Виктор Александровский - Когда нам семнадцать…

• Название: Когда нам семнадцать…
• Автор: Виктор Александровский
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

Повесть В. Н. Александровского посвящена жизни школьников в Сибири в 30-е годы. Наряду со взрослыми герои повести — ровесники Октября — живут интересами всей страны, принимают участие в строительстве новой жизни. Учеба и дружба, помощь молодым рабочим местного завода, стремление найти свое место в жизни, — во всем этом проявляются замечательные качества молодых патриотов.

---

— Это какая же — та, мутноватая? — ядовито спросил Маклаков.

— Ну да, похожая на угасающий уголек, — подхватила Чаркина.

— А вам какую надо? — сказал Вовка. — Чтобы на гуляньях вам светила? Обыватели!

— Но-но, без оскорблений! — злобно шикнул Маклаков. — Я ведь ни пушки не забыл, ни байкальской истории…

Они стояли друг против друга, маленький, в ватной курточке Вовка и рослый, разодетый Маклаков, готовые вот-вот вцепиться друг в друга.

— Звезда Романюков явление очень любопытное, — раздался в морозной тишине голос Максима Петровича. Он словно бы ничего не заметил. — Это так называемая «новая» звезда из породы звезд, страдающих «хронической» болезнью вспышек.

— Как… разве она уже взрывалась? — удивилась Милочка.

— Да, восемьдесят лет назад… Используя данные прошлого взрыва, советские ученые предугадали срок ее повторной вспышки. А скромный астроном-любитель машинист Романюк подтвердил это на практике. Он первый обнаружил вновь вспыхнувшую звезду!

Мы с Игорем, слушая учителя, все же на всякий случай придвинулись к Вовке — Маклаков не отходил от него.

— Буржуазные ученые, такие, как Джинс, утверждают, что Солнце также заражено болезнью взрыва, который произойдет неожиданно, как вспыхнула эта звезда. «Стоит ли тратить силы на борьбу за лучшее будущее человечества? — говорят они. — Стоит ли задумываться о недостатках капиталистического строя? Все равно ведь в один момент вся жизнь на нашей планете может пойти насмарку…» — Максим Петрович передохнул и отыскал взглядом Милу Чаркину. — «Да, — отвечаем мы, — стоит! Мы будем бороться за счастье человека на нашей планете, потому что ему ничто не угрожает со стороны небесных светил. Солнце не относится к „хронически“ заболевшим светилам… За миллиарды лет своего существования оно ни разу не подвергалось вспышке и никогда не взорвется!»

Среди ребят поднялся радостный шум, кто-то крикнул «ура», захлопал в ладоши. Воспользовавшись этим, Маклаков хотел было дать Вовке подножку, но я успел свалить его с ног.

Маклаков тотчас вскочил, и мы уже готовы были сцепиться друг с другом.

Между нами стала Тоня.

— Вы с ума сошли — драться на уроке? — Тоня с любопытством глядела на меня. — Пошли бы хоть на Ангару!

Тоня была в шубке с беличьим воротником, в вязаной шапочке и белых пушистых варежках. Во всем этом наряде она казалась какой-то особенно милой.

— Ты похожа на Снегурочку, — не удержался я.

Тоня, помолчав, сказала шепотком:

— Между прочим, я на тебя уже не сержусь, Леша…

— Давно?

— С этой минуты. — Она засмеялась. — Нет, мне уже давно надоело сердиться.

Максим Петрович продолжал рассказ о созвездиях, говорил, что своими очертаниями они напоминают льва, ящерицу, оленя… Но едва ли я слушал его внимательно… Передо мной в голубом морозном воздухе стояли Тонина вязаная шапочка и Тонины губы…

По дороге домой Тоня о чем-то беспрерывно говорила, тормоша меня за рукав. Я молчал. Рядом с нами, согревая руки в карманах пальто, шагал Романюк.

— Филя, ну хоть ты скажи что-нибудь! — приставала к нему Кочка.

Романюк, придерживая очки, поглядел на небо:

— Гиппарх, Тихо Браге… Новых звезд нет в природе…

— Ты о чем это? — спросила Тоня, не знавшая о нашем разговоре в кабинете директора.

— О своем! Глядите, друзья, на небо, ищите новые звезды. Может, и ваша звезда объявится.

Мне было хорошо, и Тоне, наверно, тоже. Точно мы шли не по глухой улице, а плыли по этой звездной реке.

— Уж не хочешь ли ты променять свою математику на астрономию? — нарушила тишину Тоня.

— Тут и менять нечего, — спокойно ответил Филя. — Науки определенно родственные…

— Это он под впечатлением беседы, — заметила Тоня, когда Романюк ушел. — А что ты думаешь, Леша, вот увлечется наш секретарь астрономией и еще профессором станет. Честное слово, станет. Филипп — он ведь упрямый!

Тоня подняла воротник шубки и снова заговорила:

— Леша, когда Максим Петрович рассказывал о Большой Медведице, у меня были совсем глупые мысли… О нашем маленьком медвежонке… Ты, наверно, сейчас стихи сочиняешь, да? — вдруг спросила она.

— Какие стихи? — опешил я.

— Обыкновенные. Ты думаешь, я ничего не знаю?

— Кто тебе говорил? — спросил я сердито.

— А не все ли равно, кто? Может быть, я иду сейчас с будущим Пушкиным!

Тоня с шутливой торжественностью взяла меня под руку. Я вырвался… мы оступились и полетели в сугроб.

— Замечательно! — рассмеялась Тоня. — Напротив самого-то дома? Ой, если бы видел папа!

Мы долго отряхивались от снега.

— Зайдем, Леша, к нам, погреешься, — пригласила Тоня.

В морозном воздухе сонно прокатилось десять каланчовых ударов.

— Поздно…

— Пошли!

Увлекаемый Тоней, я вошел за нею в дом. Из прихожей в раскрытую дверь виднелась огромная спина доктора. Сидя за столом, Кочкин что-то писал. Над лохматой его головой вился табачный дымок.

Разделись тихо, чтобы не мешать. Но доктор узнал мой голос.

— Как здоровье Павла Семеновича? — спросил он, не повертывая головы.

— Да так… Кашляет, — растерялся я.

— Кашляет? — Кочкин загрохотал креслом, отодвигаясь от стола. — Чего же он ко мне на прием не приходит? Пуля не дура, свое дело знает. — Пригасив в пепельнице папиросу, доктор, хмурясь, сказал: — Ты, Алексей, предупреди брата. А то ведь я с пациентами не церемонюсь. В милицию заявлю!

— Ой, папочка, не пугай! — засмеялась Тоня и, взяв меня за руку, провела в свою комнату.

Присев к ее письменному столу, я увидел на нем стопку книг и бумаг. «Партизаны Сибири» — прочел слова, выведенные крупными буквами. Тоня, вспыхнув, прикрыла бумаги рукой.

— Нельзя читать? — удивился я.

— Да. Пока нельзя. Это выписки из архивных документов.

— Новые выписки? А разве Зотов нам не все рассказал? Зачем ты скрываешь от меня?

Тоня присела на краешек кровати.

— Прости, Леша. Но я могу говорить только то, что проверено и доказано. Таково правило исследователя. — Она помолчала и вдруг рассмеялась: — Здорово я себя похвалила — исследователем назвала!

— Да нет, наверно, не зря. — Я не без зависти думал о том, что Тоня уже выбрала себе дорогу в жизни. — Максим Петрович был прав? Пушка дала выстрел?

— Кажется, да, — ответила Тоня. — Но все требует проверки. — В глазах ее сверкнули веселые искорки. — А заметно, что я становлюсь историком? Я же меньше стала смеяться. — И она звонко расхохоталась. — Послушай, Леша, я вот о чем хотела посоветоваться…

Тоня рассказала о предстоящем слете красногвардейцев завода и предложила, чтобы мы вместе написали письмо партизану Зотову. И мы тут же стали сочинять это письмо.

— Хорошо бы он приехал! — сказала, провожая меня, Тоня. — До свиданья, мой поэт!

«Мой поэт…» Была зимняя, настоящая сибирская зимняя ночь, когда я возвращался домой. Взошла луна, посылая на землю туманный свет. Снег на мостовой и крышах домов переливался искрами. От домов падали голубые тени. Весь воздух был словно пропитан синевой.

«Млечный путь над нами… — закружились в голове еще неясные строчки, — искрится, горит…»

Я спешил, я летел домой, боясь растерять рождавшиеся слова, сочиняя новые и досадуя, что не было никакой возможности тотчас их записать. Дома я сразу бросился к столу. Зина остановила меня градом вопросов:

— Где был? Почему так поздно? Что случилось?

— Зина, оставь меня!

И Зина поняла, замолчала.

Я оторвался от стола лишь тогда, когда было записано все, что пришло в голову по дороге.

Я торопливо ужинал и скороговоркой объяснял Зине, что задержался на занятиях по астрономии, и потом снова сел за письменный стол. Но мне было, конечно, не до уроков. Я писал стихи. Писал до изнеможения, терпеливо, выбирая самые красивые, самые звучные слова. И наконец облегченно вздохнул. Стихотворение было готово:

Млечный путь над нами
Искрится, горит.
Любишь ты ночами
Арки лунной вид?
Я скажу, не скрою:
Кто-то был со мною,
Озаренный, нежный,
Что хотелось жить,
Каждый вечер снежный
Астрономом быть!

Из заглавных букв каждой строки составились два дорогих для меня слова: «Милая Кочка». Какими сильными, прекрасными казались мне тогда эти стихи!

Я переписал стихотворение начисто, перечитал его несколько раз и бережно запечатал в конверт. В этот момент я почувствовал, что голова моя стала тяжелеть, навалилась сладкая дремота. Когда я лег в постель, стояла уже глухая ночь.

Что случилось со мной? С той минуты, как был вручен Тоне конверт, я лишился душевного покоя. Перед глазами в невероятном вихре метались слова, рифмованные фразы. Я беспрерывно хватался за карандаш, писал, перечитывал написанное, и мне представлялось, что лучше этих стихов никто никогда не писал!