Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга

• Название: Салтыков. Семи царей слуга
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-17-002182-8

Семилетняя война (1756–1763), которую Россия вела с Пруссией во время правления дочери Петра I — Елизаветы Петровны, раскрыла полководческие таланты многих известных русских генералов и фельдмаршалов: Румянцева, Суворова, Чернышева, Григория Орлова и других. Среди старшего поколения военачальников — Апраксина, Бутурлина, Бибикова, Панина — ярче всех выделялся своим талантом фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, который одержал блестящие победы над пруссаками при Кунерсдорфе и Пальциге.

О Петре Семеновиче Салтыкове, его жизни, деятельности военной и на посту губернатора Москвы рассказывает новый роман С. П. Мосияша «Семи царей слуга».

---

К этому времени Екатерина Алексеевна облачилась в гвардейский мундир Преображенского полка, нашелся такой же и ее спутнице Екатерине Романовне Дашковой. Обе они гарцевали на конях в сопровождении Теплова и братьев Орловых, взявших командование гвардией в свои руки.

Гвардейцы, сбросив с себя прусскую форму, тоже переоделись в старую — петровскую и двинулись на Петергоф. На окраине столицы увидели карету великого канцлера, съехавшую на обочину.

Императрица в шляпе, украшенной дубовой ветвью, с развевающимися за спиной густыми волосами, подскакала к карете. Увидев ее, из экипажа вышел Воронцов.

— Здравствуйте, Михаил Илларионович, — приветствовала его Екатерина.

— Здравствуйте, ваше величество.

— Отныне я на престоле и надеюсь, что и вы тоже присягнете мне.

— Простите, ваше величество, я не могу нарушить присягу, которую дал вашему супругу.

— Дядя Миша! — воскликнула Дашкова. — Мне стыдно за вас.

Канцлер вприщур взглянул с осуждением на племянницу.

— Ты б, Катерина, не мешалась в разговор старших. А вас, ваше величество, я б об одном попросил: отпустите вы меня в отставку. Не под силу уж мне, старику, этот воз тянуть.

— Что вы, Михаил Илларионович, так уж сразу в отставку. Дайте мне осмотреться.

— Я еще у Елизаветы Петровны просился на покой, не отпустила.

— Вот и я не хочу вас отпускать, — улыбнулась императрица. — Неужто мне послужить не хотите?

— Да уж укатали Сивку крутые горки. Простите, не могу присягу, данную Петру Федоровичу, нарушать. Не могу-с. Не обессудьте.

С этими словами, поклонившись, Воронцов полез в карету, где сидели присмиревшие Трубецкой и Шувалов.

— Ну? — спросил Трубецкой.

— Что ну? — сердито проворчал Воронцов. — Спекся наш Петр. Глянь, вся гвардия поднялась. Откель-то старые мундиры раскопали, напялили. Отцарствовал наш дурак.

— Вообще-то это к лучшему, — заметил Шувалов. — Катерина много умнее его.

— А то я не знаю.

— Так чего ж от присяги отказался?

— Я не заяц, чтоб от одного куста к другому скакать.

— А я присягну, если потребуется, — сказал Шувалов. — Помяните мое слово, верх за Екатериной будет.

— Экой ты догадливый, Александр Иванович, — покачал укоризненно головой Воронцов.

Уже далеко за городом явились перед императрицей три солдата, пали на колени:

— Прости, матушка-государыня.

— За что?

— Вот несем манифест супроть тебя, возьми его, не вели согрешить нам. Не ему — тебе служить желаем.

Императрица, не слезая с коня, приняла от солдат пакет, разорвала его, взглянула на текст. Обернулась к Дашковой:

— Взгляни, Катя, — и подала ей бумаги и сказала солдатам: — А вам спасибо, добры молодцы, за верность мне.

— Рады стараться, ваше величество, — едва не в один голос отвечали солдаты.

День был жаркий, гвардейцы шли пешком, и императрица через десять верст, когда дошли до «Красного кабачка», распорядилась:

— Григорий Григорьевич, велите остановиться. Пусть отдохнут люди, чай, с утра на ногах.

Орлов поскакал в голову колонны. Императрица с Дашковой подъехали к крохотному домику с обомшелой крышей. Слезли с коней.

Теплов принял у них поводья, стал привязывать коней к сосне.

— Григорий Николаевич, — сказала ему императрица, — зайдите в домик, посмотрите, сможем мы там заночевать.

Теплов вошел в домик, но скоро воротился в сопровождении хозяйки — пожилой женщины.

— Кровать одна, ваше величество, — доложил Теплов.

— Широкая?

— Да как сказать.

— Ну вот мы с княгиней поместимся?

— Да, наверно, поместитесь.

Хозяйка, узнав, кто перед ней, упала на колени:

— Государыня, матушка, да как же это… да у меня… да для тебя…

— Встань, встань, женщина. Что у тебя?

— Дозволь мне, дозволь полыни постелить, тогда не одна тварь не укусит.

— Постели, голубушка, постели, — разрешила императрица.

Женщина стремглав побежала за баню и скоро воротилась, неся охапку свежей полыни, и юркнула в домик. Тут же вскоре вышла — поклонилась:

— Пожалуй, государыня.

Комнатка была небольшой, деревянная кровать занимала едва ли не половину ее.

— Поместимся, — сказал императрица.

— Постель, правда, не ахти, — заметила Дашкова.

— Ничего, Катя, мы не будем раздеваться; разве что сапоги скинем.

В домике густо пахло полынью, хозяйка настелила ее где только можно — на полу, на подоконнике и даже под подушкой.

— Даже во рту горчит, — сказала Дашкова.

— Зато блохи кусать не будут.

Они были так возбуждены, переполнены радостными чувствами, что, улегшись на скрипучую кровать, никак не могли уснуть. С вечера еще доносился говор, смех с поляны, где гвардейцы разбили бивак и варили немудреную похлебку.

К полуночи лагерь затих, но молодые женщины все равно не могли уснуть, шептались о дне завтрашнем:

— С утра пойдем прямо до Петергофа?

— Да, да…

— А что, если он вздумает сопротивляться?

— Не думаю. Он трус порядочный. Да и не хочу я крови. Я всех прощу.

— И его?

— Если отречется от престола, то и его.

— Надо его отправить в Голштинию, он из-за нее воевать хотел.

— Если сам захочет, отпущу.

Замолкали, но не надолго:

— А вам нравятся эти Орловы, братья?

— Да.

— Очень?

— Ух ты какая любопытная, Катя.

— По-моему, они в вас влюблены.

— С чего ты взяла?

— Ну я же не слепая.

— Глупенькая ты еще, Катя. Подданные все должны быть влюблены в монарха. Иначе ему не править. Вон моего-то вся гвардия ненавидела, да что гвардия, иереи все не любили его. Видишь, чем это кончилось.

Июньская ночь коротка и светла. Едва задремали, и вставать пора. Императрица первой и открыла глаза, тронула за плечо Дашкову:

— Катенька, пора.

В пять часов императрица опять была на коне. Сидела как влитая, пригодились ей уроки верховой езды. Гвардейцы рядовые невольно любовались ей. Меж собой переговаривались:

— Хороша наша матушка, хороша.

— Не то что тот сморчок голштинский.

— Где ему до нее. Сразу видно, сердечная!

Императрица действительно, проезжая любой полк, обязательно приветствовала его искренней улыбкой, не оставляя без ответа восторженных восклицаний солдат.

Полки выступили из «Красного Кабачка». А когда дошли до Сергиевской пустыни, из Петергофа от императора явился посланец — вице-канцлер Александр Михайлович Голицын.

— С чем прибыли, князь? — спросила его императрица.

— С письмом от государя, ваше величество, — отвечал Голицын, подавая пакет.

Императрица разорвала его, вынула письмо, быстро прочла. Усмехнувшись, спросила Голицына:

— Вы знаете, что здесь написано?

— Да, ваше величество, письмо писалось при мне.

— Ну и как вы думаете, сие возможно? Только честно, пожалуйста.

— Нет, конечно, невозможно.

— В таком случае я оставляю это дурацкое предложение без ответа. Так ему и передайте.

— Но если я вернусь — это уже будет ответ.

— Что вы этим хотите сказать, князь?

— Только то, что я не хочу возвращаться к нему.

— Значит, вы переходите на мою сторону?

— Я перехожу на сторону России, ваше величество, — сказал серьезно Голицын.

Ответ князя понравился Екатерине, она засмеялась:

— Выходит, в нашем полку прибыло.

Когда тронулись дальше, Дашкова, ехавшая рядом, спросила:

— Если не секрет, что он там написал?

— Какой секрет, Катя, — усмехнулась императрица. — Он предложил править вдвоем. Это с ним-то?

— Струсил, значит, струсил Петр Федорович.

Но когда остановились на очередной отдых, явился от императора и второй посланец — гофмаршал Измайлов.

— Ну а с чем пожаловали вы, Михаил Львович?

— Ваше величество, император не желает проливать невинную кровь людей.

— Вполне разумное желание. Я тоже не хочу.

— Он послал меня сказать, что ради спокойствия державы готов отречься от престола.

— Григорий Николаевич, — позвала Екатерина Теплова.

— Я слушаю, ваше величество.

— Составьте, пожалуйста, черновик отречения Петра от престола.

Теплов, достав свои письменные принадлежности, пристроившись у пня, строчил отречение: «В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное… того ради через сие объявляю, что я от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюся… в чем клятву мою чистосердечную пред Богом и всецелым светом приношу нелицемерно. Все сие отрицание написано и подписано моею собственной рукой».

Императрица прочитала сочинение Теплова, одобрила. Передавая Измайлову, сказала: