но в то же время я подумал: «Возможно, это правда». Вероника повернулась ко мне, швырнула остатки кнопок на доску с фотографиями. Они разлетелись по полу.

— Послушай меня. Я в этом разбираюсь. Тебе не нравится Тони, а ты не нравишься ему. Я не понимаю, как вы вообще подружились. Колина ты жалеешь, и это его обижает. Мне кажется, единственный настоящий друг — это Нодж. Ты ему небезразличен. Я не понимаю, почему именно он, но это так. Хотя ты его чем-то разочаровал.

От возмущения и ярости у меня выступают слезы на глазах.

— И все это ты поняла за полтора часа, проведенных в пабе?

Вероника пожимает плечами.

— Да.

Вот теперь меня понесло.

— Все это полная чушь. Нодж никогда не выказывал особого расположения ко мне. Думаю, у него ни один мускул не дрогнет, даже если исламские фундаменталисты или участники движения против вязания на спицах подожгут его маму. Не потому, что он сдержанный. У него просто отсутствуют эмоции. Он словно вырублен из камня. Поэтому на него можно положиться. Человек без страстей. И, насколько мне известно, я его ничем не разочаровал. С Колином мы очень давно дружим. И любим друг друга. Да, я иногда огорчаюсь из-за него. Но это не жалость. А Тони потрясающий парень. Такого поискать. Он веселый. У него огромный потенциал. И неиссякаемый энтузиазм.

— В некоторых людях энтузиазм — всего лишь проявление паники, — говорит Вероника.

Почему-то это стало последней каплей.

— Да что ты понимаешь?! Как ты вообще можешь об этом рассуждать? Ты им не понравилась, потому теперь так… о них отзываешься. Они мои друзья. И вот еще что. Тони будет моим шафером, заруби себе это на носу, чертова трупокромсательница!

Вероника окинула меня твердым взглядом и совершенно спокойно сказала:

— Дорогой, это наша первая ссора.

Потом она взяла свою куртку и направилась к двери. Но, сделав несколько шагов, обернулась.

— Это не я им не понравилась. Меня они просто испугались. Это ты, Фрэнки, ты им не нравишься. Всем, кроме Ноджа. И если Тони будет твоим шафером, значит, ты дурак. А ведь ты не дурак. Ты лжец. Ты слишком часто лжешь. Эта привычка может стать твоей второй натурой.

Я не стал спорить, потому что, отрицая это, только подтвердил бы ее правоту.

— Дело в том, Вронки, что друзья — очень важная часть жизни. Друзья — это…

Я хотел сказать, самое важное в жизни, но внутренняя цензура вовремя остановила меня. Я сделал паузу и затем неуверенно повторил:

— Очень важная часть жизни.

Я почувствовал неловкость, понимая, что накануне свадьбы мне не следует так думать. Эта мысль не должна была приходить мне в голову. Но она пришла. Вероника заговорила снова, уже тише.

— Ты не это хотел сказать.

Я демонстративно вздохнул.

— Да. Я не это хотел сказать.

— Ты хотел сказать, что друзья — самое важное в жизни.

— Возможно, да. Я не уверен. Я только предполагаю. Но не знаю, верю ли я в это.

— Зачем тогда говорить, если не веришь?

Хороший вопрос. Но разве мы не всегда так делаем? Не обязательно верить в то, что говоришь. Как узнать, веришь ты в это или нет? Иногда — точнее, почти всегда — остается лишь строить предположения. В конце концов, что-то надо говорить.

— Не знаю. Бывает, просто высказываешь какую-то мысль, приставшую к тебе, как пушинка к пиджаку.

— Угу.

— И ты зачастую не представляешь, где подобрал эту пушинку. Но она уже на пиджаке, так или иначе.

— Прямо на лацкане, — съязвила Вероника.

— Да.

Вероника направилась к выходу и снова остановилась — вполоборота к двери. Теперь она улыбалась, как будто это был невинный разговор, ничего не значащая игра слов. Но я сознавал, что разговор перешел в более серьезную фазу. Она хотела понять, каковы мои приоритеты. И она имела на это право.

— Так ты веришь или нет?

Я постарался придать голосу максимально равнодушный тон, чтобы закрыть тему:

— Не знаю. Правда, не знаю.

А потом она хлопнула дверью и отправилась на свои занятия по рейки. Я знал, что вечером она не придет. Собрав оставшиеся голубые кнопки, я воткнул еще по нескольку штук в фотографии Ноджа, Тони и Колина.

Неприкасаемый. Неприкасаемый. Неприкасаемый.

До нее так ничего и не дошло. Друзья — важная часть жизни. Самая важная, Фрэнки.

А потом я вдруг подумал, что это не мои слова. У меня появилось странное ощущение, как будто я стою и со стороны смотрю на себя и прислушиваюсь, пытаясь понять, кто же говорит эти слова. Знакомый женский голос. Голос из далекого прошлого, из зыбкого, подвижного пространства, пропитанного сигаретным дымом, лечебными мазями и дешевыми духами.

Вот так ко мне вернулось это воспоминание. Я не уверен, что мы вообще способны управлять своими воспоминаниями. Для меня они — захмелевшие, расплывчатые гости, которые приходят, потом исчезают, часто бесследно, но иногда возвращаются. А это воспоминание, появившееся на фоне доски, истыканной разноцветными кнопками, вошло через дверь, о существовании которой я не подозревал, через дверь, разрисованную волнистыми линиями чужеродных красок.