Иван Мележ - Метели, декабрь

• Название: Метели, декабрь
• Автор: Иван Мележ
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Роман И. Мележа «Метели, декабрь» — третья часть цикла «Полесская хроника». Первые два романа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» были удостоены Ленинской премии. Публикуемый роман остался незавершенным, но сохранились черновые наброски, отдельные главы, которые также вошли в данную книгу. В основе содержания романа — великая эпопея коллективизации. Автор сосредоточивает внимание на воссоздании мыслей, настроений, психологических состояний участников этих важнейших событий.

---

Тревога: что делать? Режут скот. Говорит с Чернушкой.

У Апейки после того, как исключили, сняли.

а) Несправедливость.

б) Дети. Как им объяснить? Надо…

Володя подрался за отца.

в) Сестры приехали. Сначала одна (брата укоряет), потом другая — с матерью.

Одна вздыхает, другая плачет. Брат. Словно виноваты. Привозят продукты. Есть что-то обидное в этом. Но продукты нужны. Апейка жил всегда сегодняшним днем. Запасов не делал. Сразу ощутилось.

Как ни оправдывайся, будто виноват.

Есть у людей вера в справедливость. Раз сняли, значит, есть за что. Предположения. Сплетни.

Досадно оттого, что знал, некоторые рады.

Сочувствие Зубрича.

С Харчевым (Харчев на бюро против исключения. Строгий выговор).

Потом зашел.

Удивительно, когда Ап[ейку] сняли, даже ближе стали. Он всячески выказывал поддержку.

Зашел. С бутылкой, закуской.

Откровенный разговор.

— Я так думаю. Начинается новая война. И как в войну: приказано — исполняй.

— Какая же война?

— Война, Иван. Не лучше гражданской. Все перепуталось… Где свое, где чужое — разберись…

— Надо разбираться…

— Черт ему влезет в душу. Другой такой ласковый, а что скрывается там? Зазевайся — может… нож всадить…

— Есть такие. Но ж нельзя…

— Думаешь, мне не жаль. Не болит, думаешь, тут, — стукнул в грудь.

— И мне больно. От как раскулачивали Игната с Куреней. Как высыпали один другого меньше. Пока доехали — сопливые. Как доедут? Бывает, ночью проснешься, да все вспомнишь. И не заснешь. Также люди. Если б моя воля, взрослые пускай едут, а малых которые — в интернаты. Специальные. Пускай перевоспитываются. Ну, если которые волком будут глядеть потом, тогда другое дело… Взрослые — по всем законам. Особенно не могу я детей видеть. А дети у каждого, считай… Думаешь, чем они виноваты?

Апейка молчал, сочувствуя.

— Но я душу гадюку. Нельзя жалеть. Если жалеть — ничего не сделаешь. Все загубишь. Ты его пожалеешь, а он… Нельзя. Война.

— Пусть — война. Но ж — особая. Нам жа жить с ними…

— Вот ты говоришь — убедить. Хорошо. Убедить. Знаешь, как убеждали! Много убедили?

— Не все сразу…

— Мягкотелый ты, Иван. Бабское в тебе что-то. Ей-богу. Злись, не злись. Строгость нужна. Особенно теперь.

— Я разве против…

— Подожди. Против, не против. Рассусоливать нельзя. Надо значит надо! И нечего тянуть. Пусть почувствуют. Людям нужна твердая рука. Сначала покривятся, а потом привыкнут.

Апейка видел, спорить напрасно. Харчев хлопнул по плечу.

— Вишь, как пошли, когда почуяли твердость. Только сослали некоторых, переменились враз. Видят, чикаться не будут…

Задумался.

— А вообще черт знает что. Голова кругом идет. И ночью, брат, проснусь… — Повел сомнительно головой. — Детей жаль.

Наболевшее:

— Не повезло мне с детьми.

Апейка знал, дети помирали, едва родившись… (Харчев советует пойти к Башлыкову).

— Идейный хлопец. Далеко пойдет, если не свернет голову… — Раздумчиво: — Только слишком сам себя любит. Так любит, что не наглядится на себя. Считает, что и все должны любить его… При том умный, себе на уме. Не сразу и поймешь… Но голова кружится. И может закружиться! А может и далеко пойти. Зеленый пока. Обрастет пером, далеко может взлететь!..

Жена с Апейкой. «Умнее всех хочешь быть». Расхождение. Болела. Практичная женщина, у нее за семью тревога. Устала, нервничать стала. За детей беспокойство. Упреки Апейке.

Она обычно сдерживалась. Скрывала. Но он чувствовал это. Молчаливый упрек еще горше. Мысли овладевали: «Разные все же мы… Суховатость какая-то в ней».

Вспоминал увлеченность ее общественным. Это тогда притягивало.

Увлекся — умная. Теперь видел — ограниченная. И одновременно страх за семью, за детей. Женский страх и женское предчувствие опасности. От этого жалость к ней.

В разговоре. Скрывает что-то. Говорит о школе, о детях подробно. Он чувствует, волнует иное. Но что?

— Знаешь, у меня на уроке был заведующий… Из района.

(Ого! Внимание, хотел пошутить он.)

Она не поддержала.

— Проверяли…

— Ну и что…

— Ничего. Только, видно, мне недолго преподавать…

— Это почему так думаешь?

— Чувствовала. Вот и пришли.

Воспринимал как упрек: из-за тебя все. Я ни при чем тут. Она держалась. Потом быстро вышла в соседнюю комнату. Плачет. Он не пошел. Знал, что любое утешение теперь принесет еще большую горечь.

Встал. Этого, разумеется, надо было ожидать. Он и ожидал. И все же теперь, когда свершилось, стало препаршиво.

Он и в этом будто виноват.

Харчева подкараулил. Подошел. Заговорил откровенно. Знал, с этим так и надо.

— Ну, я виноват. Почему же она должна отвечать?

— Ладно. Я поговорю.

Он сразу пошел к себе. Однако Апейка знал: сказал — сделает.

К Апейке приходит от Параски Ганна. Надо было в Юровичи.

Приносит сало.

Когда Апейку исключили из партии, когда сидит, мучается без дела, он приходит [к Башлыкову]: дайте работу, любую. В колхоз пошлите.

К Башлыкову посоветовал пойти Харчев. Харчев ходатайствует. Ссорится с Башл[ыковым]. Трещина в их отношениях. Ап[ейка] чувств[ует] себя неловко перед Харчевым.

Жена колеблется. Упрекает: зачем лезть, лбом стену не прошибешь.

Отчуждение. Нелады. Досада.

Встречает Сопота с мельницы.

Тот ему:

— Что поделываете?

— А так, ничего. По хозяйству.

— Не годится.

— А что же делать?

— Нет работы?

— Написал я. Жду ответа.

— Не отвечают?

— Рассматривают, видимо.

— А что рассматривать?

— Ну, проверить надо.

— Мало проверяли?

— Да не сказать, — засмеялся. — А все-таки еще, выходит, надо.

— Чтоб это в такое время человек сидел без дела! — Сопот покачал головою.

— Ну, это недолго.

— Все-таки. — Снова: — Не годится! — Хитровато, добродушно: — Иван Анисимович, дак идите ко мне.

— На мельницу?

— А что ж. Конечно, работа пыльная.

— А я пыли не боюсь. Чего ж, можно и на мельницу.

— Можно за начальника. С вами я готов в помощниках.

— Нет. Я человек не гордый. Могу и в ваших помощниках походить.

— Ей-богу. Лучше, чем так сидеть.

— Я ж говорю. Годен.

Важным для понимания взглядов и «линии» Апейки мог быть разговор-спор, спор-исповедь Апейки в присутствии Харчева (сначала автор на месте Харчева видел жену Апейки, затем Зину Бойкову, которая давно по-женски симпатизирует ему, но потом несколько раз написал на полях — «с Харчевым»).

С Харчевым (или с Зиной).

— Мужик ты, — сказала. Не поймешь, не то с упреком, не то с одобрением.

— Мужик, — согласился Апейка. — Был и остался.

— Жалеешь ты его? — с хитроватым проницательным взглядом.

— Жалею, — сказал он, ощущая вдруг нестерпимую потребность говорить. Выговориться. — А как же его, мужика нашего, не пожалеть? Мы ж от него требуем, чтоб он отдал самое важное. Землю, плуг, хлеб. То, чем он, жена, дети его живут. Чем жили его отец, дед, прадед. В чем основа их жизни. Требуем, чтоб отдал нам все это под честное слово. Жизнь эта, какую мы обещаем, ему неизвестна, нереальна. Он не щупал ее. А надо пощупать своими руками, увидеть своими глазами — тогда другое дело… Мужик — он себе на уме, практичный, недоверчивый. Много ему сулили все, кому не лень, вот он и не верит. И говорит: погодите, дайте приглядеться! И правильно говорит!.. Он имеет право и подумать, и рассудить, и усомниться, и надо дать ему подумать! Неужто требуется много ума, чтоб не додумать, как ему тяжело, до отчаяния тяжело! — Апейка помолчал. — Тут одного, кажется, достаточно было бы: уразуметь, что нет у него нашей ясности, и надо отдавать себе отчет!..

— Мужик мужик и есть… — светились Зинины глаза. Умно, благожелательно.

— Вся соль, по-моему, в том, чтоб нам поверили. Поверили, что делаем толковое, надежное. Чтоб дело наше было делом сердец людских. Тяжело это, грустно, и нетерпение нас допекает, но ничего не сделаешь. Надо, чтоб поверили! Единственное средство — переубедить, добиться, чтоб поверили! Только там, где вера, где душа, надежное будущее! Только там человек будет считать все своим, кровным! Не чужим, господским!.. Неоценимая вещь — вера, вера народа! — сказав последние слова. Апейка подумал, что размахнулся широко — вера народа, — но уже не мог остановиться. — В революцию мы победили потому, что в нашу партию, в Ленина поверили. Народ поверил. И забывать этого нельзя!..

— Время нас подгоняет, Ваня, — ласково сказала Зина.

— Подгоняет. — Апейка задумался. — В армии хороший командир обмозгует будущую операцию, подумает, Зина, не только над тем, как добиться победы, а и какой ценой. Из многих способов выбирает тот, который принесет наибольшую пользу при наименьших потерях. Хороший командир должен видеть не только то, как быстро он возьмет высоту, а и как надежно закрепиться на ней. Великая радость это — видеть, что каждое слово твое доходит, что понимают тебя.