Вильхельм Муберг - Ночной гонец

• Название: Ночной гонец
• Автор: Вильхельм Муберг
• Издательство: Художественная литература, Ленинградское отделение
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1968

Роман «Ночной гонец» вышел в свет в 1941 году, в грозные дни фашистского нашествия. Исторический роман, повествующий о событиях 1650 года — периоде борьбы шведского крестьянства против угрозы крепостничества, ассоциируется с исторической обстановкой, сложившейся в Европе в годы второй мировой войны. Он был запрещен в гитлеровской Германии, так как показывает и борцов за свободу, и угнетателей, несущих народу рабство, и трусов, и предателей, и палачей.

---

А за ними следовала ее королевское величество собственной персоной в карсте, обитой снаружи и внутри коричневым бархатом, шитым золотом и серебром. В карету были запряжены шесть белых лошадей с плюмажами и золотой сбруей. Ходят слухи, что карета эта обошлась королеве в шесть тысяч риксдалеров. По обе стороны кареты шествовало тридцать дворянских юношей, на груди у которых прямо против сердца был вышит золотом королевский герб. В свите королевы ехали на конях генералы и пфальцграф Адольф-Иоганн и качестве обер-камергера вкупе с двенадцатью камергерами и двадцатью четырьмя камер-пажами.

За ними шли двенадцать мулов, украшенные плюмажами, с золочеными корзинами в седле.

За ними в шести каретах ехали фрейлины ее величества[52].

За ними выступали шесть огромных верблюдов с большим и поклажами.

За оными верблюдами последними в шествии были полковник Гамильтон[53] с восемью ротами упландской пехоты и полковник Иоганн Врангель[54] с четырьмя ротами вестманландских и упландских рейтар.

Коронационный поезд протянулся от Якобсдаля[55] до самого королевского дворца. Однако следуй за ним простой люд — оборванные, голодные, обездоленные люди королевства шведского, — поезд сей был бы намного длиннее.

Во время коронации архиепископ Ленеус возложил корону на голову ее величества и помазал ей грудь и руки миром. При сем должен был осенить ее дух господень, дабы правила она страной справедливо и несла своим подданным утешение, свободу и радость. Архиепископ вручил ей скипетр, державу, ключ и, наконец, меч, коим она должна защищать добродетельных, послушных закону, наказывать жестокосердных и строптивых и разить тех, кто живет не по совести и закону.

Во время коронации в большом соборе увидел я подле королевы вашего хозяина, брат мой, немецкого помещика Бартольда Клевена, который в прошлом месяце был произведен в камергеры королевы[56].

Три вечера кряду приглашалось духовенство во дворец на пиршество по случаю коронации. На столы, накрытые для духовного сословия, подавали блюда в две перемены, по тридцать шесть блюд в каждой перемене.

Из прохладительных напитков были по большей части испанские и рейнские вина, и каждый пил в свое удовольствие. Не желавших пить никто не неволил. Однако за здравие ее королевского величества и наследного принца всякий раз нужно было пить до дна. Дворянам яства подавались на серебре, а духовенству и бюргерству на олове. Крестьян потчевали в трактире Йиллестюган, кушанья им подавались на деревянных тарелках.

После этих празднеств и ночного бдения долит меня головная боль и ломота в костях. В странноприимном доме, где я нашел приют, вот уже несколько ночей сон бежит меня из-за стрельбы и салютов. В какой конец города ни направишься, повсюду бьет в нос пороховой дым. Для черни на площадях развесили бычьи туши, и вино из бочек било ключом. В ночную пору разыгрывались такие драки и побоища, что множество людей изувечилось. Однако, хвала создателю, насмерть было убито не более десятка. Вчерашним утром видел я на улице несколько трупов.

Двадцать четвертого дня лицезрел я карнавальный поезд наследного принца Карла-Густава на Рэнмаребане. Там катились кареты без лошадей, высоченная гора двигалась сама собой, вопила и кричала, русалки, разодетые в зеленые платья, премерзко кривлялись и выламывались всяческим манером. В Веккельсонге говорили про одного батрака, что он опоганился с лесовицей. Так тут, в Стокгольме, мне довелось видеть женщин в ее обличье. В этом шествии было множество живых арапов, чертей, горных троллей и прочих диковинных чудищ всех мастей… Последним выступало Время с косой в единственной руке, а его преследовал скелет с голым черепом. Вся эта картина являла собой суету земную. После всей той роскоши, что нам пришлось здесь лицезреть, не худо было призадуматься над этим представлением.

Большего великолепия, чем в дни этого коронационного празднества, в Швеции не видывали. Однако ее королевскому величеству не угодно было короноваться в Упсале — городе, где короновались все короли, и потому предрекают, что ей не долго сидеть на троне.

Всем нам уже не терпится отправиться отсюда восвояси. Нужду и голод терпят многие из крестьянских выборных. Выборные крестьяне от Вэренда ходят сумрачные и страшатся возвращаться домой к своим собратьям с недоброй вестью. Не хотел бы я быть в их шкуре, когда они воротятся к себе домой. Крестьяне еще стенают, кричат и требуют, чтобы с ними обошлись по закону — как записано в поземельных книгах. Королева же отговаривается тем, что дворянам и прочей знати пришлось нести на себе тяжелое бремя издержек на коронацию, что большего от этих господ требовать никак нельзя.

Я отнюдь не позабыл, брат мой, про тяглового крестьянина из вашего пасторского прихода в Альгутсбуде, которого беззаконно выгнали из собственной усадьбы. Его беда запала мне в душу, однако теперь этому делу помочь никак невозможно, коль скоро в землях, где помещики откупили королевские подати, крестьянские дворы будут по-прежнему принадлежать помещику. Не только тягловому крестьянину Сведье, но и многим бондам придется еще ожидать и терпеть, доколе они снова получат свои права.

Мы же, грешные, станем истово молить господа бога нашего, дабы он ниспослал нашему королевству справедливого и милостивого короля, который пекся бы о нуждах своего народа. А покуда нам остается лишь представить всю сию несправедливость и неправоту на праведный суд всевышнего.

Засим остаюсь, брат мой, вашим преданным другом и покорнейшим слугой,

Арвидус Тидерус, пастор Веккельсонга.

Писано в Стокгольме октября двадцать седьмого дня в лето тысяча шестьсот пятидесятое».

Человек из леса требует свои права

Ушли в деревню двое, а воротился только один. Другой остался и больше никогда не вернется в свою потайную берлогу. Тот, кто воротился один, его больше не ждет.

В землянке под поваленным дубом живет теперь один человек, и больше он к деревне близко не подходит. У него есть порох, пули и соль — все, без чего человеку в лесу не обойтись. Дни бегут, и ножевая рана у него на щеке заживает, на щеке остается лишь красный рубец.

В воздухе похолодало, задули ноябрьские ветры. Сухая трава шуршит под ногами, сырые, мозглые туманы лежат по утрам на трясине Флюачеррет. Здесь и там поблескивает красными звездочками спелая клюква — журавлиная ягода, нанизанная на короткие стебельки в белом мху, по журавлиного крика уже больше не слышно. Дни стоят все больше серенькие, тихие. Все лесные приметы предвещают приход зимы. Но в ясные дни, когда солнце освещает желтые стволы сосен, лес наполняется голосами, и стук дятла, долбящего кору, далеко разносится по лесу.

Сведье промышляет охотой. На островках в болоте он рубит молодые осинки и ставит капканы на зайцев меж поваленных стволов. Молодые тетерева, что попадаются в силки, к зиме подросли и разжирели. По утрам на заиндевелой земле легко рассмотреть следы глухаря между кочками. Иногда Сведье ищет другую птицу. Раньше он встречал в лесу удода и, завидев эту птицу, каждый раз останавливался. Ботилла сказала ему однажды: «Как увидишь удода, знай, это тебе от меня весточка!». В ясные тихие дни он слушал, как птица-вестница пела: «Обрученные! Неразлучные! На веки вечные!»

И вспоминал он тогда, как сладко и покойно было им вдвоем с милой. Но теперь, в осеннюю пору, он больше не встречает удода, перестала петь вестница, — верно, улетела вместе с журавлями. Зато теперь встречается ему коршун — птица лживая и разбойная, ее он слушать не хочет. Видно, у него есть худые вести, и он рад огорчить Сведье, только тот его не слушает. Сведье знает, что у него есть в деревне невеста, что сбудется все, о чем им пели птицы на верхушке дуба ранним утром, когда они были вместе: «Обрученные! Неразлучные! До гробовой доски! До смертного часа!» Пусть другие птицы поют, что свадьбе не бывать, но то птицы лживые. Солнце идет своим путем, наступит равноденствие и на другой год. Кто им поверит, что свадьбе не бывать?

Одинокий человек в землянке не подходит больше к деревне, он бросается прочь, заслышав в лесу шорох. Некому принести ему вести, а птицу лесовицы он не слушает. Птица эта злорадствует: «А невеста твоя, Сведье, за другого просватана!»

Но у человека, который никогда больше не вернется, остались в деревне друзья, добрые друзья и пособники, им знаком путь в землянку под поваленным дубом.

Однажды пришел туда человек, это был бродячий швец Свен. Он принес тайную весточку от хозяйки Сведьегорда: надобно им повстречаться, пусть Сведье укажет место и время. И Сведье посылает ей весточку: как стемнеет, у болота Гриммайель, в первый день новолуния.

И тут беглец услышал то, чего никак не хотел услышать: у старосты отпраздновали новое обручение! Кровь закипела у него в жилах. Но ведь обещание, данное Ионом из Брендеболя Матсу Эллингу, не отнимает у Сведье его законного права. Пусть Йон дает хоть тысячу обещаний тысяче женихов, пусть изменяет своему слову, его права у него никто не отнимет. По своей охоте Ботилла обручилась с ним и будет хранить ему верность до конца дней. Пусть староста хоть каждый день празднует новый сговор; пусть этот человек из деревни изменяет своему слову хоть раз, хоть десять — какое дело до того человеку из леса?