Рой Якобсен - Чудо-ребенок

• Название: Чудо-ребенок
• Автор: Рой Якобсен
• Издательство: Аст: Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-082701-5

Новый роман норвежца Роя Якобсена «Чудо-ребенок» чем-то похож на прошлые его книги, но стоит особняком. На этот раз перед нами page turner — драма, которая читается на одном дыхании. Фоном ей служит любовно и скрупулезно воссозданный антураж шестидесятых — это время полных семей и женщин-домохозяек, время первых спальных пригородов, застроенных панельными четырехэтажками, это первые нефтяные деньги и первые предметы роскоши: обои, мебельные стенки и символ нового благоденствия — телевизор. Полет Гагарина, Карибский кризис и строительство Берлинской стены, убийство Кеннеди… Герой книги, умный и нежный мальчик Финн, счастлив. Его растит мама, потому что папа-крановщик ушел от них, а потом и вовсе погиб. В эту осень их с мамой жизнь меняется полностью — не успевают они сдать комнату жильцу и начать к нему привыкать, как им на голову сваливается странная маленькая девочка — сводная сестра Финна. При ней только крохотный чемоданчик, а в нем — «бомба», которой еще суждено будет взорваться. Так начинается эта щемящая история любви, верности и предательства. Семейная драма «Чудо-ребенок» полтора года оставалась в списке бестселлеров, продано 115000 экземпляров. Роман переведен на 25 языков и получил Премию союза книготорговцев-2009.

---

Но эти звуки долетели из сна.

В темноте далекий остров. Два острова: дыхание Линды и мамки, и я лежу и вслушиваюсь в звуки безбрежного неба, которое умеет создать только мать, но которое только мать может и разрушить; пот на моем теле высыхает, потому что с наблюдательного поста вроде этого, с самой вершины ночи, все видно яснее и четче, и теперь нужно только встать, взять часы с тумбочки возле ее кровати, вынести их на кухню, найти молоток, который мы держим в обувной коробке с инструментами на верхней полке шкафчика над раковиной, и одним метким ударом раздолбать эту гадость на дээспэшной столешнице.

Я сметаю обломки — зубчатые колесики, стрелки и осколки стекла — в кучку рядом с молотком, это похоже на рождественское украшение Фредди I, и возвращаюсь в спальню.

— Что это было такое? — бормочет она.

— Это я, ничего страшного, — шепчу я, забираюсь в постель и засыпаю.

Следующий день ясен и высок. Заходит в гости дядя Оскар, под мышкой сверток со свиным жарким, а под другой — бутылка бренди, хотя дядя Оскар вообще не пьет, не пьют они и сейчас, ни он, ни мамка. Мы застаем их на кухне, за кофе и серьезным разговором, когда мы с Линдой возвращаемся домой, изрядно попыхтев на горке, Линда сделала большие успехи в катании на лыжах; конечно, это как посмотреть, но во всяком случае она привлекла к себе гораздо меньше внимания, чем Фредди I, этому на Рождество подарили бэушные лыжи для прыжков с трамплина.

— Ага, вот и детишки, — добродушно ухмыляется дядя Оскар, а мамка смотрит на нас с тем же чувством: мои детишки, козырь и его сестричка; она даже не порывается помочь нам снять сапоги и одежду, мы и сами справимся. Но все-таки смотрит на нас с такой же улыбкой, что появилась на лице дяди Оскара в свете парафиновой лампы в дровяном подвальчике бабушки, когда он обнаружил, что Линда точно как все, будто для этого нужны были новые глаза; а он ведь раньше ее не видел.

В квартире пахнет жареной свининой, снова Рождество, жарко, стаканчик лимонада «Сулю», под разговоры мамки с дядей Оскаром про снег и зиму, которые созданы для детей, а скандальный рождественский вечер у бабушки не поминается ни словечком, так же, как и тема замужества. О разбитых часах речи тоже нет, и я понимаю, что это, должно быть, мне приснилось.

Мы как раз садимся за стол, когда поздравить нас заходят Ян с Марлене и с радостью остаются на весь вечер. Марлене со своим новеньким обручальным кольцом, купленным в Швеции, она пьет бренди в темпе дяди Тура, только на ней это не сказывается. Вспоминают разные истории минувшего лета: про сухой лед, бег с картошкой и магазин, который был одновременно и закрыт, и открыт — истории, у которых то общее с фотографиями, что когда их слушаешь, обязательно тянет заплакать. И вот сидим мы вокруг кухонного стола, болтаем и жуем холодную свиную шкурку так, что у всех за ушами хрустит, а потом играем в «восьмерки» и «американку», и Линда один раз в паре со мной выигрывает, причем мы не то чтобы жизнь на это кладем; тут я встречаюсь взглядом с матерью и чувствую, что мы с ней постановили — вот теперь и начнется жизнь! К черту! Теперь и в нашем доме тоже все пойдет как надо. И будет идти всю зиму, и весну — тьфу-тьфу, не сглазить — и лето, и осень, и дальше весь остаток шестидесятых годов, этого замечательного десятилетия, за которое мужчины стали парнями, а домохозяйки — женщинами, которое началось с бессмысленного ремонта и нехватки денег, и, главное, в это десятилетие черным ноябрьским днем из автобуса из Грурюддалена вышла сама беззащитность с ядерным зарядом в голубом чемоданчике и перевернула вверх дном все наше существование.

Глава 29

Линду забрали восьмого января, прямо из школы. Они знали, что делают, иначе говоря. В тот же день к нам пришел мужчина в пальто и шляпе, представил документ и сказал, что ей нашли хороших приемных родителей в другом конце страны, у них есть сын моего возраста, так что переход не будет слишком резким — ей там будет хорошо.

Мамке никак не удавалось поставить подпись на документе, но он сказал, что это никакой роли не играет: в любом случае все формальности соблюдены и одобрены как парикмахершей, так и властями. Так что оставался только один вопрос: не стоит ли Линде захватить с собой еще что-нибудь, кроме ранца и той одежды, в которой она ушла в школу, что-нибудь такое, что она любит — какие-нибудь игрушки, куклу?

Мы с мамкой и тут оказались плохими помощниками. Мы сидели каждый на своем стуле в гостиной, простившись с жизнью. Не то мужчина, пришедший к нам по долгу истины. Он нас понимает, сказал он, но весь опыт показывает, что именно так это должно делаться, на благо ребенка.

И ушел.

Мы не обменялись с мамкой в тот день ни словом, насколько я помню.

На следующее утро мы встали в обычное время; за завтраком мы не смотрели друг на друга, да и не ели почти ничего. Потом мы разошлись по своим делам: мать уехала в магазин работать, продавать платья и обувь тем, кого это интересует, а сын ушел в школу, чтобы сидеть позади Тани и вглядываться в ее черные волосы, не слыша ни звука.

Потом мы встретились за обедом и опять не разговаривали. Но среди ночи мамка сломалась, а я лежал, не шевелясь, и прислушивался к таким же звукам, что и в тот раз, когда Линда перестала принимать свои лекарства. И когда на следующий день вернулся из школы, ее вещи — одежда, игрушки и книжки — исчезли. И Амалия. А еще на следующий день и ее кровати не оказалось на месте, она, должно быть, вернулась на чердак, на сей раз без моей помощи. Мы остались парализованными жертвами природной стихии; сидели тише воды ниже травы и ждали, что случится что-нибудь еще хуже.

Через две недели Кристиан съехал, теперь он был не в пальто и шляпе, а в свитере со снежинками и оленями. Он раздобыл себе старый «Шевроле», в который и распихал свои вещи. Шахматы он с собой не взял. И телевизор он тоже хотел оставить нам.

— Забирай его с собой, — сказала мамка таким тоном, что ему пришлось забрать телевизор с собой.

В том году тоже наверняка были зима и весна, и лето тоже, насколько мне известно, но мы сидели дома, в укрытии; я — снова в прежней своей комнате, под сдачу, с видом на Эсси. И мамка в своей прежней комнате, откуда никакого вида не было. Я не мог больше на мамку смотреть, мы с ней жили по отдельности, на дне моря тишины, и на поверхность мы выбрались только к концу сентября. Тогда мы заново начали ремонт, купили наконец стеллаж для книг и оклеили всю квартиру еще менее броскими обоями, дорогими.

— А у нас денег хватит? — спросил я.

— А то, — сказала мамка и взялась вечерами резать обои и мешать клей, а днем ходила на работу, работала и сверхурочно, ходила на вечерние курсы бухгалтеров и проверяла отчетность для фру Харальдсен, от которой нам с Линдой в свое время приходилось прятаться в примерочной. Потом она сама стала сводить баланс, ей доверили отвечать за закупки товара, работать приходилось сверхурочно. С нами происходило то же, что и со всеми в нашей стране: мы жили лучше и лучше.

— Словно ничего и не было, — сказала мамка как-то вечером в конце октября, спустившись со стремянки и озираясь в нашем новом существовании; и потом на полном серьезе пробормотала, что Линда, может быть, просто была ангелом, которого Господь послал, чтобы наладить мамкину жизнь, нам ее одолжили на время, и мы должны быть благодарны за то, что нам посчастливилось пожить с ней вместе хоть сколько-то.

Я смотрел на нее и знал, что этого я никогда ей не прощу.

Я завесил стены своей комнаты плакатами с английскими поп-звездами и эффектными небесными телами, неопознаваемой оранжевой лошадью и увеличенным аэрофотоснимком ж/к Тонсен-юрет, каким он выглядел до того, как мы въехали сюда. В центре снимка с субботника был запечатлен кран, в кабине его в тот день сидел мой отец, невидимый на снимке и невидимый в жизни, убранный на дно запертого ящика вместе со своей дочерью, теперь тоже невидимой, запечатленной на пляже без плавательного пояса, рядом со мной и Борисом.

Я перешел в старшую школу в тот год, когда The Doors пели «Когда музыка смолкнет». А в гимназию пошел под звуки Led Zeppelin. Там я снова встретился с Борисом. Мы учились в одном классе с естественнонаучным уклоном и по-прежнему были совершенно одинаковыми. Но вихров на лбу у нас больше не было. Мы отрастили волосы до плеч, ходили в поношенных френчах, разговаривали шифрованным языком и готовились к революции. С нами происходило то же, что и со всеми в нашей стране: мы жили лучше и лучше.

Глава 30

Близилось лето, когда мне предстояло закончить гимназию, и тут пришло письмо, случайно попавшее мне в руки раньше, чем матери. Я посидел немного, разглядывая его. Адрес отправителя и получателя почему-то напечатаны на машинке. Штамп Осло. На внешний взгляд ничего необычного.