Юрий Андрухович - Московиада

• Название: Московиада
• Автор: Юрий Андрухович
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Контркультура
• Год: 2001
• ISBN: 5-86793-144-7

Скандальный роман известного украинского писателя, лауреата премии им. Гердера (2001 г.), Юрия Андруховича «Московиада» — один день (но какой!) из жизни поэта Отто фон Ф., студента Литинститута, его забавные и грустные, драматические и гротескные приключения в Москве рубежа 80–90-х годов. Реалистические картины московской «перестроечной» жизни перемежаются хмельными и фантасмагорическими похождениями героя.

---

Ты мог бы еще с полчаса развивать этот свой бессмысленный юродивый монолог, фон Ф., если бы вдруг и без предупреждения тебя куда-то не затолкнули, так что ты упал на твердую и холодную поверхность, кажется, на голый цемент.

— Попизди мне тут еще, Жан-Поль Сартр драный, — незлобиво проворчал юный капитан Шелудьков, сдирая с твоих глаз пелену.

Это была клетка. Довольно, к счастью, просторная клетка посредине тесного, душного и влажного помещения, освещенного так слабо, что это могло напоминать разве что «дежурный свет» в ночной казарме. С трех сторон клетка была отделена от света (хе-хе!) грубыми решетками. С четвертой стороны была стена с закрытыми дверьми, за которыми что-то ужасно шебуршилось и скулило, но ты никак не мог определить, что именно.

— А вообще, капитан, на каком таком основании вы обращаетесь со мной так, словно я одна из ваших крыс? — вспомнил ты наконец об основополагающих правах человека.

— Вы задержаны в зоне правительственного сообщения и связи. Этого достаточно, — четко объяснил он.

— Для чего достаточно? — поинтересовался ты.

— Для всего, — пообещал капитан.

И приказал одному из своих орлов закрыть клетку снаружи. Потому что там были еще одни двери, решетчатые. А сам пошел — очевидно, куда-то и кому-то докладывать. Выяснять обстоятельства.

— Империя интересна тем, что некоторые обстоятельства выясняются в ней по нескольку сот лет. Потом всех реабилитируют — и жертв, и палачей, но это уже не имеет никакого значения, — говоришь ты и, вздохнув, впадаешь в дремоту, прислонившись спиной к холодным металлическим дверям, за которыми что-то мечется и скребется.

Возможно, лет через триста археологи найдут мой скелет…

Но из твоего намерения лет триста поспать не вышло ничего. Минут через пять ты почувствовал на своем плече мягкую и тяжелую руку.

— Какого еще хрена? — хрипло поинтересовался ты, насилу поднимая свинцовые веки.

Над тобой склонился гражданин с невыразительной внешностью, но в костюме и при галстуке, которые не вполне гармонировали с окружающей ситуацией.

— Отто Вильгельмович? — спросил он.

Этого было достаточно. Необходимости махать перед твоим носом красным удостоверением уже не было, хотя он все-таки дисциплинированно помахал.

— Очень рад нашей встрече, — улыбнулся он.

— Радость человеческого общения, — мрачно вздохнул ты.

— Ну, зря вы так, — еще сердечней улыбнулся он. — Называйте меня … э-э… Сашком.

— Не буду, — отрубил ты. — Все равно никакой вы не Сашко.

— Все относительно, господин фон Ф., уверяю вас, — убедительно сказал он. — Какая разница, как называется это тленное тело? Главное — бессмертная душа. А у нее нет земного имени, слишком тесно для нее любое из имен человеческих. В некотором смысле и вы не Артур… Да сидите, сидите…

У него было гораздо больше оснований сказать «лежите, лежите», но по старой служебной привычке он допустил неточность. Он сел посредине клетки на стул, который, наверно, принес сюда сам.

— Я немного покурю тут у вас, ничего? — поинтересовался он вежливо.

— Чувствуйте себя как дома, — разрешил ты.

Он искренне расхохотался.

— Всегда ценил ваш тонкий, слегка недобрый, черный юмор. Эти намеки, эти обобщения, эти неожиданные параллели и метафоры! Вот и сейчас вы не просто употребили традиционное выражение «как дома» относительно — смешно сказать — клетки. Мне кажется, что таким образом вы прежде всего высмеяли всю нашу социалистическую родину. Не так ли, Вильгельмович? — Он фанатично затянулся дымом.

— Конечно, — кивнул ты. — Но это только между нами, — добавил шепотом. — Больше никому об этом не говорите.

— Ну что вы! — «Сашко» снова развеселился. — Это совершенно нормальная мысль. Я уважаю хорошую сатиру! Вы же знаете, что у нас теперь свободное изъявление сатирической мысли. Как говорят, демократия — прекрасная вещь, но ничего худшего человечество придумать не могло. Так что криминала в ваших словах нет ни малейшего. Другое дело — если бы вы задумали насильственное свержение существующего государственного строя.

— Несуществующего, — поправил ты его.

Он с пониманием закивал головой.

— Ситуация с нашим государственным строем действительно сложная, так что я разделяю ваше беспокойство. — Сигарета, кажется, была слишком влажной, потому что постоянно тухла, и ему приходилось снова и снова лезть в карманы штанов за спичками. — Но дело не выглядит совсем безнадежным. Все наши планы мы связываем с объединением здоровых патриотических сил, которые пока что действовали совершенно разрозненно. Ешь твою клешь, уже скоро неделя, как гнию под землей, даже сигареты отсырели!

— И что вы тут делаете? — нехотя спросил ты.

— Мы и сами не знаем, — доверительно объяснил «Сашко». — Какое-то глобальное событие, кто-то с кем-то тут встречается. А мы, так сказать, на посту. Случайно получили информацию о вашем задержании. Решили немного развлечь старого знакомого. Кстати, как вам мой украинский?

— Оставляет желать худшего, — заметил ты. — Слишком правильный, и это делает сразу очевидной вашу профессию…

— Десять лет в этой сраной Москве, а ридной мовы не забув, — похвалился «Сашко». — Возглавляю в нашем комитете первичную ячейку общества украинского языка. Кстати, стих недавно написал!.. Как я мог забыть?

Он полез рукой в тот же карман штанов и достал из него какой-то затертый клочок бумаги…

— Послушайте, Вильгельмович. Это такой философский стих, под классических японцев сделанный:

На желтых линиях осеннего листка
Читаю стих
О первых почках
Весен…

— Ну как вам? — спросил он, волнуясь, в очередной раз раскуривая погасшую сигарету.

— Вторично, — оценил ты.

— А я хотел попросить вас, чтобы вы посодействовали его публикации, — разочарованно признался «Сашко». — Я очень хотел бы напечататься. В журнале «Отчизна» или «Киев»…

— Может, лучше в «Новом литературном обозрении»? — спросил ты.

— А вы посодействуете? — подмигнул «Сашко».

Ты поморщился и замолчал.

Он долго раскуривал новую сигарету. Потом задумчиво процитировал кого-то:

— О мова ридна, шчо бэз тэбэ я?

— Говно, — ответил ты ему.

— Прошу прощенья? — не понял «Сашко».

— Я имел в виду, что без ридной мовы ни один чекист никуда не годится.

— Вот вы, называя меня чекистом, конечно, хотели как можно сильнее меня поранить, глубже обидеть, указать мне на мое место и тому подобное, — внезапно посуровел «Сашко». — Но не забывайте, умоляю вас, о том, что вы задержаны в зоне правительственной связи, а это можно расценить как терроризм и как попытку насильственного свержения. К тому же, не далее как минуту тому назад вы назвали Москву «сраной», что совершенно подпадает под статью о разжигании межнациональной розни…

— Вот как! — малость возмутился ты. — Насколько припоминаю, это именно вы назвали Москву «сраной», а я, хоть в какой-то степени разделяю такое ваше определение, между тем не могу нести ответственности за сказанное вами… Впрочем, все мы — только отголоски Великого Всемирного Колокола, и ни одно наше слово не рождается само собой. Кто это там, кстати, постоянно толчется за стеной?

— Рад, Вильгельмович, что вы, наконец, спросили об этом. И с особой радостью оповещаю: за стеной пребывают две захваченные нами подопытные крысы. Это ярчайшие представители тех подземных чудовищ, о которых в последнее время всюду столько разговоров. Они уже почти неделю не кормлены, и закончиться это должно тем, что одна из них сожрет другую. Так что подумайте.

— Чувствую некоторую тень угрозы в вашем предупреждении, — начал ты, — смею допустить, что опыт на голодных крысах можно расширить, пополнив число его участников одним поэтом. И хотя бурлит во мне недоброй памяти «крепкий виноградный напиток», все же хочу спросить: чего вы от меня добиваетесь в этот раз?

— А совсем ничего, — ослепительно улыбнулся «Сашко», затаптывая в пол наконец докуренный окурок. — Ничего мы от вас не хотим, Вильгельмович. Уже не хотим ничего. Вы же, наверно, надеетесь, что мы поставим вас перед выбором, перед моральным решением и вы сделаете свой выбор и падете смертью храбрых! Нет, дорогой! Никакого выбора! И никакой вечности для вас. Чем вы можете нам понадобиться? Вот только опыт над вами поставить, неизвестный скелет…

— Поиграйте-ка лучше на моей флейте! — заявил ты, одновременно почувствовав легкое перебегание драгунского полка мурашек по спине.

— Понимаю, что вы имеете в виду под флейтой, но не обижаюсь, — закурил «Сашко» новую сигарету, которая тут же и погасла. — И все же согласитесь, что таким образом мы с вами выполняем необходимую миру санитарную функцию. Потому что нет ни малейшего смысла в существовании на свете такого непотребства, как вы.