Роже Гренье - Зеркало вод

• Название: Зеркало вод
• Автор: Роже Гренье
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Роже Гренье продолжает и развивает богатую национальную традицию французской новеллистики. Его произведения привлекают четкостью реалистического видения действительности, тонкостью психологического рисунка.

Новеллы Роже Гренье — будь то авторские раздумья о жизни или эпизоды его воспоминаний — за зеркальной поверхностью реальных событий и фактов обнаруживают глубинный философско-психологический подтекст. Жизнь, показанная в новеллах, отражена как бы в зеркале вод, таящих в глубине то, что остается не замеченным на поверхности.

Повесть «Круиз» — отчетливо ощутимый новый этап в творчестве Роже Гренье, произведение наибольшей социальной насыщенности. Тема неудачной любви довольно часто встречается в творчестве Роже Гренье. Но в данном случае любовь парижанки Ирен и латиноамериканского революционера стала своеобразным эпицентром столкновения двух миров, двух мировоззрений.

---

— Вы не знаете его! — закричала Жюдит. — Не знаете, как он страдает!

И заплакала.

Софи решила переодеться. Она выскользнула из своего зеленого платья. Расстегнула бюстгальтер и осталась в одних маленьких трусиках желтого цвета. Загар лишь слегка позолотил ее светлую кожу. Ее можно было бы нарисовать одной линией — совершенное тело, без единой складочки, без единой морщинки, длинные узкие бедра, плоский живот. И, не надев лифчика, она натянула на себя желтое платье с глубоким вырезом спереди и обнаженной спиной. Вырез низко открывал ее грудь, колыхавшуюся от малейшего движения. Даже девушкам хотелось дотронуться до нее, погладить ее.

Маленькая группа друзей принимала солнечную ванну на корме «Сан-Хосе», словно на пляже. Усевшись на кромку борта, Ирен разглядывала дорожку, тянувшуюся за пароходом.

— А помнишь ты, знаток Мелвилла, — спросила она актера, — пассажира из его путевых дневников, который прыгает в Атлантический океан? Матросы бросают ему канаты, но он даже не пытается за них ухватиться. Он глядит на них с отрешенным видом, пока не скрывается под водой.

— Ты забыла сказать, что это был сумасшедший, — ответил актер.

В разговор вмешался Аргентинец:

— Сказать «сумасшедший» легче всего. Просто он решил покончить с собой, вот и все. А потому его и не интересовали ни люди — на корабле, ни канаты. Он был уже далек от них. Если он прыгнул в море, то вовсе не с целью обратить на себя внимание, как большинство тех, кто пытается покончить самоубийством.

Распрямившись во весь рост, Аргентинец размахивал руками, перегибался через поручни и, едва не падая в воду, делал вид, будто собирается прыгнуть в море. Он дрожал от ветра, словно был тряпочный или из папье-маше.

— Перестань дурачиться! — закричал актер.

— Иди и сядь, умоляю тебя! — в свою очередь останавливала его Жюдит.

— Представляете себе, — вопил Аргентинец, — человеческое существо, человек, один-одинешенек среди тысяч и тысяч миль воды, и эти волны — поглядите-ка на эти волны, — они бьют его, захлестывают… Случалось вам видеть что-нибудь подобное?

Закончив тираду, он наконец выпрямился и вернулся к остальным.

— Ты напугал меня, — сказала Жюдит.

— Я просто баловался. История, рассказанная Ирен, показалась мне такой странной… Человеку бросают канат, а он предпочитает пойти ко дну. Обычно утопающий зовет на помощь и нет никого рядом, чтобы бросить ему веревку. А к тому же в твоей истории этот тип веселится, в то время как чаще всего забавляются те, кто смотрит на тонущего человека. — Он говорил и, казалось, сам впадал в отчаяние от собственных слов. — Можно подумать, будто видеть, как человек идет ко дну, — самое большое развлечение. Иным оно просто необходимо для хорошего самочувствия, — добавил он.

Наблюдая за Жюдит, Ирен видела, что та готова разрыдаться.

Оба они — Жюдит и Аргентинец — становились весьма обременительной для общества парой. Их все чаще и чаще встречали в каком-нибудь укромном уголке, обнявшихся, казалось, со страстью отчаяния.

— Он так несчастен! — говорила молодая женщина, возвращаясь к подругам. — Он сказал, что до встречи со мной его ни на минуту не покидала мысль о смерти. Я спасу его!

— Опять ты связалась с чокнутым, — упрекала ее Моника. — Что это тебе даст? Новые удары? Скоро ты обнаружишь, что он невыносим, склонен к самоубийству, пьяница и еще бог знает что. Ты сломаешься, и нам придется собирать тебя по кусочкам.

— Но я люблю его, — возражала Жюдит, — и он меня любит.

— Когда ты разыгрываешь героиню трагедии, ты пугаешь меня. Я чувствую себя гораздо спокойнее, когда ты изображаешь клоуна. Прежде всего кто он по профессии, этот твой полуаргентинец?

— Профессия? Кажется, его мать из аристократического рода. Вы удивитесь, когда узнаете, что он вовсе не интеллектуал, но он человек серьезный. Он торгует винами. Вы бы сами ни за что не догадались!

— А Крике? — спросила Ирен. — На этот раз ты окончательно решила его бросить?

Жюдит пожала плечами.

— Он принес мне столько страданий. А мой Аргентинец добрый.

— Но ненормальный.

Ирен не могла избавиться от мысли, что роман Жюдит разворачивается на виду у всех, и корабль — не самое подходящее для этого место. Здесь негде уединиться. «Сан-Хосе» не так просторен, чтобы можно было найти укромный уголок, а запереться в каюте почти невозможно. Пришлось бы посвятить в тайну слишком многих. Она и сама сталкивалась с подобной проблемой. На этом маленьком судне любовь должна была либо оставаться платонической, либо стать извращенной.

С наступлением вечера Ирен испытывала почти болезненную потребность остаться наедине с актером. Она увлекала его на палубу, подальше от посторонних глаз. Сидя на скамейке или стоя у борта, опершись на поручни, они смотрели, как оранжевое солнце стремительно опускается в океан. Проходило еще несколько минут, и наступала темнота.

— У меня на родине, — сказала Ирен, — темнота надвигается постепенно и никого не пугает. Здесь же она обрушивается, словно беда!

Наконец «Сан-Хосе» прибыл на последний остров. Пристани тут не было, и поэтому судно не могло пришвартоваться. За пассажирами прислали большие лодки. Море в этот день было неспокойное, и, несмотря на помощь моряков, прыгнуть со ступенек корабельного трапа в лодку оказалось совсем непросто. С помощью лебедки в лодку перенесли корову. До этого никто и не подозревал, что на «Сан-Хосе» находится корова. Ремни подхватили ее под живот, и она беспомощно дрыгала в воздухе ногами, пока ее не опустили в лодку. Она закончит тут свои дни, а до той поры будет щипать лишайники этого мрачного острова, затерянного на краю света.

Деревня стояла на вулканическом туфе — несколько неровных улиц, на которых то и дело подворачивались ноги, низенькие домишки. На пороге домов — невыразительные фигуры в черном. Мужчины курили трубки. Женщины скрывали лица под черными покрывалами. Те, что удавалось рассмотреть, оказались необычными: глубокие глазницы, выступающий вперед подбородок, безобразный рот. У многих мужчин были седые растрепанные бороды. Казалось, деревня населена слабоумными, что было вполне реально при этой изолированности от мира, которая неизбежно вела к кровосмешению. В небе летали вороны и чайки.

Туристам с гордостью объяснили, что остров этот счастливый, поскольку здесь нет ни жандармов, ни тюрьмы, ни врача.

— На этом прокаленном солнцем островке осталось в живых лишь несколько рыбаков-недоумков, для которых еда и здоровье — единственная радость, — сказал адвокат.

Спеша поскорее покинуть мрачный островок, «Сан-Хосе» двинулся в обратный путь, перебирая, словно четки, все те же острова, которые пассажиры отсчитывали теперь в обратном порядке.

— До чего же хорошо шагать по городу, — сказала Ирен.

Они только что снова вернулись на большой остров, где находился крупный порт. Туристы — и Хосе, и французы — разбрелись кто куда. Одни небольшими группами гуляли по улицам, другие взяли такси и отправились на экскурсию. Ирен и актер шли вдоль старых, обветшавших особняков, построенных в колониальном стиле. На первом этаже расположились лавчонки. Деревянные балконы давно лишились своих искусно выточенных балясин. Из каменных ниш исчезли статуи, а те, что остались, были изуродованы.

Отправляясь на прогулку, Ирен надела свое самое нарядное платье — в зеленую и голубую полоску.

Еще вчера актер с таинственным видом отозвал свою подругу в сторону и попросил не покидать его, пока они будут в этом порту, — пусть остальные займутся своими экскурсиями. Он был похож на ребенка, затаившего какое-то лукавство.

— Какую шутку ты решил со мной сыграть?

— Никакой.

— Куда же ты тащишь меня?

— Я хочу повидать друга, с которым встречался, когда мы были здесь в первый раз.

И он действительно постучал в дверь старого особняка кожаным молотком, настолько истершимся и старым, что невозможно было определить, что он изображал: голову льва или какого-то другого животного.

Шаркая по плитам, к двери медленно подошел старик и открыл им. Похоже, он рад был видеть актера и словно пытался крикнуть изо всех сил, но голос отказывался повиноваться ему и звучал глухо, едва слышно. Старик повел их в большую комнату, одновременно служившую гостиной и кабинетом; здесь стояли кресла под чехлами и возвышался огромный испанский стол. Старик попытался было произнести несколько французских слов, но все усилия оказались тщетными, если к тому же еще учесть особенности его голоса. Он тут же отказался от этой попытки и заговорил с актером по-испански, крича все так же беззвучно. Закончив свою почти немую речь, он взял шляпу и палку, лежавшие на диване, и, распрощавшись с другом, вышел.

Ирен услышала тяжелый стук входной двери.