Борис Рохлин - У стен Малапаги

• Название: У стен Малапаги
• Автор: Борис Рохлин
• Издательство: Журнал «Звезда»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7439-0142-5

Борис Борисович Рохлин родился 22 января 1942 г. в башкирском селе Караидель. В этот день его отец погиб на фронте. Вернувшись с матерью из эвакуации, большую часть жизни провел в Ленинграде, окончил шведское отделение филологического факультета ЛГУ. Последние годы живет в Берлине. Его проза и эссеистика печатались в ленинградском самиздате: журналах «Обводный канал», «Часы» и др., а также в «Гранях», «Литературном Европейце», «Звезде». Борис Рохлин — автор книги «Превратные рассказы» (СПб., 1995).

---

— Вы — чувствительный. Таких не берём. И отделения нет.

А тут Он призвал меня. Не удивился. Взошёл на вершину. Не называю. Не педант. Известка из учебных пособий. Увидел Святого или Блаженного. Сидит в позе писца и комментирует буквы.

Спрашиваю Его:

— Чем тебя не устраивают буквы, как они есть? Почему ты добавляешь к ним ещё и ещё?

— Что я? Есть один человек, который, как явится, такое накрутит!

— Зачем же Ты выбрал посредником меня?

— Молчи, у меня такой план.

— А его награда?

— Обернись.

Я обернулся и увидел, как на столе мясника нечто разрубают на небольшие аккуратные куски.

— Ну и награда.

— А это тоже входит в мой план.

Нет, это был не Он. Долго плакал. Всё в перевёрнутом виде, всё вверх ногами.

Мочащийся пролетарий, и душу на блюде несёт к обеду идущих лет. И тихим целующим шпал колени обнимет мне шею колесо паровоза.

Надо торопиться.

Шарф — 2 штуки, шапка — 1, трусы — 3 пары, лифчиков — 2, а ещё придёт дьятченко-сороковников с кальсонами — 5 штук и письмом от Феодора Мопсуэстийского.

Сгоревший дом продолжает тлеть. Ветра нет. Дым поднимается по прямой, вертикально. Мерцают Большая Медведица с Малой. Подмигивают. Смотрю и грустно. Умиление и заплакал.

Верочка, не увидимся мы с тобой, но… В Средние века торговые пути вели из стран Востока в Лондон через Брюгге. А лелис — ночная птица, любит сосны и вырубки. По ночам сидит на дорогах. Смотрит на луну. Красиво.

Ходил сквозь стены. Познакомился с Пантыкиным из Верхней Бушмы. Обрадовался страшно. Одинокий и поговорить не с кем. Спасается в нише для жизни. Персонально нашёл. Называется У-шу. Теория и практика. Тридцать шесть упражнений согласно уставу. Наносишь удар — получаешь в ответ. За всё воздаяние, — объясняет. Получил и пребываешь в созерцании. Живое убивать запрещается.

Вернулся к себе. Чуть не застрял в стене. Но прошёл. Долго думал. Живое убивать запрещается. Но убивают. Тьма кромешная, один фонарь, и тот погас. Плакал и горько вздыхал.

Вспомнил немцев. Шлегели, Шамиссо, Шторм, Штифтер. Все на «ша». У немцев всегда так. Не на «ша» только Манны и Гёте с Гофманом.

Слушать крик петухов, лай собак и не посещать никого до старости и смерти. Летние заметки из зимнего подполья, врата восприятия в шутовском хороводе и марек хласко с красивыми двадцатилетними.

Я — неверный, вспыльчивый, одержимый клоакой. Пространство сузилось, стало оседать небо. Ветер сгребал и разбрасывал жёлтое и красное. Они лежали на панели…

Давно не ходил сквозь стены. Плакал редко. Читал. Выписал для памяти:

Записки сумасшедшего.

Исходящая № 37. Дневник заведующего канцелярией.

Записки психопата.

Шина. Сумасшедшие записки о деяниях Божиих, совершённых литературным жителем по имени Ю. Вэ.

Сравнивал и анализировал. Состояния, реакции и поступки. Пришёл к выводу: у меня другое и не имеет отношения.

Перевернул страницу и вспомнил: море, море, море. Так кричали когда-то у… сержанты и рядовые. Нанялись для битвы и возвести на трон. Не вышло. Пришлось заняться восхождением. Взошли не все. Кому повезло, увидели море. Отсюда и крик. Вошёл в историю и стал знаменит. Часто повторяется. Я тоже часто.

А в Афинах случилась чума. И многие перемёрли. К тому же во время войны. Особенно трудно противостоять. Вели бои за место на берегу. Чтоб сжечь близкого и родного. Было не до пелопонесской. И птицы покинули город. А я остался.

Неожиданно пришла мысль. Рассказать о некоторых беседах на разные темы. Главное — соблюдать очерёдность. Эти беседы мы вели с Верочкой совсем недавно.

Вначале природа, мораль, язык, стиль, басня. Потом академики, алхимики, догматики. Далее, галантность и мизантропия. Продолжение: богословы и должностные лица, вознаграждения и наказания. Дополнительно: загробная жизнь, её регламент. В качестве приложения: инстинкт единорогов и состояние мира. В заключение: проблемы питания, пищеварения, размножения и сна ангелов.

Тут пришла Пасечник Жанна Ивановна — медсестра. С уколом. Не сопротивляюсь, бесполезно. Хотят сделать меня, как они. Не получится.

Знаю, завтрашнего дня не будет. Но кладбищ не выношу. Разве что выпить. Как вижу, сразу у меня стакан в правой. И до краёв. Желание жить наказуемо. Но море, море, море…

Плывут корабли финикийцев, а рабби Вениамин из Туделы, что в королевстве Наварра и Арагон, путешествует по Передней Азии и Северной Африке.

А я, Верочка, без тебя. И живу в Скотопригоньевске вместе с Манон Дверюгами, Эдмонами Простата, Олесями Незалежными, Пфердами Насхорниевнами, Аркадьями Фекальевичами (Фектистовичами, Феликиссимовичами), Мунями Априори и пр. Да, приятно верить, но не дай бог дожить.

Оказывается, я замёрз под Петрозаводском, недалеко от Пудожи. Снилась белая ночь, июнь, середина, Верочка, родинка на реке, поцелуи, слёзы, счастье. Ушёл на тот безмятежным и неомрачённым.

Рельсы вызмеили трамы уже при социализме. Где же он? Приснился? Сняли с репертуара? Или пьеса закончилась и пошла другая?

Режиссёр мне говорит, — я тогда был актёром, Верочка, ты помнишь, — вы должны дать почувствовать зрителю, как идёт клёцка по вашему пищеводу. Не вы едите. Ест зритель. Эта клёцка попадает в его желудок. Попадёт ли она в ваш, неважно. Вы понимаете, клёцка идёт. Зритель сопереживает радость поглощения. Он должен почувствовать себя сытым, как после плотного обеда. Театр — это всё вместе: баня, спальня, столовая, рай и пожизненное заключение для невиновных.

О, кем я только не был! Актёром, учителем чистописания, квакером, центурионом, архивариусом, теологом. Под именем Ацидофилуса Пробайотека я издал «Трактат о молитве». В нём я писал, что не буду молиться богу, пока я беден, и не буду писать его с большой буквы. Кто он такой и почему я должен это делать? Молиться, когда я нищий, чистейший подлог.

И «Книгу голубя» написал я, и «Опровержение всех опровержений», и «Езду во остров любви», и «Декады», и «Анатомию ипохондрии», и «Мост поздней улицы», и «Рассуждение о методе», и «Водоплавающего Юристина», и «Книгу тростника, колеблемого ветром», и «Царство мёртвых в стиле ампир» с подробным описанием флоры, фауны, ландшафта, образа жизни и системы управления. Сейчас я пишу книгу «О физиологии ангелов».

Пришла Пасечник Жанна Ивановна. С уколом.

Потом долго плакал. Не дают сосредоточиться, теряю связность целого. Клочки текста, запятые, точки, пустые страницы. Всё бесформенно и хаотично.

Ходил сквозь стены. Оказался в комнате, прохладной, пустой, светлой. Долго там был. Сидел на полу, не плакал, думал о разном. Верочке письмо написал. Я часто пишу ей или разговариваю, как если б она была здесь, рядом. Я знаю, что она далеко, но не всегда. Иногда совсем рядом. Стоит только протянуть руку. Протягиваю. Никого. А была. Я знаю.

День за днём дождит. Я весь во власти давящего, у меня уже нет сил. Я измучен. А-а-а!

На днях присутствовал на обеде, — был приглашён, — у архиепископа Великой Армении. Познакомился, Верочка, с интересным человеком. Зовут его Картафил. Впрочем, у него много имен, — шепнул мне сидевший рядом со мной господин, — Агасфер, Бутадеус, Исаак Лакэдэм. Сколько об этом человеке было сказано нелепостей. Не перечесть. Говорили, что он был сапожником, слугой претории, доверенным лицом Пилата, погонщиком мулов, легионером, отличившимся в печальной для римлян битве в Тевтобургском лесу, и много чего ещё. Басни, всё это басни. Неряшливость воображения.

Я-то сразу понял, что он человек необыкновенный. Видно, авантюрист, Фоблас, Дон Жуан. Да, он знаток человеческого сердца.

Красавец. Таинствен, притягателен. Напоминает чем-то и Казанову, и Калиостро. Но выше, выше. Обаяние редкое. А какой удивительный рассказчик. В течение всего обеда никто не произнёс ни слова. А обед затянулся до позднего вечера. Он — ходячая энциклопедия, что немудрено при его долгой жизни.

Он говорит обо всём, но о недоразумении, случившемся у него с сыном, ни слова. Можно только догадываться. Вероятно, было задето его самолюбие, оскорблена гордость. А он — человек очень гордый.

Рассказывал, в частности, о своём участии в походе Хубилая в Китай. Но монгольское завоевание продолжалось так долго, что ему всё это надоело. Он не поклонник войн. Они вызывают у него брезгливое чувство.

Верочка, он начисто отрицал своё присутствие при захвате Елвена арабской конницей Фадейра. А то, что он когда-то славил аллаха, он назвал подлым вымыслом. Он, действительно, скорее скептик. Уроки женщин не прошли даром.

С кем он только ни встречался. И где только ни был. Не буду перечислять. Ты устанешь. У него было хорошее настроение, и он признался нам в маленькой слабости.

В 1620 году он издал в Париже роскошный альбом под названием «Театр любви», посвятив его всем женщинам, как знак своей симпатии к ним.