Александр Аглаев - Предпочитаю травоядных

• Название: Предпочитаю травоядных
• Автор: Александр Аглаев
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2010

Интервью, взятое журналистом местной газеты у известного писателя по поводу присуждения очередной премии.

---

Предпочитаю травоядных

В редакции «Волгоградской правды» побывал знаменитый фантаст Евгений Лукин

В КОНЦЕ 2009 года областной конкурс «Провинциальная муза» обозначил несколько человек, достойных общественного признания. Победителем стал наш сегодняшний гость, лауреат множества конкурсов, премий и наград, писатель-фантаст не областного значения Евгений ЛУКИН.

— Евгений Юрьевич, вы — человек, не обделенный общественным вниманием. Что для вас такое стать лауреатом еще и «Провинциальной музы»?

— Как уже было сказано на церемонии, получая всевозможные призы за фантастику, я себя чувствовал представителем Волгограда, сейчас я чувствовал себя представителем фантастики. Это первый успех в родном городе, что уже само по себе лестно. В Волгограде, смею заметить, очень сильна фантастика. Здесь работает Сергей Синякин, лауреат многих престижных премий, а недавно был отмечен премией и автор из Волжского Сергей Жарковский. В Волгограде выходит уникальный журнал «Шалтай-Болтай». Там собрались энтузиасты, сумевшие вывести издание на первое место в Европе (премия «Еврокон»), Поверьте, что мы далеко не последний город на карте фантастики.

— То есть признание вас «Провинциальной музой» подчеркнуло значимость фантастики в городе-герое?

— Надеюсь, что так… Тем более что фантастика, по утверждению побывавшего у нас писателя Дмитрия Быкова, является литературой будущего не только потому, что занимается будущим (хотя на самом деле она может заниматься чем угодно), а потому что все успешнее завоевывает так называемую большую литературу. Многие представители мейнстрима откровенно применяют фантастические приемы и разрабатывают фантастические темы. Что уж там говорить об авторах, пришедших непосредственно из фантастики: Веллер, Пелевин, Бушков — список можно продолжить.

— Вы начинали свою литературную жизнь со стихов, даже записали диск своих песен, потом начали писать прозу. Так кем вы себя больше ощущаете — поэтом или писателем?

— В данный момент никем… Сейчас что-то не пишется… А вообще стихи я начал сочинять даже не помню когда — как родился, наверное. От недосмотра воспитания… Стихи ведь тоже форма мышления. Пока последний звук не станет на место, стихотворения нет. А прозу мы с Белкой (моей первой женой и соавтором Любовью Лукиной) в общем-то писать учились. Очень любили Стругацких, и поэтому, как ни странно, боялись им подражать. Начнешь подражать Стругацким — потом из-под них не выберешься.

— Но и писать не хуже них, наверное?

— Громко сказано. Мы ставили более скромные задачи. Это было семейное развлечение, хобби. Первые рассказики просто зачитывали во время застолий своим друзьям. Тогда, в 1975 году, фантастику практически перестали публиковать, и мы решили заполнить нишу собственными самоделками.

— А что вас подвигло писать именно фантастические рассказы?

— Я над этим думал долго и даже знаю ответ. Осточертел быт. Если взять ранние наши рассказы, то все они устроены одинаково — два варианта: либо «побег из действительности», либо «атака на действительность», причем, как правило, и то и другое успеха не имело. Реальность в первых рассказах всегда побеждала. Мечта не могла с ней бороться. А потом выяснилось, что фантастика — превосходный инструмент препарирования действительности. Кстати, это не жанр и даже не литературное направление. Это скорее несколько направлений, называемых одним словом. Отсюда вся путаница, недоумение литературоведов — как определить этот странный феномен.

— Карьеру писателя вы начинали с рассказов, с малых литературных форм, сейчас у вас выходят большие романы. А какой размер вам ближе?

— К сожалению, сейчас начинающие фантасты сразу, как правило, принимаются за роман. Все-таки малые формы — миниатюра, рассказ, короткая повесть — это прекрасная школа литературной техники. Для меня роман до сих пор нечто недостижимое, хотя некоторые мои большие повести критика сочла именно романами. Пушкин, как всегда, был прав, сказав, что «под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании». В этом плане, конечно, фантастические романы — явление уникальное, поскольку историческая эпоха там тоже вымышлена. Как бы то ни было, родной для меня жанр — короткая повесть. Возможно, именно с этим и связан обвал наград. Нынче ведь мало кто умеет работать с малыми формами, а те, кто умеет, ушли в большую. То есть я оказался в некотором одиночестве, потому и «огребаю» литературные призы.

— Вы как-то сказали, что вы не любите политику. Почему? И какова все-таки ваша политическая позиция?

— Ненавидеть политику бессмысленно. Это все равно что протестовать против цунами, которое снесло половину Индонезии. От политики никуда не денешься. Стараюсь не касаться ее в жизни еще и потому, что не сменил взглядов. Хотя я в советские времена был аполитичен и беспартиен (забыл, например, вступить в комсомол в школе, а в институте уже не вступал из-за откровенного оригинальничания), тем не менее при крушении СССР остался при советских взглядах. Я не люблю общество, где главная ценность — деньги. Предпочитаю пусть скудное, но равенство.

— Вы ведь переводили иностранную литературу на русский язык. Как это вышло?

— Точно так же, как и с фантастикой, все вышло случайно. Всю жизнь очень хотел выучить английский, но не получалось. Не вышло в институте, не вышло в армии, хотя, когда заступал в караул, у меня был с собой переписанный от руки «Ворон» Эдгара По в оригинале (переписывала жена — и присылала по почте). Вот так я безобразно охранял вверенный мне пост.

— Хорошо хоть не спали.

— Да, с другой стороны да… Другие ведь просто могли уснуть. Времена были спокойные. Ну и как-то так вышло, что научился читать по-английски. Говорить не могу, а читать — запросто. Ну и зачитался всем тем, что знал до этого только в переводе. У моего друга Бориса Завгороднего была великолепная библиотека фантастики на английском, и он сказал: «А что ты просто так читаешь, попробуй перевести», и я начал переводить. Наткнулся на удивительную англоязычную писательницу Барбару Хэмбли и, по-моему, был ее первооткрывателем. Это было начало девяностых, когда русская фантастика не публиковалась вообще, поскольку считалась ненужной читателю. Я перевел «Драконью погибель», «Те, кто охотится в ночи», «Путешествие в Страну смерти». Какое-то время жил переводами. Была попытка вернуться к этому занятию, но мой издатель сказал: «Сиди пиши свое». И, наверное, был прав.

— А как вы переводили, близко к тексту или позволяли себе вольности?

— Сначала скрупулезно, затем сообразил, что я в итоге англизирую русский текст. И дал себе больше воли. Кстати, обратил внимание, что последний переведенный роман у меня по сравнению с английским текстом ужался на одну пятую. Очень странно, но переводы всегда оказывались короче оригинала. Считается, что английский язык экономнее русского. По-моему, чепуха.

— Давайте спустимся теперь на землю. Почему вы выбрали местом жительства дачу в пойме?

— Я долго не мог научиться работать на даче. Теперь это мое основное рабочее место. Просыпаешься с рассветом (летом — часов в пять) и начинаешь кропать. Для меня это идеальные условия. Ни единого человеческого голоса, ни одного динамика… Только лягушки в пруду, кукушки, иволги, вороны. Лишь бы не звучало ничего осмысленного (якобы осмысленного!), а все остальное способствует.

— Как вы находите сюжеты?

— В повседневности, естественно. У меня на эту тему получился очень интересный разговор с Владиком Ковалем[1]. Он однажды признался, что, когда обдумывает картину, отпускает волосы, а когда принимается писать, стрижется накоротко. Сам я слишком разболтан, чтобы повторить его опыт, но в чем-то он прав. Просто участвуй в жизни — и сюжет возникнет сам собой. Но когда ты начинаешь над ним работать, то тут все отсекай и занимайся только им. Все это, правда, только в идеале. На самом деле получается как попало.

— В одном из интервью вы процитировали: «Если раньше мы были обществом баранов, то теперь мы общество волков». Что-нибудь изменилось?

— Это было, скорее всего, в девяностые. Сейчас нравы несколько смягчились, но только несколько. Я действительно предпочитаю травоядных, хотя хищника считаются более романтичными тварями.

— Как вы относитесь к экранизации ваших произведений? Лукьяненко, к примеру, весьма кинематографический автор, а у вас, кроме короткометражки по рассказу «Отдай мою посадочную ногу», ничего и нет.