Станислав Рем - Двадцатое июля

• Название: Двадцатое июля
• Автор: Станислав Рем
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-6518-5

1944 год. Покушение на Адольфа Гитлера успешно состоялось. Фюрер мертв. Руководство рейха в лице Бормана, Геббельса и Геринга, воспользовавшись отсутствием в Берлине Гиммлера, принимает решение скрыть факт гибели Гитлера и на его место посадить заранее подготовленного двойника. Однако тут же перед верхушкой фашистской Германии встает ряд вопросов.

Как строить внешнюю и внутреннюю политику «постгитлеровской» Германии? С кем из них лидеры Запада будут вести переговоры? И наконец, самый главный вопрос: кто будет контролировать «куклу»? Гиммлер не согласен с отведенной ему ролью статиста.

А потому в Берлине начинается новая «подковерная» война за власть…

---

Гизевиуса увели. Мюллер достал из шкафа бутылку коньяка и бокал. Наполнил последний до половины. Дверь приоткрылась.

— Гюнтер, вы идиот или не знакомы с часами?

— Ваши таблетки, господин группенфюрер. И еще… — адъютант неуверенно покосился на телефон, — вам звонит рейхслейтер Борман.

Мюллер мысленно чертыхнулся, опрокинул в рот содержимое бокала вместе с лекарством, потянул носом воздух и поднял трубку:

— Мюллер слушает.

* * *

Курков вышел из костела Святого Иосифа и, исподволь оглядевшись вокруг, направился к раскинувшемуся метрах в двадцати от церкви небольшому озерцу, на берегу которого виднелась нужная ему скамейка.

Ждать пришлось минут сорок.

Подошедший к нему человек оказался стариком лет семидесяти в изрядно поношенном, но чистом костюме. Голову незнакомца венчала шляпа с потертыми полями, в руке он держал небольшую сумку.

— Простите, господин солдат, у вас не найдется пары монет для моей жены Берты? Она очень больна. — Первым желанием Куркова было вскочить и выразить радость от встречи, но старик опередил его: — Суньте руку в карман и сделайте вид, будто ищете деньги. За вами следят. Не гестапо: слишком не профессионально. Скорее кто-то из ваших сослуживцев. Наклоните голову и шепните, где вы служите.

Курков послушно выполнил все указания старика:

— У Отто Скорцени.

— Всыпьте деньги мне в ладонь. Мы вас найдем. — И благодарно закивал: — Спасибо, господин солдат! — Откланявшись, старик шаркающей походкой направился к следующей скамейке.

— Стоять! — тут же раздался повелительный окрик. — Старик, это тебя касается! — Из кабины притаившегося в прибрежных кустах армейского грузовика, который Курков по пути к скамейке непростительно не заметил, выскочил Шталь. Догнав недавнего собеседника Сергея, он схватил его за плечи и рывком развернул к себе: — Я же сказал: стоять! Быстро покажи, что у тебя в руке!

Связной «недоуменно» развернул ладонь:

— Добрый господин солдат только что дал мне два пфеннига. Господин офицер, не отнимайте! У меня больная жена! Наш дом разрушен, и мы вынуждены жить у сестры жены. Я профессор Штельцер, Теодор Штельцер. Вы, конечно, не слышали обо мне, но среди ученых-ботаников мое имя хорошо известно. Если я совершил что-то противозаконное, то готов немедленно вернуть деньги господину солдату! Я ведь не знал…

— Пошел вон! — Шталь брезгливо откинул от себя руку старика.

— Простите, но вы же остановили меня…

— Пошел вон, я сказал!

Курков, наблюдая за их диалогом со скамейки, зашелся в хохоте: пришла пора и ему «включить артиста».

Шталь, приблизившись, угрожающе навис над Курковым:

— Немедленно прекратите смеяться! — Получив в ответ новую порцию издевательского смеха, Шталь бросил короткий взгляд вслед удалявшемуся старику и, сжав кисть правой руки в кулак, резким движением ударил Куркова по лицу.

Разбитая губа русского окрасилась кровью.

— Давненько я по морде не получал, — сплюнул Курков кровь на землю. — Только слабоватый у вас удар, господин капитан. Губу вон разбили, а зубы-то целы. Вот как надо бить… — Удар кованого армейского сапога пришелся немцу под правое колено. Охнув, тот кулем свалился на песчаную дорожку. Теперь Курков склонился над ним. И смачно произнес по-русски: — Руки о тебя пачкать не хочется, гнида. — Не удержавшись, нанес еще один удар ногой — на сей раз по ребрам офицера. Тот тихо взвыл и свернулся от боли калачиком.

Сергей посмотрел по сторонам. Старик ушел. А больше, кажется, никому не было до них дела.

«Вот и свиделись, — подумал Сергей, успокаиваясь. — Теперь мне остается только ждать. Раз дед сказал, что меня найдут, значит — найдут».

Более не удостоив стонущего капитана и взглядом, он решительно зашагал в противоположную сторону, к автобусной остановке.

Проезжая улицами Берлина, Курков через окно общественного транспорта безучастно наблюдал, как местные жители пытаются привести свой город хотя бы в относительный порядок. Старики, женщины и дети убирали с проезжей части и с тротуаров обломки бетонных плит, кирпича, камни, битое стекло, обгоревшее дерево — наглядные свидетельства недавнего авианалета. «Прямо как у нас, — машинально отметил про себя Курков, и вдруг ему жутко захотелось курить. Причем затянуться непременно родной, обжигающей горло махоркой. — И ничем-то мы от немцев особо не отличаемся. И даже своих «Шталей» у нас с лихвой хватает. Ну да ничего, Бог даст, и с ними рано или поздно разберемся…»

Когда автобус подъехал к зданию Потсдамского вокзала, времени до конца увольнительной оставалось два с половиной часа. Однако Курков принял решение вернуться в казармы.

* * *

Старков бросил старый, прожженный в двух местах ватник на землю и сел на него. Ким прилег рядом. Невдалеке водитель, обнажив торс, возился с виллисовским движком. Кругом стояла тишина. Не было слышно даже пения птиц.

— Смотри-ка, июль, а жары нет, — старик, прищурившись и закинув голову, посмотрел на солнце.

— Вы меня сюда о жаре привезли поговорить, Глеб Иваныч?

— Не спеши, дай насладиться покоем. — Старков достал из полевой сумки бумажный сверток, флягу, и вскоре взору Кима предстал роскошный обед из двух ломтей тяжелого черного хлеба, трех луковиц и нескольких ломтиков сала. Во фляге плескался разведенный спирт. — Давай-ка, Евдоким, помянем жену мою Клавдию.

Ким отпил из фляги вторым, закашлялся.

— Глеб Иваныч, давно хотел вас спросить, да только вот повода все не было… Как вы вдовцом-то стали?

— Так это еще в тридцать девятом… Да ты ешь, ешь давай: организм, он ведь после водки пищи требует. — Сам подполковник ел мало, Ким это давно заметил. — В том году у нас полный провал случился. Ежова помнишь?

— А как же. Враг народа.

— И еще какой! Он ведь, ирод, всю нашу зарубежную резидентуру под корень ликвидировал. По его приказу людей отзывали на Большую землю, и после они пропадали. Лишь единицы смогли вернуться в строй с приходом Берии. Всех их, кстати, реабилитировали. Хотя были, конечно, среди резидентов и такие, что сами отказались возвращаться в Союз. Так называемые «отказники», ты должен был слышать о них. — Ким утвердительно кивнул головой. — Вот из-за одного такого «отказника» меня и арестовали. Полгода просидел в лагере. Посадили в мае, а в июле Клава умерла. Соседи говорили: сердце не выдержало. Да и у кого бы оно выдержало при мысли, что твой муж — враг народа? Сгорела, одним словом. Одному рад: что не успели и ее отправить на Соловки…

— Так, может, тогда бы и выжила? Или вместе с вами вернулась бы.

— Нашему «всесоюзному старосте» жену вернули? Вот то-то…

— Как, — Ким растерянно посмотрел на старика, — жена Михаила Ивановича Калинина тоже… Не может быть!

— Ты только помалкивай. Болтать об этом не советую. — Старик откинулся на спину. — Вообще-то, я тебя сюда не за тем привез, чтоб о своей семейной жизни рассказывать. По делу. Словом, вызывал меня вчера ночью Лаврентий Палыч. Интересовался, что мы сделали для того, чтобы предупредить Гитлера о покушении.

— Как что? Отправили сообщения и в Германию, и в Англию. Уж хотя бы один-то из резидентов наверняка сможет найти возможность передать информацию по назначению!

— А если нет? Вот ты, будь на их месте, осмелился бы сообщить Гитлеру, что его собираются убить? Молчишь? То-то.

— И все-таки из семи человек один да должен был выполнить приказ.

— Один — да. Только куда или кому он передал информацию? Гиммлеру? Мюллеру? Кальтенбруннеру? Любой из этой троицы обязан отреагировать на подобного рода сообщение. Однако никакой реакции до сих пор нет. Почему? Геббельсу передали? Тогда почему молчит немецкая пропаганда?

— Но прошло всего четыре дня.

— Не всего, а уже!

— Может, выжидают подходящий момент? — предположил Ким.

— Не тот случай. Время уходит. — Старков повернул лицо к собеседнику: — «Вернеру» передали информацию?

— Конечно.

Старик вернулся в исходное положение:

— Не нравится мне тишина, образовавшаяся вокруг нас в последнее время. Очень не нравится. Такое ощущение, что все всё знают, но молчат. — Неожиданно он сменил тему: — О чем ты говорил с Шиловым перед его отправкой?

— Да в основном о работе. О том, как он должен себя вести, что делать…

— Как должен себя вести, говоришь… — Старик помолчал. — О его прошлом вспоминали?

— Да. Сказал ему: вернется — все грехи ему спишутся. Вы же сами обещали.

— Обещал. А теперь вот сомневаюсь, что смогу выполнить обещанное. Да он и сам, я думаю, тебе не поверил.

— С чего бы?

— Шилов — мужик тертый. Тюрьма, брат, — это особая школа. Кто в ней побывал, тот розовые очки на всю жизнь потерял. Будь я на его месте, не поверил бы. Вот и «Вернер» молчит, не докладывает о прибытии Шилова. А ведь тот давно уже должен был объявиться.