Екатерина Дашкова - Записки 1743-1810

• Название: Записки 1743-1810
• Автор: Екатерина Дашкова
• Издательство: Мир книги, Литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-486-03128-1

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810) — русский литературный деятель, директор Петербургской АН (1783–1796), принадлежит к числу выдающихся личностей России второй половины XVIII в. Активно участвовала в государственном перевороте 1762 г., приведшем на престол Екатерину II, однако влияние ее в придворных кругах не было прочным. С 1769 г. Дашкова более 10 лет провела за границей, где встречалась с видными политическими деятелями, писателями и учеными — А. Смитом, Вольтером, Д. Дидро и др. По возвращении в Россию в 1783 г. возглавила учрежденную в том же году по ее предложению Российскую академию для изучения русского языка — уже этого достаточно, чтобы навеки вписать ее имя в историю русской культуры. Но она была и ученым-филологом и писательницей.

Среди произведений Дашковой наибольший интерес представляют публикуемые на страницах этого издании «Записки», в которых имеются ценные сведения о времени царствования Петра III, о воцарении Екатерины II, зарисовки московского быта середины XVIII в., характеристики известных русских и европейских деятелей.

---

Я последовала совету Мелиссино. На следующий день я сказала Самойлову, как я была неприятно поражена накануне, узнав, что какая-то нелепая мысль Орлова получила распространение и могла повредить служебной карьере моего сына. Самойлов уверил меня, что как Орлов, так и Шувалов (несмотря на свой поэтический талант) нередко высказывали необыкновенные мысли, с которыми никто не мог согласиться.

— Но как же сделать известным где следует, что этот план составляет измышление князя Орлова и, к несчастью, попал на язык Шувалову? Как мне объяснить, не делая сплетен, недостойных и императрицы и меня, что я не только не строю столь нелепых планов, но и прихожу в ужас от того, что они зародились в голове Орлова.

— Императрица знает вас слишком хорошо, княгиня, — ответил Самойлов, — чтобы поверить этому; впрочем, я вернусь в Петербург за год до вашего возвращения туда; если вы позволите, я передам все, что слышал сейчас, моему дяде Потемкину и буду счастлив доказать на деле все мое уважение и благодарность к вам и вместе с тем предупрежу князя о том, что на вас взводят эту клевету.

Я поблагодарила его за участие и согласилась на его предложение, но не могла не высказать, что не привыкла к тому, чтобы мне не отвечали на мои письма, ввиду того что даже коронованные лица относились ко мне иначе. Самойлов с живостью ответил, что Потемкин не мог не ответить мне и письмо его, вероятно, затерялось.

Самойлову хотелось видеть модели и планы укреплений, которых нельзя было осмотреть без особого разрешения от двора. Шувалов целых восемь месяцев все обещал ему достать разрешение; я объявила ему, что мною уже получено позволение для моего сына и что на следующий день он может вместе с ним пойти их смотреть. Я пригласила его к обеду на следующий день и вечером в оперу. В моем распоряжении была ложа маршала Бирона в Опере и во Французском театре. Этот Бирон представлял из себя тип старинного изысканно-воспитанного вельможи; он очень полюбил мою дочь; она делала из него все, что хотела, так что он нередко певал арию: «Quand Biron voulut danser, quand Biron…»[146] и т.д. и сам танцевал под собственное пение.

В начале марта я уехала из Парижа, мы поехали через Верден, Мец, Нанси, Безансон в Швейцарию. Я останавливалась по дороге во всех городах, имевших военное значение, дабы мой сын мог ознакомиться с военным искусством во Франции. Мы получили разрешение на осмотр всего интересовавшего нас, а в Люневилле нам показали даже маневры, чего никогда не делали для частных лиц.

В Берне я встретилась с некоторыми старыми знакомыми, а в Женеве — с Крамерами и Гюбером, прозванным Птицеловом вследствие того, что любил соколиную охоту и отлично знал жизнь птиц. Этот замечательный своим умом и способностями человек питал ко мне искреннюю дружбу, он подарил мне портрет Вольтера своей работы, и мы расстались самым сердечным образом. Остервальд, известный своими процессами против Фридриха Великого, в которых он отстаивал свои дворянские права, сопровождал меня из Невшателя в глубь страны, чтобы осмотреть интересные деревни Локль и Шо-де-Фон и их окрестности. Мы с этой целью наняли местные экипажи, так как дороги были немного узки. Благодаря здравому смыслу, познаниям и добродушию этого славного старичка, поездка наша была весьма приятна. Его дочь помогала ему в управлении его типографией. Я купила у него несколько книг и, заплатив за них вперед, попросила его послать их в Амстердам моим банкирам Паю, Рику и Вилькинсону.

Я с удовольствием и некоторой грустью снова увидала Женеву и Лозанну, так как эти два города напоминали мне то счастье, которое я испытала в них в обществе моего друга m-me Гамильтон.

Мы поехали в Турин через Савойю и Мон-Сенис. Я встретила очень любезный прием со стороны их величеств и всей королевской семьи. В это время при туринском дворе не было русского министра, так что меня представил ко двору английский министр, сын лорда Бюта и племянник министра Мекензи, с которым я была очень дружна в Лондоне. Мы осмотрели военную школу, и по приказанию короля нам показали все, что было в ней достопримечательного. Молодой барон Эльмпт, ливонец по рождению, подданный императрицы и сын генерала барона (а впоследствии графа) Эльмпта, слушал лекции в королевской военной академии. Он дурно себя вел и наделал глупостей, которые могли бы повести к исключению его из академии и стыду для него; я попросила британского министра, мистера Стюарта (Stewart), взять его под свое покровительство, пока я не напишу его отцу, пользовавшемуся большим уважением в России, чтобы он его отозвал.

Король Сардинский[147] очень гордился укреплениями, сооруженными им в Александрии, и ревниво оберегал их от посторонних глаз, так что их показывали иностранцам только с особого разрешения короля. Он был настолько добр, что при нашем проезде через Александрию велел показать моему сыну все без исключения укрепления. Мы поехали через Нови и Геную и остановились на несколько дней как в Генуе, так и в Милане, чтобы осмотреть в подробностях все достопримечательности. Граф Фирмиан, министр императора, управлявший герцогством, был очень хороший и просвещенный человек; его обожали в области. Он был очень любезен с нами и помог нам осуществить нашу поездку на озера Маджиоре и Лугано и на Борромейские острова; на этом пути не было почтовых станций и лошадей; он велел поставить смены лошадей в известных пунктах, и мы удобно и без задержек совершили нашу поездку. Красоты природы привели нас в восторг, и мы с трудом расстались с этой местностью, показавшейся нам земным раем. На открытом воздухе росли всевозможные сорта лимонных и апельсинных деревьев так же свободно, как у нас береза и липа; одни стояли в цвету, другие были покрыты спелыми фруктами. Огромное здание, начатое одним из Борромеев и не доведенное им до конца, казалось, было слишком обширным для летней резиденции даже коронованных особ, и размеры его могут быть объяснены разве только тем, что он был племянником папы, который в те отдаленные времена мог удовлетворять самые широкие и расточительные замыслы.

Мы пробыли по два дня в Парме и Модене и остановились во Флоренции, где посвятили целую неделю осмотру знаменитой картинной галереи, церкви, библиотеки и великогерцогского кабинета естественной истории. Его королевское высочество приказал дать мне все дублеты, которые я пожелаю иметь, вследствие чего я получила много окаменелостей не только местных, но со всего земного шара, собранные Великим Комо[148], благодаря которому возродилась и расцвела наука в Италии.

Затем мы отправились в Пизу. Это красивый город с пятнадцатитысячным населением и считается вторым в Тоскане. Страбон[149] говорит, что он был основан аркадянами по возвращении с Троянской войны[150]. Другие ученые уверяют, что он был основан значительно раньше Пелопсом[151], сыном фригийского царя Тантала. Как бы то ни было, Пиза значилась в числе двенадцати главных городов Этрурии. После падения империи в одиннадцатом столетии она господствовала на море. В 1509 г. она перестала быть республикой, и Медичи[152], желая обезопасить себя от пизанцев (в 1609 г. обнаруживших стремление к независимости), постоянно старались ее ослабить. Пиза — город довольно большой и красиво выстроенный, но вследствие малочисленности жителей, сравнительно с его величиной, он кажется немного пустынным. Промышленности у него нет никакой, хотя река Арно, протекающая посреди города, казалось, могла бы способствовать ее развитию. В нем есть только фабрика стальных изделий. К самым замечательным памятникам старины относится собор, выстроенный в одиннадцатом веке и украшенный добычею, отнятою пизанцами у сарацин. У него три великолепные бронзовые двери работы Джиованни да Болонья[153], изображающие Страсти Господни. Весь собор мраморный и украшен 74 колоннами; из них 62 сделаны из восточного гранита. В соборе есть две колонны из порфира и четыре картины Андреа дель Сарто[154]. Любитель естественной истории заметит, что одна из маленьких колонн, поддерживающих кафедру, составлена из кусочков разных сортов порфира, соединенных между собой пастой из простого порфира. Комиссар дал в мою честь великолепный обед, а после обеда повел нас на двор г-жи Розальмины смотреть игры — il jocco del ponte[155], устроенные специально для меня. Противники, носящие название своих приходских церквей, Санта Мария и Санто Антонио, вступают в бой на мосту. На них каски и шлемы, они одеты в длинные плащи. Единственное их оружие состоит из плоской дубины с двумя рукоятками. Пизанцы так любят эти турниры, что нередко в них принимают участие вельможи. Они происходили каждые пять лет, но, кажется, будут прекращены; великий герцог, не воспрещая вовсе, затрудняет, однако, их осуществление, объявив, что сорок восемь депутатов от обеих сторон обязаны нести ответственность за последствия турнира, возмещать убытки и содержать семьи убитых не только местных крестьян, но и флорентийских и ливорнских, нередко приезжающих помериться силами с пизанцами. Часто эти игры порождали ссоры и дуэли. Все высшее общество принимало в них участие, и дамы носили цвета своих приходов. Матери и сестры ссорились между собой, если по мужу принадлежали к разным приходам. Я провела время большой жары и малярии на морских купаньях в Пизе. В этот период времени путешествие является небезопасным ввиду свирепствующей малярии. В Пизе я жила у нашего представителя, графа Мочениго. У него был собственный дом, где мы и расположились очень удобно. Этот хороший, честный человек жил с своей семьей по старинным обычаям. Он занимал с женой и дочерью одну комнату, другую предоставил своему сыну, а третья служила ему кабинетом. Остальную же часть дома он предоставил мне. На берегу моря я наняла отличный дом. Нам отпускали из герцогской и публичной библиотеки и из разных монастырей все книги, какие я только хотела. Я установила целую систему чтения в хронологическом порядке и по предметам чтения. В восемь часов утра, после завтрака, мы с детьми отправлялись в самую большую комнату на северной стороне дома. В одиннадцать часов мы закрывали ставни и читали поочередно вслух до четырех часов. Затем мы одевались и в пять часов обедали. После обеда мы еще занимались чтением один час; тогда уже наставало время, когда можно было, не задыхаясь от жары, открывать окна и гулять вдоль канала. Это место было единственным, где можно было дышать свежим воздухом; но оно было запущено и завалено всяким мусором. Я велела его расчистить на свой счет, посыпать гравием и поставить скамейки. Мы задыхались от жары и недостатка воздуха, так что я писала одной своей подруге, что если ночью мы и не жаримся от солнца, то, вероятно, какой-нибудь злой дух выкачивал из Пизы весь воздух пневматической машиной.