Пьер Паскаль - Протопоп Аввакум и начало Раскола

• Название: Протопоп Аввакум и начало Раскола
• Автор: Пьер Паскаль
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9551-0017-3

Классический труд выдающегося французского слависта Пьера Паскаля (1890–1983), принесший ему заслуженную мировую славу, впервые переведен на русский язык. За него будущий профессор кафедры русского языка и литературы в Сорбонне был удостоен ученой степени доктора славяноведения «с наивысшим отличием». Сразу после своего первого издания в 1938 г. монография на многие десятилетия сделалась настольной книгой по истории русского религиозного катаклизма второй половины XVII века и не утратила своей научной ценности до наших дней. Книга, написанная на основании сравнительного исследования многочисленных первоисточников, с которыми французскому ученому довелось в 1920–1930-е годы работать в московских архивах, является наиболее полной в мире биографией протопопа Аввакума, своеобразной энциклопедией раннего старообрядчества. Написанная прекрасным литературным языком, с привлечением огромного пласта документов той эпохи, работа, которую можно назвать образцом научной прозы, детально и объективно прослеживает глубинные причины Раскола Русской Церкви, трагические последствия которого сказываются до сих пор.

---

Итак, Аввакум женился[346]. С этого началась новая жизнь семьи: младшие переходят на попечение нового главы семьи; мать, замещавшая место отца после его смерти на общинных собраниях, как и у себя в доме, – отстраняется; ее задача здесь, на земле, выполнена. Мать Аввакума уходит в монастырь, может быть даже в Мурашкино, постригается, принимает великую схиму и умирает.

Что же происходит потом? Точно мы этого не знаем[347]. Аввакум нам говорит, что родные его выгнали и что он должен был переселиться в другое место. Очевидно, что дом священника при церкви принадлежал общине[348]. Дом этот после смерти попа Петра занял его преемник, может быть, один из его братьев. Сначала он терпел присутствие вдовы и детей. Но когда старший из детей женился, а мать уехала, новый священник счел, что ничего уже его не обязывает по отношению к семье умершего попа. Может быть, даже Аввакум и протестовал перед общинным собранием, но ему было отказано: этот отказ и подтверждает слово «изгнание». Как бы там ни было, он должен был со своей женой и со своими младшими братьями покинуть свое родовое село, куда он уже никогда не возвра щался[349]. Рано, очень рано перед ним открылся тот длинный ряд изгнаний и высылок, которые будут ему сопутствовать на протяжении всего его жизненного пути.

Когда он ушел из Григорова, ему, вероятно, еще не было 20 лет, а между тем он был уже почти сложившимся человеком. Его детские и юношеские годы объясняют нам его интеллектуальную зрелость. У него железное здоровье, тело его – «одежда из брони», которая нечувствительна к болям и почти неуязвима, которая бросает вызов всем силам природы и стихиям и неизменно сопутствует ему на протяжении всех его страданий, повинуясь разуму, который повелевает телу. Он принадлежит к крестьянской среде, речь его – продукт этой среды, у него очень верное чутье, он полон любви к простой, ясной и прекрасной природе; у него непогрешимый здравый смысл, ум практичный и реалистичный. Перед сильными мира сего, которые мятутся по стихиям мира сего, но нравственно не превосходят обычного человеческого уровня, он нисколько не высказывает подобострастия, но полон непосредственного выражения своих чувств: привязанности, расположения, сочувствия или справедливого негодования. Однако он осуждал тот народ, жизнь которого он разделял; его положение, каково бы оно ни было, превосходившее других, его ум, его воспитание, образование – заставляли его возненавидеть главный порок слабых людей, который, увы, он видел в своей собственной семье – пьянство. Он стремится вообще к нравам более чистым, к более строгому соблюдению правил и пристойному поведению в церкви, к более сознательному отношению к вере. Эти стремления внушают ему его внутреннее призвание: исправлять и спасать православный народ. Ни одной минуты он не думает спастись только одному: он, несмотря на пример стольких святых, никогда не покинет своей семьи и мирской жизни, чтобы уйти в монастырь. В стороне от суетного века, вдали от терзаний совести и искушений совершенствование достигается легко, если только человек к нему стремится. Имея хотя бы каплю добродетели и знания и достаточно покорности перед сильными мира сего, нетрудно сделаться из монаха настоятелем и архимандритом, а из архимандрита – епископом. Но нет! Сын попа предназначил себе другое поприще: быть аскетом среди мирской суеты, воинствующим христианином, несмотря ни на какие условия, одновременно братом, супругом, пастырем, апостолом, – действующим словом, делом и пером, – руководителем совести, учителем верующих, постоянно заботящимся о душах паствы, одним словом, – священником в высшем и лучшем смысле этого слова.

Глава III Аввакум-священник. Как создавался пастырь (1640–1647)

I Посвящение

После Григорова мы находим Аввакума в Лопатищах. Почему он направился именно в это село? Во-первых, у него тут имелись родственники: двоюродный брат, о котором он говорит нам в своем Житии, был образованным и благочестивым молодым человеком[350]. Он не мог не чувствовать к нему привязанности. Затем, Лопатищи были расположены во владениях Федора Волынского[351] и не очень далеко от Григорова, на расстоянии примерно 15 верст. Переезд был небольшой. Поэтому есть все основания предполагать, что промежуточного места служения у него не было и Аввакум начал там служение не только священника, но и дьякона[352].

Мы можем построить следующую гипотезу. Дядя Аввакума был священником в Лопатищах[353]. Сын его не имел религиозного призвания[354]. Он, естественно, подумал, в качестве преемника, о своем племяннике, который по своему общему облику и образованию соответствовал нужным требованиям. Видя его изгнанным из Григорова, он призвал его и сперва способствовал его утверждению общиной в качестве диакона. Аввакум был поставлен в диаконы в двадцать один год; это единственное верное, что мы знаем, раз он сам нам говорит об этом[355]. Это не был возраст, установленный канонами (полагалось в 25 лет)[356], но при общем неустройстве Церкви на это не обращалось особого внимания. Аввакум говорит нам, что это показывает, как Господь вел его необыкновенными путями.

О времени служения Аввакума диаконом мы не знаем ровно ничего, кроме того, что оно продолжалось два года[357]. Двадцати трех лет, вместо положенных тридцати, Аввакум был рукоположен в иереи[358].

Где он был рукоположен? Лопатищи, как и Григорово, находились в нижегородском подчинении, а Нижний подчинялся епархиальной власти патриарха. По всем правилам Аввакум должен был бы сперва в 1642 году, а потом и в 1644 г. предпринять путешествие в Москву, чтобы быть рукоположенным патриархом или назначенным им на то епископом. Однако нигде в его сочинениях ничего об этом не говорится. С другой стороны, мы знаем о том, что патриарх Иосиф, по-видимому, отнюдь не в начале своего патриаршества, сделал сильно раскритикованное распоряжение о том, чтобы ставленники непременно приезжали рукополагаться в Москву, иногда предпринимая путешествие в целых 800 верст, в то время как раньше они обращались к более близкому епископу[359]. Точная дата появления этого распоряжения нам неизвестна[360], но мы не имеем никаких оснований приписывать ее первым годам его пребывания на патриаршем престоле. Следовательно, почти наверное как в 1642 г., так и в 1644 г. Аввакум не должен был ехать в столицу[361]. Ближайшими епископами были казанский и суздальский.

Казань, недавняя столица, не имела в себе ничего особенно привлекательного; путешествие по Волге было опасным: берега ее были мало населены, а там, где жили люди, это были по преимуществу татары-мусульмане или полные язычники. Лучше было бы ехать в Нижний, а оттуда в старинную митрополию Суздаля[362]. Это значило бы направляться к центральным и более культурным районам. Между обоими городами существовали непрерывные сношения как зимой, санным путем, так и водой, по Оке[363].

Можно охотно верить, что Аввакум был возведен в сан таким достойным пастырем, как Серапион Суздальский. После низложения недостойного Курцевича в 1634 г. возникла необходимость дать этой скорбящей епархии такого пастыря, который умел бы врачевать ее раны. Патриарх Иосиф выбрал скромного провинциального деятеля, который восстановил очень древний Толгский монастырь, посвященный Божьей Матери, а затем управлял им. Монастырь этот – второстепенного значения – находился в 7 верстах к северу от Ярославля. Серапион очень усердно относился к благолепию: он украсил собор фресками, добавил новый иконостас, построил колокольню, создал новые храмы, украсил раки нескольких почивавших там святых. Будучи книжным человеком, он составил службу св. Софии-Соломонии, бывшей супруге великого князя Василия III, почитаемой Церковью святой. Он призвал к соблюдению устава и сестринской любви гордых монахинь Покровского монастыря. Уже в 1642 г. он за свою пастырскую деятельность стал пользоваться таким уважением, что он был выдвинут кандидатом на патриаршество[364]. Его пастырское послание, написанное в том же году, содержало пожелание очень серьезных и глубоких реформ.

И вот, когда его дядя либо решил уйти на покой, либо же умер, Аввакум заключил со своими согражданами договор приблизительно следующего содержания:

«Я, нижеподписавшийся, протопоп Аввакум обязуюсь перед старостой прихода Лопатищи, а также перед крестьянами (идет перечисление свидетелей) служить в церкви такого-то святого 10 лет, начиная с…, а также являть послушание общине, являться для совершения таинств в случаях болезни и рождений, совершать службы для крестьян, поминать их усопших, а в случае, если я буду пренебрегать их призывами, то крестьяне будут свободны уволить меня».

За это община безвозмездно предоставляла ему избу с участком земли, которым пользовался его предшественник. На праздник свв. Петра и Павла ему предоставлялось право собирать у крестьян яйца и масло, а на Успение – хлеб, и получать за заупокойные службы 6 денег, за елеосвящение и причащение умирающего 1 гривну, а также хлеб и холстину, за отпевание взрослого 1 грош, а за отпевание младенца 2 денги, за совершение брака 1 грош. Таким образом священнослужитель заранее устанавливал договорные отношения со своими прихожанами[365].