Виллем Гросс - Продается недостроенный индивидуальный дом...

• Название: Продается недостроенный индивидуальный дом...
• Автор: Виллем Гросс
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

«Продается недостроенный индивидуальный дом...» — второй роман эстонского писателя Виллема Гросса, издаваемый на русском языке. Герой романа Рейн Лейзик четыре года воевал с фашистами. Уже после окончания войны он был ранен в схватке с бандитами. Рейн — молодой человек, перед ним открыта большая жизнь, и вдруг он превращается в стяжателя, мещанина, обывателя. Строительство собственного дома заслоняет весь мир — Рейн отдает этому строительству не только физические, но и нравственные силы. Хуже того, он уже начинает обо всем судить с позиций собственника, становится на путь разного рода махинаций, все дальше и дальше отходит от своих товарищей — рабочих. Деньги и строительные материалы — только это волнует его теперь. Автор рассказывает не только о падении своего героя, но и о том мучительно трудном пути, по которому Рейн Лейзик идет к своему нравственному возрождению, к духовному возмужанию.

---

И в это мгновение услышал, как кто-то быстрым шагом поднимается по сколоченным доскам наверх; со скрипом распахнулась наружная дверь, и в следующую минуту прозвучало радостное «здравствуйте!».

Лехте. Всего-навсего Лехте.

— Мама просит, не можете ли вы немного помочь ей? — Но ее лукаво улыбающееся лицо тут же стало серьезным, пухлые губы испуганно приоткрылись и пальцы начали торопливо перебирать пуговицы пальто. — Но если вы не можете... то...

Рейн заставил себя улыбнуться. Эта девчушка давно стала для него как бы младшей сестрой, она нисколько не виновата в буре, бушевавшей в его душе.

— Я сейчас приду. С удовольствием. У меня тут маленькая неприятность... с фанерой. Ну, пойдем, пойдем.

— Ох, а я думала, что потревожила вас, — с облегчением вздохнула девушка.

Смеркалось. Снег перестал идти.

— Ну, как дела? Не жалеете, что поступили в строительный техникум?

— Нисколько не жалею. Сейчас строители всюду нужны. Ничего не значит, что раньше меня больше привлекала литература. Читать и развиваться человек всегда сможет, если захочет, где бы он ни работал. Главное — у меня будет такая профессия, которая сейчас очень нужна, и людей с этой профессией не хватает.

Но он не слышал, что она говорила. Только голос, радостный девичий голос слышал он.

В сарае у соседей было темно, дверь открыта настежь.

— Нет, нет, не сюда. Пойдемте в дом.

Ану Мармель встретила соседа в воскресном платье. В кухне на плите сверкали кастрюли, а в единственной отделанной комнате был накрыт праздничный стол.

— Вы не сердитесь, что мы оторвали вас от работы, но...

— Переехали?

— Да. Сегодня.

— Эге! Мне в моем ватнике не очень-то удобно садиться за такой торжественный стол.

— Не болтайте глупостей!

Лехте — она как раз вносила в комнату блюдо дымящегося картофеля, — как и подобает хозяйке, тоже присоединила свой звонкий голос к голосу матери.

Бутылка водки. Жаркое из телятины. Большая глиняная миска мусса. Соленые огурцы. Салат из брусники.

Рейн повесил пальто и ватник на вешалку. В комнате было жарко.

Ану вытащила пробку и налила гостю и себе по целому чайному стакану. Лехте презрительно сморщила губы. Она считала, что пить — ужасная привычка.

— Послушай, капризуля, ну что за новоселье без вина?!

Рейн встал, подмигнул соседке и торжественно сказал:

— За ваше счастье!

Он выпил содержимое, точно воду, и поставил пустой стакан на стол. Лехте смотрела на него с испугом. Но Рейн откусил кусок огурца, отрезал мяса и сказал:

— Когда желают счастья, надо пить до дна.

— С меня хватит и столько, — засмеялась Ану и отпила глоток.

— Ну, просто не могу понять, как так можно... — тряхнула головой Лехте и принялась за еду.

Разговор вскоре переключился на строительство. Говорили и о мебели, которую надо купить. О печнике, который сложил плиту, сложил как умел, однако работал на совесть.

Гость задумался. Лехте набралась смелости:

— Вы сегодня такой серьезный.

Рейн рассмеялся.

— Не беспокоитесь, дорогие соседи, с вами хорошо сидеть. Лехте тут с испугом смотрела, как я выпил целый стакан водки. Бояться не надо. Пьяницей я не стану. Что бы ни случилось, пить не буду.

— Но что может случиться с вами? — допытывалась Лехте.

— Жизнь — сложная штука. Сегодня строишь дом, а завтра узелок в руки и — на все четыре стороны.

— Что это за разговор, сосед, куда это годится, — заметила Ану и налила остатки водки в стакан Рейна.

Сколько тепла в сердце одного человека! И как холодно оно у другого... Что же гнало его отсюда, из тепла, на холод? Ристна. Когда они познакомились — Урве и Ристна? Почему она шла с ним по улице? Интересно, что она ответила бы на эти вопросы?

Но от людей, согревших тебя теплом своего сердца, нельзя так внезапно уйти. Надо было взглянуть и на другие комнаты, еще не готовые. Вдруг добрым людям понадобится его совет.

— Эта комната будет моя, — донеслись до него радостные слова.

Лехте все говорила и говорила, в ушах отдавались ее радостные, словно птичий щебет, слова. Но гость не слышал, он стоял у сколоченной из досок скамьи, на которую были навалены пожитки.

В одном из ящиков он увидел нож с пестрой рукояткой, который пристегивался к поясу серебряной цепочкой, прикрепленной к ножнам.

Тот самый!

Толпа по краям улицы. Цветы, Дождь. Солнце. Грохочущие оркестры. Капитан Кайва делает четыре шага назад и кричит: «Запевай!» Покойный лейтенант Пеэгель ободряюще улыбается... Тот самый... С блесточками... И на ножнах орнамент... А Эсси толкает его в бок — куда запропастилась твоя девочка?

Лехте?

Это не сон. Лехте стоит здесь, перед ним, и протягивает руку, чтобы взять вещь, которая должна лежать в коробке, где хранятся сувениры ее детства. Подарки одноклассников, праздничные открытки, портфель из искусственной кожи, в котором лежат школьные свидетельства и тетрадки с сочинениями, коробочка из-под ампул, откуда выглядывает краешек красного галстука...

— Что с ивами?

— Лехте!

— Да?

— Нет, ничего. Я просто засмотрелся... Красивая вещица.

— Ой, если бы вы знали, как я ее получила!

— Я знаю, Лехте... — Рейн повернулся и пошел.

Ану убирает со стола. Ей кажется, будто дочь чем-то рассердила гостя. Лехте уверяет: ничего такого, что могло бы рассердить его, она не делала и не говорила. По ее мнению, Рейн с самого начала был странным. Мать соглашается. Позже, отправившись доить Кирьяк, она видит в окне соседа свет. Но знакомых ударов молотка не слышно. Лампа горит. Уж не забыл ли строитель погасить ее?

Рейн сидит на том же месте, что и прежде. На полу, у его ног, валяются окурки. В холодной, недостроенной комнате сизо от табачного дыма.

В конце концов, то, что он нашел нож, ровно ничего не значит. Случай — и все. Лехте ведь и тогда жила в этом районе. Неподалеку отсюда. Она отдала свои цветы и получила нож, потому что Урве не пришла. Правда, позже она утверждала, что приходила. Но приходила ли?

Случайность, забавное совладение — вот и все. Случайность, из-за которой Рейн вместо того, чтобы сразу пойти домой и потребовать от жены объяснений, остался сидеть на жесткой скамье и курить...

Что же он придумал?

Возвратясь домой, он сел на стул и сказал, словно ничего и не произошло:

— Мне удалось достать сегодня фанеру.

Урве быстро взглянула на него.

— Это хорошо.

— Сегодня после обеда... — У Рейна никак не раскуривалась сигарета.

Урве снова кинула на него недоверчивый взгляд.

— Сегодня после обеда я привез ее из Нымме.

— Из Нымме?

— Один парень продал мне свой потолок. Не каждому по карману. Неплохая фанера и вполне сносная цена.

— Что ж, тогда хорошо.

— Перевозка тоже обошлась не очень дорого. Знакомый парень за баранкой — это тоже что-нибудь да значит. Разговорились. Знает Зееберга, знает о том, что тот получил пять лет за спекуляцию. Из офицеров нашего полка был знаком лишь с Ристной. Он будто бы тоже сейчас на гражданке, где-то в Таллине...

Урве так сосредоточенно водила пером по бумаге, рисуя фасоны платьев, что даже не убрала пряди волос, упавшей на глаза.

Муж с красным лицом какое-то время злорадно наблюдал за женой. Попалась! И сразу же почувствовал, как у него перехватило горло... Значит, он не ошибся! Быстро взяв себя в руки, Рейн продолжал по-прежнему равнодушно:

— Ах, да, ты же Ристну не знаешь. Сделал карьеру на политике. Женщины просто с ума сходили по нем. — Рейн вынул из кармана носовой платок и долго сморкался. — Да, иной раз совсем неплохо встретиться вот так: посторонний человек, а разговоришься — и общие знакомые находятся! Помог мне даже внести фанеру в дом.

— Что ж, значит, все хорошо, — сказала Урве и сама не узнала своего голоса. Поднять глаза нельзя, потому что у платья, которое она рисовала, не хватало женской головки.

Подозревал ли что-нибудь муж? Возможно, очень возможно. И все-таки она не могла так сразу, без подготовки сказать, что уже давно знакома с Яаном. Кто знает, как Рейн отнесся бы к этому, какими словами стал бы чернить Яана.

Сразу после того, как Рейн ушел на работу, Урве легла. Она устала, наволновалась. Поведение мужа, не свойственная ему болтливость и разговоры вокруг Ристны — все это вызывало подозрение. Она стала думать, каким образом мог Рейн узнать об их знакомстве, но не нашла ни одной зацепки. Сегодняшний обед в столовой? Но там никого из знакомых не было. Прогулка до института? Но в это время Рейн охотился в Нымме за фанерой.

Урве решила так: если Рейн еще раз заговорит о Ристне, она спокойно скажет, что они знакомы. И больше ничего. Собственно, она должна была бы сказать об этом уже сегодня.