Олег Лекманов - Осип Мандельштам: ворованный воздух. Биография

• Название: Осип Мандельштам: ворованный воздух. Биография
• Автор: Олег Лекманов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-093222-1

Олег Лекманов – литературовед, профессор Школы филологии гуманитарного факультета НИУ ВШЭ, автор многих статей о поэтике О. Мандельштама и первого его жизнеописания, которое выдержало три русских издания и одно американское.

В книге «Осип Мандельштам: ворованный воздух» мастерски соединяются «внешняя» и «внутренняя» биографии поэта. Исследователь органично вплетает в ткань повествования анализ стихов, а также малоизвестные факты, по-своему интерпретирует, казалось бы, уже закостеневшие сведения, дает слово непосредственным свидетелям и участникам судьбы поэта – Н.Я. Мандельштам, А. Ахматовой, Э. Герштейн и другим.

---

Если поверить Миклашевской, выйдет, что Мандельштам переоделся вовсе не в Пушкина, а в Евгения Онегина, персонажа своих давних и известных многим присутствовавшим «Петербургских строф» (1913):

Тяжка обуза северного сноба —
Онегина старинная тоска;
На площади Сената – вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка.

А тогда нужно будет признать, что вдова поэта все же была права, и Мандельштам «в Пушкина не рядился».

Второй пример – может быть, еще более выразительный, хотя столь же спорный. Читатель мемуаров Надежды Яковлевны наверняка помнит мастерскую сценку, изображающую престарелого Валерия Брюсова, который не желает благодарить американскую благотворительную организацию (АРА), в голодные советские годы снабжавшую продуктовыми посылками отечественных ученых и деятелей культуры: «Брюсов счел унижением национального, что ли, или своего брюсовского достоинства поблагодарить АРА за банку бледно-белого жира и мешочек муки. В очереди сдержанно сердились за задержку и повторяли, что АРА вовсе не обязана нас подкармливать и что от благодарности язык не отсохнет. Мандельштаму почему-то понравилось упрямство Брюсова, по-моему, бессмысленное. Он любил строптивых людей и с любопытством следил за спором»[19].

Весь фокус состоит в том, что в книге Михаила Пришвина «Сопка Маира», вышедшей при жизни Мандельштама, «бессмысленный» бунт против АРА приписан… самому Мандельштаму: «<O>н опять ставит принципиальный вопрос: Америка выдает помощь писателям, но требует подписи: “благодарю” – не обидно ли так получить помощь русскому поэту? не поднять ли этот вопрос в Союзе писателей?»[20] Кто в данном случае слукавил: Пришвин, сочинивший очередной анекдот о чудаке-Мандельштаме, или вдова поэта, решившая столь хитроумным способом предохранить поэта от пришвинской насмешки? Вопрос остается открытым.

«Однажды в разговоре со мной <Ю.Н.> Тынянов совершенно серьезно советовал такие-то события в жизни Мандельштама “сделать литературными фактами”, а другие игнорировать», – иронизировала в своей «Второй книге» Надежда Яковлевна[21]. Как видим, эта ирония не помешала мандельштамовской вдове в ряде случаев последовать тыняновскому совету. Что уж тут говорить о других современниках поэта?

Так что каждый конкретный штрих из воспоминаний о Мандельштаме требует к себе особого отношения. Свою главную задачу мы как раз и видели в том, чтобы по возможности вылущить события биографии поэта из той эмоционально-оценочной или установочной шелухи, в которую их обычно облекали авторы мемуаров.

Все мемуарные свидетельства о Мандельштаме по возможности пропускались нами через фильтры предварительной проверки бесспорными фактами. И зачастую выяснялось, что эта проверка сводила их информативную ценность почти к нулю. Только один пример из множества напрашивающихся. Жена стихотворца Д. Петровского, Мария Гонта, в очерке «Из воспоминаний о Пастернаке» сначала датирует свою встречу с «респектабельным и важным» Мандельштамом «зимой 1925 года»[22]. Потом сообщается, что поэт читал собравшимся стихи, и мемуаристке особенно запали в душу строки:

И отвечал мне заплакавший Тассо:
Я к величаньям еще не привык,
Только стихов виноградное мясо
Мне освежило случайно язык[23].

А еще потом рассказывается, как «вдруг выяснилось, что бездомный Мандельштам, с трудом дотягивавший от аванса до аванса, недавно получил небольшую уютную квартиру в Ленинграде»[24]. Получается, что зимой 1925 года Мандельштам читал слушателям свое стихотворение «Батюшков» 1932 года, причем строка «И отвечал мне оплакавший Тасса» комически преобразилась у него в «И отвечал мне заплакавший Тассо». «Уютную» же, пусть и «небольшую» квартиру в Ленинграде поэт отродясь не получал; вероятно, подразумевается кооперативная двухкомнатная квартира в Москве, в которую Мандельштамы переехали в октябре 1933 года[25].

Отдельной строкой следует отметить мандельштамовское свойство «во всем видеть фабулу, фабульность своей судьбы» (свидетельство Сергея Рудакова)[26]. «Думаю о своей судьбе, отнятой, как сказал Мандельштам обо всех нас», – цитировал Николай Пунин характерную мандельштамовскую формулу в одном из писем 1929 года[27]. Даже «смерть <любого> художника» автор «Камня» предлагал «рассматривать как последнее заключительное звено» в «цепи его творческих достижений» (I: 201).

2

Приступая к сверхкраткому обзору литературы о биографии Мандельштама, нужно обязательно учитывать, что его сегодняшнее очень высокое реноме сложилось далеко не сразу, вернее сказать, далеко не сразу немногочисленные, но стойкие ценители и горячие сочувственники автора «Камня» смогли увлечь мандельштамовскими стихами бо́льшую часть читателей и любителей русской поэзии. «Мандельштама я получила, спасибо, хотя я им продолжаю не быть очарованной. Очень и очень “так себе”. Чем он вас пленил? – 9 июля 1913 года спрашивала в письме одного из таких сочувственников, Се́ргия Каблукова, поэтесса Зинаида Гиппиус. – Я читаю старые книги, опротивел модерн. И стихи тоже старые лучше»[28].

Если уж искушенная Гиппиус так оценивала Мандельштама, чего было ждать от среднестатистического «широкого читателя», чью точку зрения на творчество поэта сформулировал в не слишком остроумной, зато предельно ясной эпиграмме 1923 года некто, укрывшийся под псевдонимом «Юр.»:

Ах, ведь от самого Адама
Законам всё подчинено,
И мы недаром Мандельштама
Читаем только перед сном[29].

«<Н>ельзя удивляться или негодовать по поводу его непризнания или непопулярности. Едва ли в будущем ждет его громкая слава, – в 1925 году пророчествовал Георгий Адамович. – Вероятно, он останется навсегда заслоненным несколькими поэтами нашей эпохи – теми, которые мною были выше названы и которые имеют все права на “народную любовь”»[30].

Долгое время имелись веские основания полагать, что эти и подобные им предсказания сбудутся и уже сбылись. Ситуация начала́ достаточно стремительно выправляться лишь в середине 1950-х годов, когда на Западе был издан внушительный однотомник Мандельштама. Основу этого издания составили стихи из вышедших в России мандельштамовских книг стихов, прозы и статей плюс более поздние вещи, также опубликованные при жизни. В свою очередь, это и, главным образом, последующие западные издания Мандельштама послужили основой для машинописных, рукописных и ротапринтных копий, в огромном количестве наводнивших Советский Союз в 1960—1980-е годы. В 1963 году в мюнхенском альманахе «Мосты» было впервые опубликовано мандельштамовское антисталинское стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…», переданное на Запад Ю.Г. Оксманом.

И уже меньше чем год спустя Анна Андреевна Ахматова могла с полным на то основанием констатировать: «Сейчас Осип Мандельштам – великий поэт, признанный всем миром. О нем пишут книги, защищают диссертации. Быть его другом – честь, врагом – позор»[31]. Ей вторил выдающийся итальянский кинорежиссер Пьер Паоло Пазолини в своем эссе 1972 года: «То, чем нас одарил Мандельштам, – легконогий, умный, острый на язык, элегантный, прямо-таки изысканный, жизнерадостный, чувственный, всегда влюбленный, открытый, ясновидящий и счастливый даже в сумерках своего нервного заболевания и политического кошмара, молодой и, можно сказать, моложавый, причудливый и утонченный, преданный и находчивый, улыбающийся и терпеливый, – принадлежит к числу самых счастливых поэтических прозрений ХХ века»[32].

Мировую официальную и советскую негласную славу Мандельштама упрочили две книги мемуаров Надежды Яковлевны, вышедшие в Нью-Йорке и в Париже в 1970-е годы. На Западе популярность этих книг даже превысила известность стихотворений их главного героя, что и понятно – прозу переводить во много раз легче, чем стихи, да еще такие сложные, как мандельштамовские.

Меж тем вокруг вдовы поэта естественным образом сплотились зачастую лично не знакомые друг с другом исследователи жизни и творчества Мандельштама. Из этого круга сейчас выделим две фигуры – американского слависта Кларенса Брауна, автора неполной, но очень хорошей мандельштамовской биографии, выпущенной на английском языке в 1973 году[33], и Александра Анатольевича Морозова, чьи плодотворные мандельштамоведческие штудии в итоге отлились в замечательную биографическую статью о поэте, напечатанную в авторитетном справочном издании о русских писателях XIX – начала ХХ веков[34].

В 1988 году в Лондоне и в Бостоне вышли две книги о жизни и творчестве Мандельштама, авторами которых были соответственно Н.А. Струве и Дж. Харрис[35]. В советской России первой ласточкой стал обширный очерк С.С. Аверинцева 1990 года[36]. Отчасти в развитие основных положений этого очерка, отчасти в полемике с ними было написано лучшее, на мой взгляд, краткое мандельштамовское жизнеописание – статья М.Л. Гаспарова «Поэт и культура. Три поэтики Осипа Мандельштама»[37].