Кодзиро Сэридзава - Книга о Небе

• Название: Книга о Небе
• Автор: Кодзиро Сэридзава
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00140-4

Почитаемый во всем мире японский классик Кодзиро Сэридзава родился в 1896 году в рыбацкой деревне. Отец с матерью, фанатичные приверженцы религиозного учения Тэнри, бросили ребенка в раннем детстве. Человек непреклонной воли, Сэридзава преодолел все выпавшие на его долю испытания, поступил в Токийский университет, затем учился во Франции. Заболев в Париже туберкулезом и борясь со смертью, он осознал и сформулировал свое предназначение в литературе — «выразить в словах неизреченную волю Бога». Его роман «Умереть в Париже» выдвигался на соискание Нобелевской премии. В 1965 году Сэридзава сменил Ясунари Кавабату на посту председателя японского ПЕН-клуба.

«Книга о Небе» завершает знаменитую трилогию Кодзиро Сэридзавы, следуя за «Книгой о Боге» и «Книгой о Человеке». Здесь автор-персонаж, благодаря неожиданно обретенным сверхъестественным способностям, проникает из мира явлений в мир потусторонний и делится своим мистическим опытом.

---

Когда я вернулся в свою комнату, в ней все, начиная с постели, было прибрано.

Мало того, жена в шелковом кимоно упрекнула меня: «Где же ты болтаешься?» — и показала, что в моей комнате в углу за занавеской располагались раковина, унитаз и все необходимое. Одна комната для живущего в ней человека словно бы представляет целый мир, — с преувеличенным восторгом говорила жена, как бы убеждая меня быть довольным маленькой комнатой.

Наверное, райский мир — это владения женщины, — смеялся я про себя.

Неужели моя жена, которая во время сорокапятидневных занятий на пароходе казалась совершенно беспомощной, так повзрослела и стала самостоятельной, — втайне я даже восхищался ею.

Перед нашим отъездом из Токио жена объявила: «Во Франции я буду готовить еду, а учиться — нет, не смогу». Однако здесь, в Париже, получилось совсем по-другому. Когда я решил изучать экономику, записавшись в Сорбонну на кафедру профессора Симьяна, моя жена, услышав, что один-два года назад в этой стране открылись двери университета и для женщин и теперь туда поступает больше женщин, чем мужчин, неожиданно отправилась вместе со мной и оформила все процедуры, связанные с поступлением на филологический факультет.

— Ты всерьез хочешь окунуться в студенческую жизнь?

— Но ведь о твоей еде полностью заботится мадам, мне там нечего делать… А кроме того, благодаря Небесам те знания, которые ты вколачивал в меня на протяжении сорока дней на пароходе, похоже, дают плоды… — со смехом ответила жена.

— И с чего же ты начнешь свое обучение?

— Как тебе сказать? Ну… прежде всего мне хотелось бы узнать, как возникла такая райская страна.

— Вот как? Да ты стала молодцом! — сказал я. Если безвольная и нерешительная жена, всего за сорок пять дней, в течение которых я направлял ее, взявшись за дело всерьез, смогла так измениться… Человек не должен терять надежду.

Я провел жену к задним воротам Сорбонны. На маленькой площади стояли бронзовые памятники старым ученым. Фасадом на площадь выходил книжный магазин «Блан». Тот магазин, в котором мы из Японии всегда заказывали французские книги. В маленьком магазинчике был всего один старый продавец. Когда я протянул ему свою визитную карточку, он обрадовался: «Мсье Сэридзава, так это вы?» И, пройдя вглубь магазина, снова вышел ко мне вместе с молодыми супругами-хозяевами. Супруги пригласили нас зайти во внутреннее помещение, но так как мы были без подарков, то обещали зайти в следующий раз…

Вместе с женой мы не спеша заглядывали в лавки букинистов и вернулись домой к семи часам, чтобы не опоздать на ужин.

В нашем пансионе ужин в семь часов вечера накрывали в столовой. Кроме госпожи Луизы и ее почтенной матушки обычно за столом присутствовало еще четверо или пятеро гостей. Кажется, это был и люди, имеющие отношение к системе образования Парижа, за общим столом мы, как принято у французов, вели приятные беседы и поэтому вскоре подружились. Около девяти трапеза заканчивалась, но в случае необходимости, если заранее предупреждали мадам, она обычно устраивала стол, и те, кто не был занят, порой засиживались за разговором до десяти…

Поистине это был райский мир.

На этой земле, словно и не замечая, что мы японцы, с нами обходились просто, как с равными, и на душе у нас было легко.

Жена, поскольку с нового учебного года ей предстояло окунуться в студенческую жизнь, сразу же стала посещать курсы французского языка. Глядя на нее, я как будто впервые заметил, как она молода, и на душе стало спокойно. «Все-таки это и благодаря нашим сорокапятидневным занятиям», — хвалил я сам себя. Однако сам я, внезапно столкнувшись с другой цивилизацией, несколько растерялся. Но твердо решил постепенно приспособиться и постичь составляющие ее суть элементы.

Начать решил с изобразительного искусства: картин, скульптур было такое множество, что даже освоить одну только живопись было очень трудно. Я попытался изучить произведения живописи в хронологическом порядке и был немало удивлен, обнаружив, что все они, даже те, что находились на хранении, всегда были открыты для всех желающих.

Следовательно, сумасшедших или идиотов, помешанных на изучении искусства, здесь хватает — поистине благословленный рай для таких, как я, лентяев и дилетантов.

Однажды, вернувшись домой около четырех часов дня, я услышал голос жены, доносящийся из комнаты: «Либертэ, эгалитэ, фратернитэ». Декламируя эти слова, жена энергично шагала по комнате. До сегодняшнего утра там было пианино, но…

— Послушай, ты, наверное, не жалеешь о пианино. Ведь моя игра в этой стране — на уровне начальной школы, мне было неловко… Оно только мешало, я попросила мадам, и она убрала его отсюда.

С тех пор как мы приехали сюда, я впервые увидел жену в европейской одежде и был поражен ее молодостью и наивностью. Она казалась шестнадцати-семнадцатилетней девочкой.

— Мне посоветовала подруга, здесь прогрессивные женщины — их, правда, еще мало — обычно стригутся, вот и я решила коротко постричься… И словно почувствовала себя другим человеком. Сначала не могла решиться, думала, что прежде надо бы посоветоваться с тобой… Но потом вот решила, что должна ведь жена обладать хоть какой-то свободой… Прости.

— Ты так помолодела, тебя просто не узнать.

— Понимаешь, если укладывать волосы в японскую женскую прическу, а сверху еще надевать шляпу — а без нее невозможно носить европейскую одежду, — тогда голова становится тяжелой и кажется чужой, это неприятно… Потому я коротко постриглась и, подобно жителям этой страны, теперь ощущаю себя как в раю.

Мне нужно было срочно сделать заметки в своей тетради, а в соседней комнате моя жена, превратившаяся в молоденькую девочку, продолжала шагать, декламируя: «Либертэ, эгалитэ, фратернитэ», и я, сам того не замечая, тоже стал мурлыкать себе под нос: «Свобода, равенство, братство».

Как привольно я чувствовал себя тогда! Но не был ли при этом легкомысленным глупцом?

Войдя в жизнь цивилизованной страны, столкнувшись с разными сторонами цивилизации, мы с женой походили на дикарей: не только наше зрение, но и души были в растерянности, и все же неожиданно для себя многое, пожалуй, мы усвоили.

К тому же французы словно не замечали, что мы — чужеземцы, вели себя с нами дружелюбно, как с равными, поэтому вскоре мы смогли общаться с ними свободно, как с друзьями или с родными, а так как все они имели отношение к науке или литературе, то очень помогали нам.

И жена, казалось, испытывала то же, что и я, мы оба даже не заговаривали о нашей родине, нам было тяжело говорить о ней как об отсталой стране, подобной аду.

Итак, в этой цивилизованной стране все нам было интересно, все восхищало. И более всего — музыка.

Стоило прислушаться — и ты понимал, что в этом городе, в этой стране везде и ежедневно исполняют самую разную музыку.

В городе было много концертных залов, и каждую неделю по вечерам в четверг и в субботу устраивались концерты, в любое время можно было насладиться любимой музыкой.

Однажды вечером, в четверг, когда, прослушав вторую часть концерта, я поспешно вернулся домой, жена в своей комнате, декламируя:

— Свобода, равенство, братство, — как всегда, энергично ходила по комнате.

— Ты, кажется, уже полностью освоила эту ходьбу, — сказал я с улыбкой, и жена серьезно ответила:

— Чтобы научиться ходить так, как ходят здешние женщины, подруга дала мне совет. Дело в том, что француженки хранят в душе основные принципы демократической страны: свобода, равенство, братство, и ходят в такт этим словам… Вот я и решила усвоить прекрасную походку француженок. — И она опять принялась шагать по комнате в ритме слов «либертэ, эгалитэ, фратернитэ»…

— У тебя прекрасная походка. Точь-в-точь здешние женщины… — рассмеялся я. Почувствовав себя усталым, я закрыл глаза, и в еле слышной прекрасной музыке мне почудился баритон, который пел: «Либертэ, эгалитэ, фратернитэ». Это мой голос, — подумал я, но ничего не мог с собой поделать.

Живя во Франции, я, естественно, пользовался благами, которые были мне недоступны на моей дикой родине. Уже только за это я благодарил Бога Великой Природы и радовался.

Однажды навестивший меня по работе ученый Арита сказал:

— Помню, ты впервые услышал европейскую музыку, когда, окончив среднюю школу, переехал в столицу и поступил в Первый лицей, верно?

Так как Арита сам был любителем музыки, его вопрос не показался мне странным.

— Но хотя ты и любишь музыку, — продолжал Арита, — то, что при этом не захотел сделать ее своей специальностью, заслуживает похвалы.

— Заслуживает похвалы? Что ты имеешь в виду?

— Скажи, врач когда-нибудь проверял твой слух?

— С ушами все в порядке, а что?..