Ярослав Даркшевич - Росные тропы

• Название: Росные тропы
• Автор: Ярослав Даркшевич
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1977

Авторы этого сборника — краеведы, журналисты, биологи, писатели, следопыты Челябинской, Курганской и Оренбургской областей.

С рюкзаком за спиной, с блокнотом и фотокамерой в руках исходили они не одну сотню километров по Оренбуржью, курганской лесостепи, по горам Южного Урала. Ранняя зорька на озере, следы на снегу, нехитрые песенки лесных птиц — все это не ускользнуло от их любопытного взора.

Небольшие очерки, зарисовки, почти сказки о лесных жителях, как яркие камешки той большой мозаики, из которой вырисовывается поэтическая карта нашего края.

---

Сроду не дождешься, чтоб высохло до травинки наше сено. Мечем с сырцой. Что ни говори, а рискованно: загореться может.

Отволгнет сено в стогу. Нагреется. Глядишь, и потянуло плесневым дымком. Приедешь за сеном, а везти-то и нечего. Черная, затхлая труха в стогах. Соли не соли, корова в рот не возьмет. Вредит еще нашему сену распроклятая чемерика. Много ее на покосе, всю никак не выберешь. Чемерику ту хоть лето суши, все исходит ядовитым соком.

Стога мы ставим, что терема. Стожар — матерая березина. Шатром баганы. На баганы-то и кладем сено. Снизу, от земли, так обдергиваем, что насквозь проглядывается. Чтоб продувало. Для того еще и поддувала — двери в травяной терем. Ни чемерика такому стогу не страшна, ни дождь. Середку на совесть утаптываем — убиваем, чтоб не набухало. Один наверху до тех пор, пока не завершит, не сведет стог на нет.

Стога стоят, как терема.

Разложит отец стог, доведет до плеч и к стожару ставит. Поднимает тебя, поднимает сено в небо. Выше деревьев. Под самые облака.

Вроде бы чисто внизу. Одергали, очесали стог на завершающий навильник. Ветрило, сплетенные вершинками молоденькие березки наверх завели — навесили. По ним и спускаешься с высоты.

Вытряхаешь сенную труху из-под рубашки, а сам глаз не оторвешь от стога. Ай да мы! Что за чудо вычудили! Ну, не красавец ли наш терем? Травинка к травинке.

И так день за днем. Рядки, валки. Вороши, сгребай, в копны стаскивай. Глаз в сено, глаз в небо. Еланка за еланкой пустеет.

Поскребыши

Выкошены еланки. Окошены опушки. Выбит из ложков листовник. Урвали у дождя сенцо. Вон оно. В стогах! Что нам теперь дожди. Хоть неделями насеивай.

По правде говоря, понадоела нам покосная суета. Позаели овода, поискусали комары, иззудило сено. Просолились мы потом. Рубахи от соли коробом. Каждая косточка, каждая жилочка истомились. Что ни говори, а сено убирать — дело хлопотное. Все бегом, все в беспокойстве. И глазу, и уху наскучило в зеленой тиши. Соскучились мы по городскому многоцветью, многоголосью.

Самый он суматошный, последний день. Самые суетные эти поскребыши. Совсем нас отец загонял. И можно его понять. Все поете. А ну как дождь. И сена-то не убрано всего с навильник, а не бросишь. Зима-то, ой, как долга. Да и сено у нас едовое, не то что с базара. Что ни клок — кружка молока.

Вершим стожок-последыш, и отец сразу добреет. Улыбается.

Обходим на прощанье стога. Любуемся. Хороши! По плечо суем в сено руку. Не греется ли? Сухая, колкая прохлада. А зелено-то, зелено. А аромат — хоть чай заваривай!

Спелые звезды

Уходим, уходим. И легок, и волен наш путь.

И снова зеленый мрак урмана. Дедка-столетка. Легкие тени хариусов. Лог, залитый небесными цветами. И всегдашнее отцовское «это надо же».

И снова о меде. И знаем, назавтра проснемся, а на столе банка, до краев налитая душистым солнцем.

Как славно спешить нам домой. Следить на ходу, как солнце прячет жар в синие леса. Остывает, темнеет устало.

Ах, солнышко-ведрышко! Помощничек наш, работничек. Столько дел переделало. Столько сена пересушило.

Затопил-заполнил мир запах свежего сена.

Легок да долог наш путь. Уж и солнце на отдыхе, как вырываемся мы на вольный, пригородный простор планевища.

Звездами усеян мир. И под нами, впереди, где город, тоже звезды.

Осыпаются спелые звезды августа. Те, что остались в небе, пронзительно-сини. Ледяные осколочки. А земные — теплые. Согрели их люди. Зовут они нас, подмигивают. И среди них звездочка нашего дома.

И слышно снизу. Кто-то большой-большой, сильный, вдоволь наработавшийся спокойно дышит во сне.

В. Капустин ЛЕБЕДУШКА

Это было год назад такой же ненастной осенью, где-то в конце октября. Проселки, размытые дождем, вконец вымотали Гену, нашего шофера, и «газик», кажется, уже выходил из его повиновения. Гена чертыхнулся, когда мы подпрыгнули на очередной колдобине, спрятанной под водой, и устало заметил:

— Доедем до Лебединого, там заимка рядом. Заночуем… Не видно ни черта.

— Докуда доедем? — не понял я.

— До Лебединого… Ну, озеро так называется.

— Лебединое озеро? Там что, лебеди живут?

— Ну да, потому так и назвали. Белые и черные есть.

Я с сомнением покачал головой: вроде всю Челябинскую область вдоль и поперек не раз исколесил, а про такое озеро не слышал. И в Октябрьском районе не впервые…

Видя мое недоверие, Гена устало махнул рукой:

— Сам увидишь…

— Кого? Лебедей? Да если они и живут тут, так давно улетели. Время-то совсем к зиме…

Гена ничего не ответил и с ожесточением прибавил газу. Ехали молча. Машина, урча, поднималась на какую-то сопку, и вдруг мы остановились. Гена открыл дверцу и, ежась от мокрого ветра, вышел:

— Вот оно, Лебединое, смотри.

Темнота стояла кромешная, и глаза долго не могли ничего разглядеть. Вдруг ветер разорвал на какое-то мгновение облака и проглянула луна. И тут метрах в двухстах я увидел небольшое вытянутое озеро. Его можно было сначала принять за широкую реку. Озеро как озеро, камыш кругом, за тем берегом лесок виднеется… Таких озер в Октябрьском районе видимо-невидимо. Неужели и впрямь облюбовали его лебеди, птицы привередливые, людского соседства они не любят… А тут дорога невдалеке проходит. Но я не стал донимать Гену вопросами: не любит он недоверчивых.

А это-уже приметы осени.

Мы прокатили еще с километр, и фары высветили откуда-то из темноты высокий крепкий забор, ворота. Гена посигналил, и вскоре мы въехали во двор. Нас встретил очень приветливый маленький старичок, похожий на доброго гнома.

…Поликарп Николаевич провел нас в избу, напоил ароматным чаем из старенького самовара, и пошел разговор о том, о сем — «на сон грядущий». Гена откровенно зевал, да и Поликарпа Николаевича, видать, мы подняли с постели…

Вдруг в дверь кто-то тихонько, чуть слышно постучал.

— А, пожаловал, гостей учуял, — улыбнулся старичок.

Он встал и открыл дверь в сени. А оттуда важно и степенно вышел… лебедь. Белоснежный красавец. Он не спеша, как-то по-утиному переваливал с боку на бок свое большое туловище, но даже эта неуклюжая походка не мешала ему сохранять грациозность и солидность. Он подошел к Гене, взял из его рук кусочек печенья, потом направился ко мне тоже за угощением.

Гена перестал зевать и, видя мое недоумение, рассмеялся:

— Слышь, дядя Поликарп, а ведь он не верил, что тут лебеди живут…

— А как же, — улыбнулся Поликарп Николаевич, — живут, давно живут. По весне вот прилетают, ну, а осенью прощаются. А с этой лебедушкой беда вышла: какой-то варнак подстрелил. Нет у некоторых людей ни стыда, ни совести. Разве ж можно в такую красоту-то стрелять…

Старичок посерьезнел, погладил по шее лебедя.

— Смотрю, все улетели, а эта плавает. Неладно, значит, что-то, думаю, у нее. Так просто не осталась бы. Стал подкармливать. Оставлю на берегу хлеб, а сам в сторону отойду. Подплывет, съест — и скорей обратно, в озеро. А однажды позабыл про нее: бабушка сильно захворала, вот и не принес обед. Под вечер вышел за ворота, а моя лебедушка рядом стоит и так просительно смотрит: мол, что ж это ты, старый, про меня забыл? Впустил я ее в дом, зашла, наелась и в уголочке пристроилась в сенях. Тут я и заметил, что подранена она, крыло перебито… Эх, в такую красоту стрелять!.. Вот с той поры и живет у нас, уже, считай, месяц пошел.

…Рано на рассвете мы попрощались с этим гостеприимным домом. Но за делами и заботами я не забыл этой удивительной истории. И когда нынешним летом мне довелось быть в Октябрьском, я поспешил заглянуть на заимку к Поликарпу Николаевичу. Он узнал меня, был очень рад, а когда я упомянул про лебедя, сразу повел к озеру. Оно заметно обмелело этим летом, камыш пожух, но лебеди не изменили своей давней привычке и снова прилетели сюда. Они плавали далеко от берега, возле дальнего лесочка. Правда, черных среди них я не увидел.

Во время перелетов на озере отдыхают лебеди.

Поликарп Николаевич громко крикнул, от стаи лебедей отделился один и, легко поднявшись в воздух, подлетел к берегу.

— Узнаешь? — улыбаясь, спросил меня старичок.

— Ваша лебедушка?

— Она…

Поликарп Николаевич протянул ей кусочек хлеба, и птица осторожно взяла его из рук своего спасителя. Остальные лебеди криком выражали свое беспокойство, но эта была спокойна. Она еще немного поплавала вдоль берега, а потом снялась и полетела к своим сородичам.

— На этот раз зимовать у вас не останется? — спросил я.

Поликарп Николаевич вздохнул:

— Улетит… Закон жизни. Лебедь свободу любит… Ну, а весной, — он опять улыбнулся своей доброй улыбкой, — весной встретимся.