Нил Гейман - Осторожно, триггеры (сборник)

• Название: Осторожно, триггеры (сборник)
• Автор: Нил Гейман
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-092885-9

«Вообще говоря, триггеры – это то, что выводит нас из равновесия.

Здесь под триггерами я подразумеваю скорее такие образы, слова или мысли, которые распахиваются у нас под ногами, как потайные люки-ловушки, и мы проваливаемся из своего безопасного рационального мира в какой-то другой, куда более мрачный и негостеприимный. Сердце у нас в груди пускается вскачь. Кровь отливает от щек, руки холодеют. И мы стоим, жадно хватая ртом воздух, запыхавшиеся, бледные и потрясенные до глубины души.»

Нил Гейман.

Новый сборник мастера магического реализма состоит из 25 рассказов и стихотворений, которые раскрывают всю силу и мощь воображения.

Жемчужиной сборника является история «Черный пес» – сиквел к культовому роману «Американские боги».

---

Худо-бедная тропка бежала через холмы. Нам почти никто не попадался – разве что лудильщик с ослом, нагруженным старыми горшками, да девицей, ведшей его в поводу, которая приняла было меня за ребенка и улыбнулась, а потом разглядела хорошенько, кто перед ней, и нахмурилась, поглядела сердито и – еще бы немного, швырнула бы в меня камнем, если б лудильщик не огрел ее по руке той же самой хворостиной, какой подгонял в путь осла. Позже нам повстречалась старуха и с нею здоровый мужик – она сказала, ейный внук, – возвращавшиеся через холмы домой. Мы с ней потрапезничали; она сказала, что ходила принимать своего первого правнука и что роды прошли хорошо. Еще она сказала, что может прочитать нам судьбу по линиям на руке – если найдется, чем позолотить руку ей. Я дал старой бабе щербатый долинный грош, и она уставилась на мою правую ладонь.

– Вижу смерть у тебя в прошлом и смерть у тебя в будущем, – сказала она, помолчав.

– В будущем всякого ждет смерть, – пожал плечами я.

Она снова замолчала и молчала долго – там, на высочайших высотах, где летние ветра дышат зимней стужей и воют, и хлещут, и режут воздух, будто ножами.

– Была женщина в дереве, – сказала она. – А потом в дереве будет мужчина.

– А для меня какой в этом смысл? – спросил я.

– Будет какой-то. Однажды. Быть может, – ответствовала она. – Золота берегись. Серебро – вот твой друг.

И на этом со мной было покончено.

Колуму Макиннесу она сказала:

– Твоя ладонь обожжена.

Он подтвердил, что так оно и было.

– Другую руку дай мне, левую.

Он сделал, как ему велели. Она вперила в нее настойчивый взор.

– Ты возвращаешься туда, откуда начинал, – говорит. – Ты поднимешься выше других. И там, куда ты идешь, нет для тебя могилы.

– Ты говоришь, что я не умру? – спросил у нее Колум.

– Это все судьба левой руки. Я знаю только то, что тебе сказала, и не больше.

О, она знала больше. Я понял это по ее лицу.

Вот и все из важного, что случилось с нами на второй день.

Заночевали мы на открытом воздухе. Ночь выдалась ясная и студеная. Небо было увешано звездами, такими яркими да близкими, что, кажется, протяни только руку – и сгребешь их горстью, будто ягоды.

Мы лежали бок о бок под звездами, и Колум Макиннес молвил:

– Смерть тебя ждет, так она сказала. А меня – нет. Выходит, моя судьба получше твоей будет.

– Может, и так.

– А ну его, – говорит. – Все это бредни. Болтовня старой бабы. Неправда это.

Проснулся я на заре и увидал в тумане оленя-рогача, который с любопытством нас разглядывал.

На третий день мы перевалили через горы и начали спускаться по склону.

– Когда я был мальчишкой, – сказал мне мой спутник, – у моего отца кинжал как-то выпал из-за пояса прямо в очаг. Я вытащил его, но рукоять оказалась горячей, как само пламя. Я такого не ожидал, но нельзя же было ножу пропасть. Я выхватил его из огня и кинул в воду. Получилось много пара. Я до сих пор помню это. Ладонь мне обожгло, а руку скрутило, словно ей предназначено держать меч до самых концов времен.

– Вот они мы, – сказал я в ответ. – Ты с твоей рукой, да я, всего лишь полчеловека. Великие герои, что отправились пытать счастья на Мглистом острове.

Он хохотнул, как пролаял, коротко и невесело.

– Великие герои, – вот и все, что он сказал на это.

Потом начался дождь и прекращаться не желал. К ночи мы прошли мимо небольшого фермерского домика. Из трубы вилась струйка дыма, так что мы подошли и позвали хозяев, но нам никто не ответил.

Тогда я толкнул дверь и позвал снова. Внутри было темно, но я учуял запах сала, словно свечка горела и ее только что погасили.

– Нет никого дома, – проговорил Колум, но я только покачал головой.

Пройдя внутрь, я встал на карачки и сказал во тьму под кроватью:

– Выходи, а? Мы – просто путники, ищущие крова, тепла да гостеприимства. Мы поделимся с тобой овсянкой, солью и виски, они у нас есть. А вреда никакого не причиним.

Сначала укрывшаяся под кроватью женщина долго молчала, а потом и говорит:

– Мой муж сейчас в горах. Он сказал, если чужие придут, чтобы я спряталась, потому как мало ли что они могут со мной сделать.

– Я – маленький человек, моя добрая леди, ростом не больше ребенка. Ты сама можешь зашвырнуть меня на гору одним пинком. Мой спутник побольше будет, с обычного человека, но я клянусь тебе всем, чем захочешь, что ничего он тебе не сделает – разве что воспользуется твоим любезным гостеприимством да обсушится, и я с ним за компанию. Пожалуйста, выходи.

Вылезши, она вся оказалась в пыли и паутине, но даже и такая – лицо сплошь в саже – отличалась поистине великой красотой, а волосы ее – перепутанные и припорошенные подкроватной пылью – были густые и длинные, и цветом – что твое красное золото. На один удар сердца она напомнила мне мою дочь, но если та бесстрашно смотрела человекам в глаза, то эта глядела испуганно в землю, словно ожидала, что ее станут бить.

Я дал ей нашей овсянки, а Колум извлек из кармана несколько полосок сушеного мяса. Хозяйка наша вышла в поле и, возвратившись с парочкой тощих репок, приготовила нам троим еды.

Я наелся от пуза. У нее аппетита не было. Колум, покончив с едой, наверняка остался голодным, зато налил нам всем виски. Она взяла совсем немножко и намешала его с водой. Дождь грохотал по крыше и капал в углу с потолка, а я грелся и радовался, что хоть незваный, зато сижу сейчас внутри.

Вот тогда-то в дверь и вошел человек. Он ничего не сказал, только воззрился на нас, недоверчиво и зло. Плащ свой из овечьей шкуры и шапку он снял и кинул, как были, на земляной пол в углу. Вода текла с них так, что тут же сделала лужу. Тишина воцарилась гнетущая.

– Когда мы нашли ее, твоя жена предоставила нам гостеприимство, – сказал, наконец, Колум Макиннес. – А найти ее было непросто.

– Мы попросили дать нам кров, – вставил я. – Как просим этого теперь у тебя.

Тот ничего не сказал, только рыкнул.

В горах люди словами не разбрасываются, будто те и вправду на вес золота. Но обычай в этих местах силен как нигде: если путник просит ночлега, он его получит, будь у тебя хоть кровная вражда с ним или с его кланом или со свойственниками.

Женщина – да что там, девчонка, хотя у ее мужа борода была серо-белая; я даже задумался, уж не дочь ли она ему чего доброго, но нет, в доме была лишь одна кровать, да и в той места едва бы хватило двоим, – вышла наружу, в пристроенную к дому овчарню, и вернулась с овсяными лепешками и вяленым окороком, которые, видать, там припрятала. Мясо она порезала тонко и поставила на деревянном подносе перед мужчиной.

Колум налил ему виски.

– Мы ищем Мглистый остров, – сказал он. – Не знаешь ли, он на месте?

Тот поглядел на нас. Ветра жестоки в этих высоких землях, они умеют вырвать слова с твоих губ. Свои он поджал, но потом все же ответил:

– Да. Видал его утром с вершины горы. Он там. Но будет ли там и завтра, о том сказать не могу.

Спали мы на твердом земляном полу их хижины. Огонь погас, никакого тепла очаг не давал. Горец с женой легли в кровати за занавеской. Он взял ее по-хозяйски, под покрывалом из овечьей шкуры, а перед тем хорошенько вздул за то, что накормила и пустила нас в дом. Я слушал их – никак не мог не слышать – и сон в ту ночь шел ко мне неохотно.

Мне доводилось ночевать и в бедняцких лачугах, и во дворцах, и под холодными звездами, и до этой ночи я бы вам честно сказал, что все они для меня равны. Но тут я проснулся до света, уверенный, что нам нужно поскорей убираться из этого места, хотя и не зная почему, и разбудил Колума, приложив ему палец к губам. Мы тихо покинули сей неприветливый кров на склоне горы, ни с кем не обмолвившись словом прощанья, и я в жизни так не радовался, что ушел.

Мы уже удалились на милю, когда я сказал:

– А остров-то. Ты спрашивал, там ли он, на месте. Уж конечно, остров будет на месте – иначе какой же он остров.

Колум помолчал. Он словно бы взвешивал то, что хотел сказать – и, наконец, сказал:

– Мглистый остров не такой, как прочие места. И туман, что его окружает, не такой, как другие туманы.

Мы спускались по тропинке, сотнями лет хоженной лишь оленями да овцами – и очень мало кем из людей.

– Его еще зовут Крылатым островом, – поведал мне Колум. – Некоторые говорят, это потому, что, если поглядеть на него сверху, он будет похож на бабочку с крыльями. Мне неведомо, правда то или нет.

И вдруг:

– Пилат сказал Ему: что есть истина?[14]

Вниз-то идти потруднее будет, чем вверх.

Я поразмыслил о сказанном.

– Иногда я думаю, что истина – это такое место. Я вижу ее похожей на город: может быть сотня дорог и тысяча троп, и все они в конечном счете приведут тебя туда, в одно и то же место. Неважно, откуда ты вышел – важно, куда идешь. И если путь твой лежит к истине, ты дойдешь до нее, какую бы дорогу ни избрал.

Колум Макиннес поглядел на меня сверху вниз, но ничего не сказал. Потом:

– Не прав ты. Истина – это пещера в черных горах. Туда ведет только один путь, и другого нет. Путь этот опасен и труден, а если ты ошибешься тропинкой, то умрешь один, среди скал.