Карен Армстронг - Поля крови. Религия и история насилия

• Название: Поля крови. Религия и история насилия
• Автор: Карен Армстронг
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9614-4082-9

Войны, терроризм, агрессивная нетерпимость, социальное насилие сопровождают человечество на протяжении всей истории. Виновата ли религия, которую все чаще в этом упрекают? История от каменного века до наших дней раскрывает непростую картину. Встроенная в государственный аппарат религия уже в ранних земледельческих обществах превращается в инструмент социального подавления. От имени религии совершается немало преступлений, ею оправдывали колонизацию и рабство, погромы и теракты. И вместе с тем из века в век вера смягчает нравы и учит видеть ближнего не только в единокровном. Религии человечество обязано тем, что стало человечеством, не застряв на уровне варварства, где каждое племя – в окружении враждебных племен. Это увлекательное исследование истории религиозных войн и роли религии во власти и политике, написанное всемирно известным религиоведом Карен Армстронг, – глубокое и непредвзятое изложение опыта разных религий: язычества, иудаизма, буддизма, христианства и ислама.

---

Ашока приказал начертать сходные эдикты, декларировавшие мирную политику и нравственную реформу, на скалах и огромных цилиндрических колоннах по всей империи{270}. Эти эдикты имеют глубоко личную тональность, но, возможно, являются и попыткой придать империи духовное единство; быть может, они даже зачитывались населению в торжественные дни. Ашока призывает людей укрощать жадность и расточительство. Он обещает, что по мере возможности будет воздерживаться от использования военной силы, проповедует доброту к животным и клянется заменить жестокую охоту (традиционный досуг царей) царскими паломничествами в буддийские святилища. Он объясняет, что рыл колодцы, основывал больницы и дома призрения, сажал баньяновые деревья, «которые дадут тень зверям и людям»{271}. Он настаивает на важности уважения к учителям, почтения к родителям, внимательности к слугам и рабам, терпимости ко всем сектам – буддистам, джайнам, «еретическим» школам, но и ортодоксальным браминам. «Похвально согласие, чтобы люди могли слушать учения друг друга»{272}.

Едва ли дхамма Ашоки была буддийской. Скорее, перед нами более широкая этика, попытка найти благую модель управления, основанную на признании человеческого достоинства (идеал, важный для многих тогдашних индийских школ). В надписях Ашоки мы слышим вечный голос людей, ощутивших отвращение к убийству и жестокости и пытавшихся на всем протяжении истории противиться призывам к насилию. Однако, хотя Ашока учил «воздерживаться от убийства живых существ»{273}, ему де-факто приходилось признать: ради сохранения стабильности в регионе правитель не может отвергнуть использование силы. И на дворе такие времена, что нельзя отменить смертную казнь и запретить убийство и употребление в пищу животных (впрочем, Ашока перечисляет виды, которые должны находиться под охраной). Более того, хотя он глубоко скорбел о выселенных калингцах, вопрос об их репатриации не вставал: они были важны для имперской экономики. И уж конечно, как глава государства он не мог полностью отказаться от войн и распустить армию. Он понимал: даже если отречется и станет буддийским монахом, за его престол начнется борьба, которая повлечет за собой новые опустошения. И, как всегда, больше всего пострадают крестьяне и бедняки.

Дилемма Ашоки – это дилемма самой цивилизации. Парадокс: империя была основана на насилии и поддерживалась насилием; однако, по мере того как развивалось общество и становилось более смертоносным оружие, именно империя лучше всего способствовала миру. Несмотря на насилие и эксплуатацию, люди жаждали абсолютной имперской монархии столь же отчаянно, как мы ныне жаждем процветающей демократии.

Быть может, дилемма Ашоки лежит в основе «Махабхараты», великого индийского эпоса. Это огромное произведение – в восемь раз длиннее гомеровских «Илиады» и «Одиссеи» вместе взятых – представляет собой антологию наслаивавшихся друг на друга традиций, которые передавались из уст в уста приблизительно с 300 г. до н. э., но записаны были лишь в начале нашей эры. Однако «Махабхарата» – не просто сказание. Это величайшая из индийских национальных саг и самый популярный из священных текстов Индии, знакомый в каждом доме. Содержит она и «Бхагавадгиту», которую называют «национальным евангелием» Индии{274}. В ХХ в. во время борьбы за независимость «Гита» сыграет очень важную роль в дискуссиях о легитимности войны с Британией{275}. Вообще ее влияние на отношение к насилию и понимание отношений религии и насилия было беспримерным в Индии. Много веков после того, как Ашоку забыли, она побуждала представителей всех слоев общества задуматься о дилемме Ашоки, которая тем самым заняла центральное место в коллективной памяти Индии.

Окончательная редакция эпоса принадлежит браминам, но в основе своей он отражает печаль кшатрия, который не может достигнуть просветления, ибо дхарма его класса обязывает воевать. Дело происходит в области Куру-Панчала до возникновения великих царств VI в. до н. э. Юдхиштхира, старший из сыновей царя Панду, теряет царство: его отнимают Кауравы, его кузены, смошенничав за игрой в кости. В итоге ему, его четырем братьям и их общей жене приходится удалиться в изгнание. Двенадцать лет спустя Пандавы возвращают себе трон в ужасной войне, в ходе которой гибнут почти все участники. Последняя битва полагает конец героической эпохе, а за ней начинается кали-юга, наш глубоко порочный век. Казалось бы, можно ожидать обычной битвы добра со злом, ведь у всех братьев Пандавов отцами были боги: небесным отцом Юдхиштхиры был Дхарма, хранитель вселенского порядка; отцом Бхимы – Ваю, бог физической силы; отцом Арджуны – Индра; отцом близнецов Накулы и Сахадевы – Ашвины, покровители плодородия и благополучия. Напротив, Кауравы – воплощение асуров. Соответственно, земная битва отражает небесное сражение дэвов и асуров. Но хотя Пандавы с помощью своего кузена Кришны, вождя Ядавов, одолевают Кауравов, они вынуждены прибегнуть к сомнительной тактике. И когда под конец войны они глядят на разоренный мир, победа кажется не столь радостной. Кауравы же, хотя и сражались на «неправильной» стороне, зачастую действуют безупречно. Когда их вождя Дурьодхану убивают, дэвы поют ему хвалы и покрывают его тело цветами.

«Махабхарата» не антивоенный эпос: снова и снова она славит войну, с восторгом и в деталях описывает кровавые битвы. Дело происходит во времена незапамятные, но в основе сюжета, видимо, лежит период после смерти Ашоки (232 г. до н. э.), когда империя Маурьев начала клониться к упадку, а Индия вступила в темный период политической нестабильности, который продолжался до начала правления династии Гуптов (320 г. н. э.){276}. Таким образом, здесь присутствует имплицитная предпосылка: империя, названная в поэме «всемирным владычеством», необходима для сохранения мира. И хотя поэма откровенно говорит о жестокости империи, она с горечью констатирует, что в мире, полном насилия, ненасилие не только невозможно, но и может причинить вред («химса»). Браминский закон полагал главным долгом царя предотвращать ужасный хаос, который возникнет, если власть монарха падет, – а для этого не обойтись без принуждения (данда){277}. Но хотя Юдхиштхире свыше предначертано быть царем, он ненавидит войну. Он объясняет Кришне, что, хотя осознает свой долг вернуть трон, война приносит лишь несчастья. Да, Кауравы отобрали у него царство, но убивать кузенов и друзей – многие из них были хорошими и благородными людьми – «дело очень злое»{278}. Он понимает, что у каждого ведийского класса есть свои обязанности: «Шудры занимаются услужением, вайшьи живут торговлей… брахманы избрали деревянную чашу (чтобы жить подаянием)», и только кшатрии живут «ремеслом убийства», и всякий иной образ жизни им возбраняется. Печальна доля кшатрия! Если он терпит поражение, о нем скажут худое слово, а если победит безжалостными методами, то запятнает себя и лишится славы, пожнет вечное бесславие. Юдхиштхира говорит Кришне:

Уверенность человека в собственной силе, как острая боль, тревожит его сердце. Только оставлением ее или же отвращением самой мысли о войне может быть достигнут мир. Либо же путем истребления врагов под самый корень… может подняться вновь преуспеяние… хотя такой образ действий был бы гораздо более жестоким{279}.

Чтобы выиграть войну, Пандавам нужно убить четырех вождей Кауравов, из-за которых войско несет большие потери. Один из них – военачальник Дрона, горячо любимый Пандавами, ибо он был их учителем и наставлял в искусстве войны. На военном совете Кришна объясняет, что, если Пандавы хотят спасти мир от полного разорения, установив свое владычество, они должны оставить добродетель. Воин обязан быть абсолютно правдивым и соблюдать данное слово, но Кришна говорит Юдхиштхире, что Дрону удастся победить, лишь солгав. В гуще битвы он должен сказать, что умер сын Дроны, Ашваттхаман, – и тогда, убитый горем, Дрона сложит оружие{280}. С великой неохотой Юдхиштхира соглашается. И когда он доносит до Дроны страшную весть, Дроне и в голову не приходит, что Юдхиштхира, сын Дхармы, может сказать неправду. Дрона прекращает сражаться, садится в своей колеснице в йогическую позу, впадает в транс и мирно возносится на небо. Напротив, колесница Юдхиштхиры, которая всегда парила в нескольких сантиметрах над землей, обрушивается на землю.

Кришна не Cатана, искушающий Пандавов. Таков конец героической эпохи. И подобные уловки стали необходимы, поскольку, как объясняет Кришна несчастным Пандавам, в честном бою Кауравов не убить. Не солгал ли сам Индра? Не нарушил ли он свою клятву Вритре, чтобы спасти космический порядок? Кришна говорит: «Они не могли быть убиты даже самими хранителями мира!» «Когда враги становятся все более многочисленны, их должно убивать изобретательными и хитроумными средствами! Сами древние боги, когда убивали асуров, следовали этим путем. Поэтому путь, которому следовали благочестивые, должен быть предпочтен всеми»{281}. У Пандавов становится легче на душе. Они понимают, что их победа принесла людям мир. Однако худая карма ничем хорошим не заканчивается, и уловка Кришны имеет тяжелые последствия, о которых стоит задуматься и нам.