Борис Рохлин - У стен Малапаги

• Название: У стен Малапаги
• Автор: Борис Рохлин
• Издательство: Журнал «Звезда»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7439-0142-5

Борис Борисович Рохлин родился 22 января 1942 г. в башкирском селе Караидель. В этот день его отец погиб на фронте. Вернувшись с матерью из эвакуации, большую часть жизни провел в Ленинграде, окончил шведское отделение филологического факультета ЛГУ. Последние годы живет в Берлине. Его проза и эссеистика печатались в ленинградском самиздате: журналах «Обводный канал», «Часы» и др., а также в «Гранях», «Литературном Европейце», «Звезде». Борис Рохлин — автор книги «Превратные рассказы» (СПб., 1995).

---

Сидели долго и рассказывала. Переехали на другой и процветать. Континент большой и всем хватает. Бывает, что не. И кончают по собственному. Кому что выпало. Но в основном процветание и обзаводятся частной. Дом, участок, гараж, и в нём стоит.

Не всегда новая, но стараются последней. Радость, глаза блестят, как вычищенный или натёртый. Сбылись несбыточные. Стали реальностью. Как встанут утренним и солнечным, каждую вещь ощупают и коснутся кончиками или всей дланью. Не исчезает, не проваливается. Дематериализации не происходит. Надо бы раньше, — говорят, — почесав в затылке. Ещё не причёсанном. Понимай в юности и в детстве.

Спросил о детях. Пришлось кстати. Не знаю, зачем. Нет интереса, и всё равно. Отсутствуют, и не предвидятся в дальнейшем. Понятно без. Возраст, и всегда ни к чему. Сокращают жизнь и нажитое посильным. Найти бы близкого и родного. Да где взять? Впрочем, и это так, кофейная гуща и от нечего делать.

Ушедший не грел. Но при нём греться на стороне было сподручнее. Не вмешивался и не мешал. Воплощённая корректность и равнодушие к. Было куда возвращаться после. И не приходилось скучать в домашней. Новеллино хороши, — говорит, — при постоянном. Когда не нервный и не закатывает. При всяком удобном. Откровенности не занимать. Всегда отличалась. Сохранила с юности, и не подвержена энтропии.

Парадокс, но чувствую правоту. Никогда не признавал и чужд. Другого мнения, но не вмешиваюсь в чужую. Ей виднее. К тому же лишён чутья и педагогического. С собой не разобраться. Несу осторожно, боюсь разбить.

Она хрупкая, но выдерживает высокую. Я только водочный градус. И то не всякий. Прибавляется; скоро, скоро. На всё смотрю с нежностью. Расставаться, так по-хорошему. Оттого склонен к положительному и воспринимаю с умилением.

Заметил, выходила несколько раз. Был шум в соседней, когда раздвигают, и что-то носила. Наверняка уже постелено. Начинаю думать, что если и раз, то. В последний видимся. Не повторится. И закрепить воспоминание. Оставить по себе хорошую.

Рассказывает, слушаю. Конечно, объездила, одна и вместе. Полмира. Половина не осмотрена и ждёт. Было на что, да и сейчас есть. Не скрывает и видно. Но растеряла интерес и любопытство. Тянет к очагу и тихому приватному. Камин есть, но с кем сидеть. Долгими зимними. Теперь вряд ли. Понимает, но облачко остаётся. Не рассеивается. А вдруг? Чего ни бывает. Согласен. Без задних и от души. Почему нет? Мне ничего не стоит. Ей утешение, и подтверждает мысль. А может, разыгрывает и как отнесусь.

Сам не готов и не подхожу. Ни с какой. Нет и намёка. Со мной поговорить и поделиться. Нет лучше слушателя.

Выпиваю и поддакиваю. Выспрашивать — никогда. Не любопытен. Зачем лишнее. Своего хватает. С головой и выше.

Оказалась хорошей хозяйкой. Кто бы мог подумать. Еда отменная и собственными холёными. Полуфабрикат не держит. Берёт только в свежем, знает лавки и где. Её тоже и с уважением. Прямо на дом и всегда готовы. Ест много, и каждый день с аппетитом. Хрупкая по-прежнему и куда девается, непонятно. Внимания не заострял. Мелькнуло. Замороженного не терпит и не держит. Даже заглянуть пришлось. Холодильник полон. Морозильник пуст, хоть шаром. Что это? Не разобрал. Запоздалая имитация семейной? Или аппетит и со вкусом при одиночном закате. Когда успевает?

Впрочем, лицо свободной профессии. Пишет на разные и с оттенком опыта собственной. Преимущественно на женские. Кому и писать. Знает основательно, и предмет близок. Есть отклики, много и часто. В основном одобряют, хотя бывает и на дыбы. Не без этого. Особенно семейные и домашние хозяйки. В возрасте. Не исключена зависть к невозвратно прошедшей. Не обращает внимания и продолжает в своём смелом и без оглядки на злопыхательниц.

Журналы дамские и для дам. Но почитывает и мужской. Утверждает, относится положительно, особенно холостой разряд, и поддерживает письмами, звонками в редакцию и знаками внимания. Разумеется, остаётся без последствий, и не находит ответного. Знакомств никаких и не заводит, чтоб не портить репутацию и сохранять инкогнито личной. Да и хорошо платят, держится за. Интимное бывает, но редко. По случаю и на стороне. Требования природы, и не скучать окончательно. Остаются довольны, — верю, согласен, и не требует комментариев, — но не предлагают на длительный.

Говорили долго. Она. Я внимал. Кончилось незаметно и известным. Странно и удивлён. Не было признаков и не стремился.

Принимал с удовольствием. Принять на грудь — правило и распорядок жизни. Привык, и трудно менять. Не отказываюсь. Лишнее было.

Так всегда. Кляну и проклинаю после. Раннее утро, солнечно. Все давно на пляже или на службе. Но не встать и воспринимаешь слабо. Или затейливо и не по делу.

Неужели опять? Через столько. Выпил и споткнулся. Похоже на то. В раме, в дверном была она. И преодолела оставшиеся.

Хрупкая, конечно, но отважная персона. Можете не соглашаться. Мнение личное, и частное определение.

Пишу дома, и на родной. Что-то не то. Не прошло, и помню. Огорчён. Преодолеть не могу. Не поддаётся забвению и не покидает. Раздражён собственной. Глупо и не поделаешь.

Своей не имею. Нет средств содержать, и лишён склонности. К тому же пошли деловые и самостоятельность. Снисходительно и без уважения. Принять не могу. Нетерпим и отчасти склочен. Не доверяю и пребываю в счастливом. Избежал и нет сожаления. Один, и никто не вмешивается.

Но турне выбило. Возмущён и пытаюсь. Выкинуть и вернуться к привычной и знакомой. Не выходит. Хочется новой и другой.

Думал преодолеть сам, и без помощи со стороны. Устал, отчаялся. Впал в меланхолию. Впав, осознал окончательно, и написал открытку с видом родного. На ответ не рассчитывал. Написал, чтоб отвязалось.

Удивлён, но получил в ответ. Теперь регулярно и без пропусков. Что-то в этом есть. Неотчётливо, но нахожу.

Пишу о разном. Без вмешательства в личную. Она тоже. У меня нет, и вмешиваться не во что. Её занимает и любопытство. Выдают почерк и знаки препинания. Но, увы, спиртное и контору личным не назовёшь. Посещаю для, получаю в конце каждого. Не касаюсь. Сообщаю вообще и благородно. О возвышенном, отвлечённом. Канализации в человеческом не затрагиваю.

Сдабриваю иронией. Подпускаю аттической. И гримаса на морде отправителя. Чуткая и разберётся без графолога. Иначе смешон и прервётся. Не хотелось бы. Есть занятие. Заполняешь пустоты и время после пробуждения.

Встретимся вряд ли. И ни к чему. Прожито. Теперь потомству. Для и ради. Всегда веришь, что будут умнее, чем.

Она — письма к дочери. Я — письма к сыну. Посматриваю на образец. Боком и искоса. Выходит неплохо. Сохранятся, издадут в следующем.

Хрупкий дар. И смешная юность. Но когда-то привалило. Почему не воспользоваться? Развлечение в почтенном. Записки от скуки. И с бутылкой у изголовья.

Что ещё остаётся? Разве подвенечное и кольцо на безымянный.

Одиссея Миши Филаретова

Филаретов проснулся часов в девять. Болела голова. Пересохший рот требовал воды и прохлады. В окно, надрываясь, светило солнце. Гудки автомобилей, шум от работающих с раннего утра моторов и двигателей, свистки милиционеров равномерно и хладнокровно били по голове, причиняли боль и вызывали легкое недоумение.

Он приподнялся, спустил ноги с дивана и тотчас получил ощущение короткого прямого удара в голову. Было противно и грустно. Несколько оправившись, Филаретов плюнул на пол и вздохнул. Его большие печальные уши, примятые подушкой к вискам, вздрогнули и опали. Он приложил руку козырьком ко лбу и выглянул в окно. Увидев в окне противоположного дома привычного лысого старика с газетой, Филаретов не удержался и от полноты душевной плюнул в проходившего внизу гражданина.

— Вот падло, курорт себе тут устроил, круглый день один курорт.

Он долго стоял под душем, плевал, попадая себе на живот и колени, ругал Людмилу, соседку, которая собака, кряхтел и медленно приходил в себя после водки и хлеба с горчицей.

Одевшись, он спустился по лестнице, прошел двор, мутный от слабости и болезненного ревматического томления от выпитого, когда между костями и мясом булькает водка.

Филаретов ел холодную скользкую сардельку, вызывавшую у него грустные тоскливые мысли, и слипшиеся макароны. Пища не попадала сразу в положенное ей место, останавливаясь где-то по дороге.

«Такое не переварится, — мрачно думал Филаретов, уткнувшись в тарелку. — Язва обеспечена, колит, рак, цирроз печени».

Последнее особенно тронуло его, внутри что-то вздрогнуло и погасло. От пришедших мыслей настроение его совсем потемнело и съёжилось.

«Я хороший, ну уж не такой плохой, я, может, даже ничего, я, если по себе судить, про себя, я совсем нравственный и чистый».

Тут Филаретов не выдержал и ему захотелось заплакать.

«Женщинам не изменяю. Матери деньги даю? Каждый месяц. Может, я жену бью? Так нет её у меня. Долг Скворцову отдал».