Леонид Ефанов - Князь Василий Долгоруков (Крымский)

• Название: Князь Василий Долгоруков (Крымский)
• Автор: Леонид Ефанов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-010529-0

О жизни и деятельности одного из самых известных военачальников «екатерининской эпохи», генерал-аншефа В. М. Долгорукова (1722–1782) рассказывает новый роман писателя-историка Леонида Ефанова.

---

Дементьев наполнил бокалы снова.

— За здоровье ее императорского величества!..

Потом пили за славу русского оружия, за его сиятельство князя Долгорукова, за награждение Дементьева.

На следующий день Веселицкий чувствовал себя прескверно: болела голова, мучила изжога, ныло тело. Через силу он оформил необходимые донесения и письма, и нарочный отправился в обратный путь.

Рапорт о последних событиях в Крыму и Бахчисарае с приложением копий писем Джелал-бея, продиктованных Бекиром, Веселицкий приказал нарочному спрятать понадежнее. И предупредил строго:

— Ежели вдруг татары перехватят — уничтожь! Важного конфидента из петли вынешь!..

В пятницу утром, двадцатого февраля, к Веселицкому заглянул на несколько минут Абдувелли-ага и пригласил на заседание дивана. К немалому удивлению аги, Петр Петрович воспринял приглашение равнодушно: после указания Панина прекратить требование крепостей он не видел необходимости вновь беседовать на эту тему. Поначалу он даже хотел отказаться, сославшись на недомогание, но затем передумал — решил сделать последнюю попытку сломить упорство крымцев.

Диван собрался в неполном составе: отсутствовали хан, Шахпаз-бей и кадиаскер, который, как позже поведал Бекир, вместе с другими чиновными и духовными лицами сидел в соседней комнате. Не было также Джелал-бея, заболевшего глазами, и ногайских депутатов — они редко, лишь в наиболее важных случаях, появлялись в диване. Но вдоль стен разместились более двух десятков знатных ширинских и мансурских мурз.

В гнетущей тишине, чувствуя плохо скрываемое недоброжелательство, Веселицкий пытливо оглядел зал и, придав голосу некоторую возвышенность, сказал:

— Мне доставляет удовольствие видеть себя среди такого представительного собрания знаменитейших старейшин всей Крымской области. Имею честь напомнить почтенному собранию, что в минувшем году я был прислан сюда, дабы не только представлять высочайший двор при его светлости, но и истребовать акт о добровольной уступке Российской империи трех известных городов в вечное владение. Такой уступкой татарский народ наилучшим образом подтвердил бы свою благодарность за ту вольность и независимость, которую ее императорское величество принесла Крымской области… Могу ли я сегодня ожидать благосклонного ответа, который хотя бы частично соответствовал бы милости ее величества?

Ему ответил Мегмет-мурза. Проигнорировав заданный вопрос, мурза спросил, почему отправленные в Петербург депутаты до сих пор там задерживаются.

— Причина их невозвращения заключается в затягивании вами подписания акта об уступке крепостей, — спокойно заметил Веселицкий. — Вспомните, среди четырнадцати пунктов акта, отправленного с депутатами, есть пункт, который предусматривает это.

— Калга-султан написал, что в Крым едет Щербин-паша. Зачем?

— Его превосходительство направлен сюда полномочным послом ее императорского величества.

— Зачем? — снова повторил Мегмет.

— Вы же знаете!.. Чтобы торжественно, со всем необходимым формалитетом подписать договор о вечной дружбе. Но к его приезду акт об уступке крепостей должен быть вами подписан.

— Старейшины желают слышать содержание требуемого акта.

— Я уже многократно присылал его во дворец.

— Старейшины во дворце не живут.

Веселицкий кивнул Дементьеву. Тот достал из портфеля акт и, четко выговаривая слова, прочитал его.

— Находите ли вы что-либо противное магометанскому закону? — спросил Веселицкий.

— В этом зале, по его малости, не смогли разместиться все старейшины, — сказал Мегмет. — Но им тоже следует знать содержание акта. Оставьте его нам.

Дементьев сделал несколько шагов, протянул бумаги переводчику Идрис-аге.

— Но я прошу еще раз разъяснить всем, кто отрекся от Порты, — жестко сказал Веселицкий, — что вольность Крыма и его защищение от турецких происков не могут быть полновесны без уступок известных крепостей!..

Через два дня в дом резидента пришел Темир-ага.

— Старейшины постановили, что уступка противна нашей вере, — сказал он, возвращая акт.

8

Статский советник Иван Матвеевич Симолин, посланный Паниным в помощь Румянцеву, прибыл в Яссы в конце февраля. Передав генерал-фельдмаршалу рескрипты Екатерины, письма Панина и Чернышева, Симолин, в добавление к написанному, подробно рассказал о плане открытия переговоров.

Румянцеву план понравился, и он в тот же день отправил прусского нарочного, специально приданного Симолину послом Сольмсом, в Шумлу, где располагалась главная квартира верховного визиря Муссуй-заде. Оттуда курьер проследовал в Константинополь, где вручил шифрованное письмо прусскому послу в Турции графу Цегелину. Сольмс, ссылаясь на повеление короля Фридриха II, предлагал Цегелину выступить вместе с австрийским послом Тугутом посредниками в организации переговоров между Россией и Портой.

Цегелин увиделся с Тугутом и в неторопливой беседе объяснил цель своего визита.

Осторожный Тугут выразил сомнение, что их посредничество может принести успех, ибо очевидно, что Турция, не добившись никаких приобретений в этой войне, будет вынуждена подписывать невыгодный для себя мир.

— До мира еще далеко, — возразил Цегелин. — Однако вы не станете спорить, что турки сами изнемогают от бесконечной войны. А поскольку нынешний визирь — не чета прежним бездарностям, то, как разумный политик, он должен благожелательно воспринять нашу медиацию… Ведь речь пока идет не о мире, а только о перемирии.

Цегелин оказался прав — Муссун-заде благосклонно отнесся к предложению послов, и в Яссы прусский нарочный вернулся с личным представителем визиря, передавшим Румянцеву письмо с согласием начать переговоры о заключении перемирия. Причем великий визирь предложил фельдмаршалу самому выбрать место будущих переговоров.

Петр Александрович проявил снисходительность: в ответном письме назвал два города — Бухарест и Журжу, — а последнее слово оставил за Муссун-заде. Кроме того, он указал пять пунктов условий, на которых, по его мнению, можно было заключить перемирие: срок его устанавливался до первого июня (правда, если конгресс затянется — он мог быть продлен); положение армий обеих сторон на все время перемирия оставлялось в нынешнем состоянии, без всяких передвижений; выговаривалась свобода и безопасность для посылки нарочных из Журжи через Константинополь в Архипелаг[22], где находился командовавший тамошними российскими морскими и сухопутными силами генерал-аншеф граф Алексей Григорьевич Орлов; перемирие должно было распространяться и на Черное море (чтобы лишить турецкий флот возможности подкреплять свои войска и крепости на побережье); наконец, предлагалось воздержаться от военных действий на Кавказе.

Муссун-заде согласился с такими условиями, местом переговоров выбрал Журжу, а своим представителем назначил Абдул Керим-эфенди.

Перед отъездом Симолина в Журжу Румянцев вызвал его к себе.

— Как уполномоченный ее величеством к постановлению генерального перемирия — хотел бы вручить некоторые предписания, — сказал фельдмаршал, передавая Симолину запечатанный красным воском пакет. — Здесь все подробно изложено в письменном виде… Кондиции, что предлагаются с нашей стороны, ничего противного предложениям, отправленным от Порты, не содержат. И судя по последнему письму визиря, он на такие кондиции согласный.

— Характер турок переменчив, — заметил Симолин, пряча пакет в портфель. — Они во всяком предложении могут заподозрить вредное себе и заупрямиться.

— Все наши пункты, которые даются от меня по точному предписанию ее величества, основаны на пользе и необходимости наших выгод. Переменять их ни в коем случае нельзя. Если вы узнаете, что турецкий комиссар Абдул не захочет согласиться к постановлению перемирия на помянутых пунктах, то разрешаю изъяснить их другими словами, изменив термины, но не меняя сути.

— Можно предположить, ваше сиятельство, что комиссар найдет трудности в принятии пункта о прекращении хода кораблей в Черное море. Ибо тогда их крепости Очаков и Кинбурн утратят нужное себе сообщение.

— Скорее всего так и будет, — согласился Румянцев. — В таком случае сделайте пристойное внушение, что мы выговариваем сие для взаимной безопасности, так как и пяти флот, в Дунае и у крымских берегов имеющийся, будет подлежать этому же условию… Впрочем, я полагаюсь на ваше искусство и верю, что удобными изъяснениями вы преклоните комиссара принять оные пункты.

— Бог не выдаст — Абдул не съест, — иронично сказал Симолин.

Неожиданная шутка пришлась по вкусу фельдмаршалу — он басовито захохотал. А затем, уже без прежней официальности, почти по-дружески, заключил: