Александр Быков - Чепель. Славное сердце

• Название: Чепель. Славное сердце
• Автор: Александр Быков
• Жанр: Историческая проза

Что есть мужество?.. Что есть добро?.. Что есть любовь?.. Загляни в своё сердце — сколько там для них места?! Что завещали тебе Предки? Что узнают о тебе Потомки?..

Это книга о твёрдости и верности ближней дружины князя Беловежского Любомира. О Чепеле и его друзьях. Об их славных сердцах…

---

Олесь тоже здесь. Песняры его увидели: «Олесь, здорово, ты и здесь! Как ты здесь оказался? А-а-а, вот оно что!» Дед Буривой пошевелил бровьми: «О, так ты важная птица — тебя уже все знают!»

В доме у деда Буривоя на стене, на хорошем месте висит щит. Большой щит пехотный с проёмом для копья по правому краю. На щите нарисована синяя змея — длинная, завитая в полукольца, а из пасти у неё торчит голова с шеей, руками-плечами, тело до пупа видно — человек.

Янка, пока гостей усаживали за стол, зацепился за щит глазами и всё разглядывал. Сели. Пироги вкусные матушка Вершислава поставила на стол и кисель домашний ягодный из сушёной клюквы и малины. Взвар травяной дедовский в самом деле душистый, приятный, как-то даже проясняющий глаза.

Вершко говорит:

— Батя, песняры вот говорят, надо песню добрую сочинить. Я к тебе и привёл, чтобы подсказал правильную мысль — про что песню.

— Вот как, дал мне старику задачу! А я так быстро и не скажу. А какие песни поёте ребятки?

Янко отвечает:

— Песни пишем, про что видим и слышим. Сочиняем любые: и добрые, и худые, и для войны, и для мира, и для княжьего пира.

— Вот молодец, на ходу сочиняешь!

— А вот, что это у Вас за щит такой на стене?

— О, углядел! Это мой щит. Правда, с тех пор как я его носил, прошло уже лет пятнадцать. Украшает мне стену. И напоминает, каков был молодец моей жене. И детям с внуками.

— А почему такая картина интересная на нём? Нигде больше не видал.

— Интересная картина, да… ну, так это целая старѝна-былѝна.

— Вот-вот, расскажите былину!

— Ага… Гмм… Так это, ребятки, я в молодости был сильно горяч. Так бы и сказать — дурак, но и не дурак, а силы много, девать некуды. И был я тогда в передовом отряде князя Яросвета Городенского. Он дружил с князем Киевским Ярославом Владимировичем, а с Мечиславом Болеславичем ляховитом — не дружил. Ярослава то не зря называют Мудрым. Он умел и на свою сторону привлечь, и дружить, и справедливость соблюсти. А Мечислав, как и отец его, полез немирно везде со своей шляхтой, земли под себя забирать. Так, что нам не раз приходилось сразиться с ляховитами, и быть настороже.

И мы однажды ходили на полночь от Городно. А там в пяти поприщах подошли к Городно ятьвяги. Мы посмотрели сколько, как бы они угрозу для нас не составили. Видим, войско довольно большое — тыщи три! Понимаем, что если двинуться на нас — нам не здобровать. А если дойдут до Городно — то будет целая война. С ятьвягами никаких договоров соблюсти не получалось — то они на нас, то мы на них. И не так, чтоб от вражды, а как бы из-за удали…

И, значит, что же делать?

Было это лето… память моя не пропала ещё… ежели числить от Безгубого* в 2212 лете. Ну или, выходит, в 6534, але ж може* вы по-христиански понимаете, то по-новому — в 1026 лете. Вобщем в молодости моей…

И что, значит, же делать? Старшой Губа был у нас старина-боец и храбрец, но меня, похоже, недолюбливал. И говорит: «вот бы кто отвлёк их от Городно, вот бы их отсель увести, куда подальше…». Мечтает, значит, вслух. Он, скорее всего, знал, что я отзовусь. А я тут как тут — удаль прёть. Говорю: «А взять и напасть на них внезапно, и уйти по Неману». А он говорит: «Кто же за это дело возмётся? Тут не так просто! Смотри как много ятьвягов». А меня только пуще распирает: «Как никто не сможет — я смогу!». Старшой говорит: «Удалец ты, видно, Буревята! Насильно не заставляю, потому как безумие. Но если выполнишь — князю доложу. Иди и останься живым!». А я себе думаю: «Смешно! Живым-то я и так и так останусь. Вот сколько я ятьвягов перебью?». И пошёл-поехал на конике моём, поближе подкрался. Ятьвяги никого не ждали — только что прибыли, ни охраны, ни дозора, думали никто на них не покуситься. Я выскочил из-за подлеска галопом, ору во всю глотку, улюлюкаю, копьём тычу, мечом секу! Первые испугались, побежали, другие, на них глядя, тоже побежали — никто ж не знал, сколько напало. А я тут разошёлся, аки буря!..

Быстро они опомнились, но и я их погонять успел. Убил ли кого не знаю, но шума наделал. И, вижу, в меня уже горстями стрелы полетели. Я — бежать!.. на коне. Они за мной! Но я то со всей силы, а они то ещё и не всё поняли. Но всё равно потом погнались и долго и упорно меня ловили. В общем, я вскочил в реку прямо с конём, и нырял, и плавал, всю одёжу скинул, чтобы легче держаться. Коня утопил. Несколько раз они надо мной проходили, когда я под бережком за корни зацепившись пережидал. Три дня они меня искали, на берега выйти не давали. И спасся я случайно. По воле Перуна, быть может. Неман-река меня не утопил, вынес. На семь поприщ ниже по течению… Как я потом голый одёжу добывал и домой добирался — отдельная история.

Вот это я и нарисовал на щите. Поскольку само геройство сомнительное из-за дурости, но то, что река меня спасла — нарисовал. Охранный знак! А щит, видишь, пехотный, потому как коня-то у меня не стало, и определили меня в пешую дружину. Решил князь, что такого храбреца лучше подержать в узде. Много разговоров было потом про этот случай. Сказал мне лично князь Яросвет: «Удалец! Храбрость отменная, а ума нет. Но жив остался — значит, молодец. Добрым станешь воином, когда научишься терпеливо ждать, взвешивать силы и действовать наверняка. Учись!» — по плечу похлопал. Вот как было. Потом уже я ушёл к князю Годину. Потому как насмехались несправедливо и в боевое дело ходу не давали.

Переглянулись песняры. Янко говорит:

— То есть змея — это река, а человек — это Вы. А почему в пасти, а не, скажем, верхом?

— А это, милый гость Янка, потому, что когда я в ней, в реке плыл, я себя наверху не чувствовал. Я думал: «Поглотит она меня!». Страху натерпелся. Мог Неман сделать со мной, что бы захотел. А он меня спас, наверх вынес…

— Позвольте, почтенный, про этот случай и сочинить песню.

— Ой, хлопцы, может не надо!

— Отчего же не надо?

— Так ведь — глупости тут много!

— Отчего же? Дело тут не в глупости, а больше в кураже, в храбрости и молодечестве. Кто молодой да удалой не рассуждает глупо — не глупо. Может сделать — и делает! А другой не сможет… И змейка симпатичная!

— Мудро молвишь, милый гость Янка… Ну, если только смешную какую-нибудь песню, весёлую.

— Конечно, такую и напишем. История интересная, достойная запечатления!

— А тогда давайте, хлопцы, сделаем вот что: сыны-то они в меня, вот и Вершко — не всегда подумают, а в дело уже влезут. Чтобы им в назидание получилось, сочиняйте, как будто не про меня, а как будто про… Бранибора! Он запомнит! А ещё может и посмеётся, а то прямо несмеян.

— Про Бранибора?

— Бранибор — мой старший сын. Вот Вершиславу — старший брат. Сотник в княжьей дружине. Он придёт завтра. А вы и споёте! А?

— Можем и про Бранибора! — посмеялись песняры.

— А быстро ли вы песню сочините?

— Мне кажется, — немного задумчиво сказал Янка, — Вы уже рассказали нам готовую песню. Мы только слова подправим и на музыку положим…

Сумерки уже становились ночью. Поодаль мимо дедова дома шли бабы с девами в немыслимых нарядах, с огнями на жердях и палках, песнями, хохотом и визгом — нечисть распугивают. Три красивых бабы, одетые в основном только в ленты и бусы тащили орало. А у той, что идёт за оралом и едва ли не в свои волосы одета, на голове большущий венок из полевых цветов — она Ярило. Смеются-веселятся — обережный круг вокруг Деречина творят. Кому-то, конечно, кажется — распутство, но и детей рожают не по спине гладя. А ныне пары ищутся-составляются, в своих намерениях утверждаются, а осенью, смотришь, и свадебки. Близко мужчин не подпускают, прогонят, да ещё и жердью поддадут. А издали — смотри, сколько хочешь, все только рады.

Яри-илка, Я-ари-и-илка!
Лѐти, лѐти-и, лѐ-е-ети,
Вѐшней, жарче свѐти
Мне на бело-ом свете!
Яри-илка, Я-ари-и-илка!
Свѐти, свѐти, свѐ-е-ети,
Мой-ово любимово
Нежней, жарче-е встретить!

Дед, провожая гостей, наказывал утром всем приходить далее гостить: «И не забудьте с утра босиком по росе пройтись — вся сила нынче будет в росе!»

От звуков старинного обряда, мужчины остановились. У Торхельда богатырская грудь завздымалась чаще. Смиргун стал усы поправлять. Янка говорит: «Аж дух захватывает!». Все хорошо чувствовали — от чего захватывает. Брыва и Вершко переглянулись: «И моя что ли там?», «И моя, наверно, там.», «Пошли караулить!», «Идём!»

Яри-илка, Я-ари-и-илка!
Цвѐти, цвѐти, цвѐ-е-ети,
Мой-о-ому угодить
Чтобы были-и дети!

Хороводы с песнями дошли до слияния малых речиц. Там парень Вец соединяется с девицей Мухой (совсем маленькой реченькой) и рождается их сын Мухавец. Здесь уже к женскому шествию и мужчины радостно присоединялись. Тут уже можно. Обнимали милых, на бережки садились. При огнях и песнях пускали венки на воду, чтобы жить в любви и согласии, рожать деток и быть счастливыми. И плыли венки далеко по реке. Спокон веку несут, берегут Мухавецкие воды людские надежды.