Татия Суботина - Жажда

• Название: Жажда
• Автор: Татия Суботина
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Что бы вы сделали ради того, чтобы выжить?

Марта Туманова, обычная студентка, и представить не могла, во что обернется уикенд на природе, куда пригласили одногруппники. Остров забытых душ, оказавшийся ловушкой. Ее персональное Чистилище, где Марта должна сама решить, в какую дверь войти: ад или рай.

Друзья, ради выживания готовые на все, откроются новыми гранями, о которых она и не подозревала. Есть ли в окружающем ужасе место любви? Съесть самой или быть съеденной ради того, чтобы уцелеть?

А какой бы выбор сделали вы?..

Предупреждение: Присутствуют эротические и сцены жестокости (не героя над героиней). Возрастной ценз: строго 18+.

---

Я не смогла скрыть горькую усмешку. Она разорвала, скривила мое лицо.

— Не думаю, что всем есть до этого дело.

— Марточка, но мы же все уже решили! — Машка сложила бровки домиком, просительно посмотрела на меня и вновь показалась мне маленькой пятнадцатилетней девочкой.

Которой, в принципе, и являлась на самом деле.

Я чувствовала себя разбитой, усталой и подавленной. Спорить совершенно не хотелось, но молчать тоже. Понимала, что если не скажу сейчас, то не скажу уже никогда.

— Как я буду потом с этим жить? Неужели ты хочешь, чтобы твоя сестра стала убийцей?

Машка облизала пересохшие губы, ее карие глаза увлажнились. Сестра схватилась за кончик косы и стала наматывать прядки на палец.

— Нет, что ты! Конечно, нет! — замотала головой она. — Марта, не стоит так думать. Вот вечно ты нагнетаешь! Ты будешь жить, как все!

— Как все?

— Конечно. Ничего в этом страшного нет, — Машка громко сглотнула. Если бы не ее серьезное, почти непроницаемое выражение лица, я бы подумала, что она сама не верит в то, что говорит. — Многие это делают и потом живут себе спокойно. Даже не вспоминают.

— Я — не многие!

— Марта, я знаю, — сестра вскочила, присела на скамью рядом и накрыла ладонями мои руки. — Какие холодные.

Машка принялась растирать и греть дыханием мои пальцы. Тепло от ее тела было приятным, но совершенно не хотело задерживаться во мне. И как только Машка прекращала массировать руки, они вновь превращались в ледышки.

— Марта, я понимаю, что тебе тяжело. Но ты должна это сделать.

— А как же пресловутая свобода выбора? — вырвалось у меня.

В коридоре подвала было пусто и тихо. Лампы дневного свечения создавали иллюзию дня. В конце коридора одна из ламп противно гудела, свет от нее был резким, постоянно мигал. Она наводила на меня ужас. Я знала, что на улице давно поздняя ночь. Холодная, ноябрьская ночь. Чтобы добраться в клинику, нам с Машей пришлось сначала трястись в вагоне последней электрички из поселка, а потом ловить попутки. Не знаю, как мы успели вовремя. Я молила Бога, чтобы не успели. И когда на трассе пятая машина проехала мимо нас, не затормозив, в душе уже стала зарождаться надежда, что мои молитвы услышаны. Ведь опоздай я — операцию можно было бы отложить. А там, возможно, я смогла бы что-то придумать.

Бог оказался глух.

Шестая машина, синяя «восьмерка», притормозила и водитель, немолодой, толстый мужчина, любезно согласился нас подвезти.

Всю дорогу он травил бородатые анекдоты, плотоядно поглядывал на Машку, которая словно специально уселась на переднее сиденье. Ее грудь третьего размера была хорошо заметна даже под серым, сбитым пальто. По сравнению с Машей я была похожа на клопа. Больного, худого и маленького клопа. Не удивительно, что водитель обращался со мной, как с пустым местом.

Мне не нравились его маслянистые взгляды, которые я то и дело ловила на фигуре сестры. Но ничего сделать не могла. Да и, кажется, самой Машке нравилось подобное внимание. Волнение из-за того, что совершаю самую огромную в своей жизни глупость — напрочь отбило способность быстро соображать.

Поэтому я лишь смотрела на водителя и представляла, как его глаза наливаются кровью и стекленеют, как он заходится в кашле и давится собственной рыжей бородой. Эта картинка настолько мне понравилась, что я всю дорогу прокручивала ее в голове, с какой-то больной радостью.

Мама всегда шутила, что будь я партизанкой — немец выиграл бы войну. Она говорила, я настолько бесхитростная и наивная, что все эмоции отпечатываются на лице, словно бегущая, новостная строка в телевизоре.

Знала бы мама, что мы с Машей задумали… Никогда бы не простила. Меня, так точно. И куда делась ее маленькая, бесхитростная девочка?

Наверное, водитель смог уловить мое тайное послание и, когда довез нас до клиники, приставать к Машке не стал. Даже денег не взял, только попросил быстрее выйти из машины.

В клинику успели вовремя. Крупный, широкоплечий охранник пропустил нас через черный ход, а пожилая санитарка провела в подвал. Я знала, то на что подписалась — незаконно. Но никак не ожидала той дрожи, окатившей волной позвоночник, когда мы спустились в подвал. Пока готовилась процедурная, пришлось сидеть и ждать в коридоре. Машка строго следила за тем, чтобы я не сбежала.

По правде сказать, такие мысли уже не раз посетили мою голову. Но бежать мне было некуда.

— Но ты же уже сделала выбор! Мы здесь. Скоро это закончится. Обратной дороги нет.

Я кивнула.

В одном Машка была права — обратной дороги нет. Контракт я подписала, аванс не только получен, но уже и потрачен. И вторая половина денег нам сейчас была крайне необходима. Поджимали сроки вноса второй части оплаты для шунтирования.

— Не бойся. Подумай о маме. Подумай только — от твоего решения зависит ее жизнь! — сказала Маша, будто прочитав мои мысли.

Я закусила губу, наклонила голову, волосы упали, спрятав лицо. Сестра знала куда давить, чтобы я приняла необходимое ей решение. В такие моменты мне казалось, что ей не пятнадцать, а пять десятков лет, как минимум.

В старину, гонцам за плохую весть отрубали голову. Жаль, что эта традиция не сохранилась до наших времен. Возможно, тогда тетя Люба, местный фельдшер, не оббегала бы пол поселка с новостью, что наш папка зажимается с Зинкой — продавщицей из будки. И она от него «залетела». Эта сплетня не прилетела бы на молокозавод, где работала мама и не застала ее врасплох, как раз посреди тяжелого, серьезного процесса. Рука мамы не дрогнула бы и не отпустила нужный рычажок; чан с кипящим молоком не перевернулся бы, а маму не увезли в больницу с острым инфарктом.

Через полгода папка ходил по поселку в обнимку с уже изрядно потолстевшей в области талии Зинкой. Невооруженным глазом было видно, что сплетня оказалась правдой — они ждали пополнения. А мама все еще лежала в больнице. Сначала в реанимации, потом в кардиологии, а потом вновь в реанимации. Состояние ее здоровья стремительно ухудшалось. Помню, хирург-кардиолог, забавный такой, лысый дядечка, говорил зареванной Машке, что мамино сердце просто устало, оно немножко отдохнет и вновь станет работать как раньше. Машка вытирала слезы, кивала и верила.

И кто из нас наивная девочка?

Для меня же у хирурга не нашлось веселой сказочки. Пришлось выслушать правду: маме осталось не больше полугода и без шунтирования она умрет. Конечно, маму поставили в очередь. Но процент того, что она продвинется, хотя бы на три человека вперед за полгода был нещадно мал. Операция вне очереди стоила сумасшедших денег. Я никогда не представляла столь огромную сумму рядом с собой даже мысленно, не то, чтобы держать в руках.

Но дать маме умереть не могла.

— Ты права, — ответила сестре, и боль в области солнечного сплетения почти отступила. — Я не могу так подвести маму. Мы внесем оставшуюся сумму, маме сделают операцию и все будет как раньше.

— Как раньше, — Машка с благодарностью сжала мою руку.

Я заглянула ей в глаза — темный омут под густой вуалью ресниц, и поняла, что должна пойти на это ради сестры. Она без матери не выживет. Особенно в детдоме. И как бы Машка не хорохорилась, эта мысль пронзила мой разум настолько четко сейчас, будто опалила железом. Наверняка опеку над сестрой я не выбью, и Машка отправится в сиротинец.

Разве такое детство я желаю собственной сестре?

Когда женщина в длинном халате появилась из-за поворота, за которым не так давно скрылась, и направилась к нам, я решительно поднялась и сделала пару нетвердых шагов ей навстречу. Меня шатало и водило в стороны, будто я изрядно накачалась водкой или еще чем. Хотя трезвее, чем сейчас, я, наверное, больше никогда в жизни не была.

— Туманова Марта Олеговна? — женщина изогнула тонкие брови, приблизившись ко мне почти вплотную.

Я кивнула. Слюна во рту стала вязкой, язык мешался, и, казалось, распух. Я не была уверена, что смогу связать и два слова.

— Пора. — Сказала медсестра, крепко взяла меня под локоть и потянула за собой. — Нас уже ждут.

Ноги подгибались, словно превратились в мягкую вату. Я обернулась и уцепилась взглядом за побледневшее лицо Машки.

— Только Сереже не проболтайся, — вскинулась я, дождалась ответный кивок от сестры и выдохнула.

Еле дыша, я направлялась совершить свое первое убийство.

* * *

— Не тяни кота за яйца! — противно хмыкнул женский голосок справа.

Я заставила себя повернуть голову и увидела ухмыляющееся лицо Регины. Она уже сделала свой выбор и теперь стояла в предвкушении. Ее заострившееся от голода лицо в отблеске луны выглядело зловеще и страшно. Большие черные глаза в украшении густых ресниц, слегка курносый нос, тонкие губы и острые скулы… Еще пару недель назад я искренне считала ее красивой, но сейчас… Все это напоминало мне маску палача, что застыл на миг, наслаждаясь атмосферой страха, но вот-вот и протянет жесткие пальцы к моей шее.