Сергей Андреев-Кривич - Может собственных платонов...

• Название: Может собственных платонов...
• Автор: Сергей Андреев-Кривич
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1963

Поэт и физик, химик и астроном, металлург и специалист по горному делу, историк и филолог — его имя в ряду великих людей.

Жизненный путь Михаила Васильевича Ломоносова начинался в петровскую эпохy.

Понимая великое значение для России наук, преемник в этом Петра, Ломоносов звал своих соотечественников к научному подвигу, он хотел, чтобы они показали что

Может собственных Платонов

И быстрых разумом Невтонов

Российская земля рождать.

Михаил Васильевич Ломоносов. Великий деятель русского просвещения. А ведь он — просто сын архангельского крестьянина-помора. А потом — академик, великий ученый, знаменитый поэт; его именем гордится наша страна. Как же все это случилось?

Как смог Михайло Ломоносов у себя на родине добиться тех знаний, которые и дали ему возможность получить в дальнейшем образование, открывшее его славный путь в науку? До девятнадцати лет Ломоносов оставался у себя на родине, потом ушел в Москву. Почему ушел, почему навсегда, почему тайно покинул отчий дом?

Надо вникнуть в раннюю ломоносовскую биографию, чтобы суметь получить ответы на эти вопросы, которые неизбежно взволнуют каждого, кто захочет постигнуть все значение того, что совершено одним из величайших русских людей. Необыкновенным было уже начало жизненного пути Ломоносова.

…Живет на Севере юноша, отважный, настойчивый. И только будущее покажет: Гениальный. И в жизни его происходят удивительные, неожиданные и опасные события. Об этом и рассказывается в повести С. А. Андреева-Кривича, посвященной юности Ломоносова.

---

Близилась весна, и стаи снегирей возвращались с южной кочевки к гнездовьям. Вон в сторону отлетела стайка самцов, скользнула к высокому дереву — струя пламени пролетела, и красногрудая, огненная стайка осела на верхней ветви дерева; ветвь будто зажглась огоньками. Стайка опустила крылья, открыв ярко-белые надхвостья, распустила лаково-черные хвосты, отодвинула их в сторону и стала совершать какой-то танец, поворачиваясь в разные стороны, изредка приседая, и, так пританцовывая, начала петь. Прислушавшись хорошенько к пению самцов, повертев короткими головами со вздутыми клювами, поморгав глазами, к самцам порхнуло несколько самок и вместе с ними они запели весеннюю песню.

Крупным шагом вдоль дорожных обочин вышагивали вороны, косым глазом выглядывая добычу.

Хитро, на самой тоненькой верхушке ели, умостившаяся сорока, раскачиваясь по ветру, особенно сильно, чуя тепло, кричала своим надтреснутым старушечьим голосом.

Нечастый здешний гость поползень, маленькая птичка, меньше воробья, так и метался по ветке, бегал по ней вверх и вниз, крепко схватываясь за кору цепкими когтистыми лапками. Зорко и быстро присматриваясь то одним глазом, то другим, он искал угнездившуюся в прогревшейся коре козявку и, найдя, колотил кору похожим на кинжальчик клювом, выбивая из нее добычу. Выколотив козявку, он зажимал ее лапкой, и злосчастная козявка отправлялась в зоб ловкого добытчика.

На раскинувшихся по бугру вербах и ивах уже потрескались почки, и из них выползли мягкие серые пушки.

Навстречу Михайле, нырками припадая к земле, простреливая воздух, промчалась птичья стая, на лету стрекоча свою веселую весеннюю песню.

Шла весна.

Глава 13. ОПАСНОСТЬ

В этом году Василий Дорофеевич принанял сенокосное угодье, которое находилось ниже Курострова, уже у Большой Двины. Когда подоспела сенокосная пора, вниз по Двине отправились всем семейством: Василий Дорофеевич, Ирина Семеновна и Михайло.

С того времени, когда произошло столкновение между мачехой и пасынком, немало воды утекло. Прошли два года, шел 1730 год. Михайло учился по своим книгам. Они лежали у него открыто, и Ирина Семеновна лишь презрительно кривила губы, когда видела книги у пасынка на столе. Она их не трогала. Через гордость свою мачехе действительно переступить было трудно. Однако она смогла переступить через другое…

Ирина Семеновна полоскала белье, с размаху ударяя о воду мокрым тяжелым полотном. Прополоскав, она складывала отжатое белье горкой на подложенные чистые камни. Повернувшись к реке и опустив в воду выстиранную рубаху, она не увидела, что стоявшая от нее направо горка схилилась, поехала набок и опрокинулась в воду. Когда платки и полотенца уже плыли по реке, только тогда Ирина Семеновна заметила беду.

Пока она отвязывала стоявшую невдалеке лодку и вставляла в уключины весла, белье уже уплыло далеко.

Собрав разбежавшееся по реке белье, Ирина Семеновна подогнала лодку к берегу и, сильно ударив в последний раз веслами, направила ее прямо к глубоко вросшему в песок якорю.

Когда лодка со всего хода ударилась носом о якорное копье, что-то вдруг хрустнуло. Выйдя быстро на берег, Ирина Семеновна увидела, что верхняя доска, которая была заведена под носовую скрепу, отскочила в сторону. В носу зияла дыра.

Ирина Семеновна сильно прижала отошедшую доску, подала ее обратно под скобу, вдела на гвозди, с которых доска соскочила, так как отверстия в дереве раздались, проржавев от старых гвоздей. Доска опять держалась, и ничего снаружи видно не было.

«Опасное дело, опасное», — подумала мачеха. Она сообразила, что, если кто-либо, не зная, пойдет далеко на лодке, а тут вдруг волна поднимется и начнет сильно трепать и швырять лодку, доска может отскочить. Вода так и хлынет.

Кончив полоскать белье, Ирина Семеновна тугими жгутами сложила его в таз, поставила таз на плечо и пошла к разбитому невдалеке за песчаным холмом их стану.

«Хорошо, что заметила, — думала мачеха. — Наши-то собирались как будто сегодня ночью на рыбную ловлю. Хорошо, что заметила».

Избоченившись, она ловко и быстро шла по поднимавшейся на пригорок тропинке. Вот уже и стан их виден. Около шалаша пасутся стреноженные лошади. Вон Василий Дорофеевич хлопочет у телеги с высоко поднятыми и сложенными наперекрест оглоблями.

Ирина Семеновна села перевести дух, немного занявшийся от быстрой ходьбы.

Передохнув, мачеха снова поставила таз на плечо и пошла. Вдруг она резко остановилась, пораженная пришедшей ей в голову мыслью.

«Михайла-то вовсе один ведь собирался идти на ловлю, Василий занят, — быстро мелькнуло в голове у мачехи. — Один, один, — билась эта мысль у нее в мозгу, — один…»

На лице Ирины Семеновны изобразилось волнение. К щекам ее приливала кровь, и они горели. Вдруг губы мачехи сильно сжались. Она решилась. Ирина Семеновна повернулась и пошла в другую сторону, туда, где виднелся стан их соседей по сенокосу.

Увидев Ирину с тазом на плече, Алена, ее подруга и землячка, удивилась:

— Ты что?

— А так. Ничего. В гости пришла.

Она усмехнулась и добавила:

— Душу свою испытать. Крепка ли.

— Ох, Ирина, и непонятная же ты!..

— Часом случается — сама себя не понимаю.

Будто вспомнив свое дело, она спросила:

— Да, вот что: нет ли вестей каких из Матигор, от наших?

— Это что ж — сюда, в стан, вести нам слать будут?

— Ах да, да. Я и забыла… В стан… Ну конечно, стан…

— Ты сядь, Ирина. И таз свой сними да поставь на землю.

— Какой такой таз?

— А вот тот, что у тебя на плече…

Ирина Семеновна удивленно покосилась на таз:

— А… таз… Да, да… Я и забыла…

Вдруг она вскинулась. Резко сбросив таз на землю, она почти закричала:

— Я могла не видеть! Ничего не заметить! Все бы само собой случилось. А потом, не обязательно же волна по реке пойдет.

Ирина говорила что-то совсем для Алены непонятное. «Порченая», — мелькнуло в голове у той. Так Ирину нередко называли за глаза еще в детстве, удивляясь странности и дикости ее нрава.

Ирина Семеновна села. Стали беседовать. Но разговор не клеился. Необычная гостья то замолкала, хмурилась, то вдруг задавала вопрос, а ответа не слушала. И как-то странно она смотрела на склонявшееся к горизонту большое солнце.

— Ночь… Скоро ночь… — некстати сказала Ирина Семеновна.

Алена все больше и больше удивлялась:

— Не пойму я тебя. Беда, что ль, какая стряслась?

— А ты не во всякую душу старайся заглянуть. Смотри, ненароком испугаешься.

Алена вздохнула и больше уже ничего не старалась выведать у бывшей, по ее мнению, не в духе Ирины.

Когда Михайло к ночи уходил один на рыбную ловлю, мачеха еще не вернулась в стан.

Глава 14. МАЧЕХА СПАСЛА СВОЮ ДУШУ ОТ ГРЕХА

Когда Ирина Семеновна возвратилась, Василий Дорофеевич встретил ее недовольный:

— Где же ты была?

— Дела обдумывала: как жить с тобой будем, да поживать, да добра наживать. На то время нужно.

— Добро-то я наживаю.

— Оно мне и досадно.

— И придумала что?

Ирина Семеновна бросила на мужа темный, сумрачный взгляд:

— Придумала.

Круто повернувшись к Василию Дорофеевичу, она пошла к телегам. Отойдя, она бросила через плечо:

— У Алены была. Заговорилась. Ну, вот и задержалась.

А потом добавила:

— С детства ведь подруги мы. Есть что вспомнить.

Ночь Ирина Семеновна спала плохо. И как только развиднелось, она поднялась и пошла к реке.

За частым ивняком, густо обсевшим речной берег, Двины видно не было. Быстро пройдя по вившейся среди кустов тропке, Ирина Семеновна вышла к тому месту, где берег обрывом падает к намытой рекой песчаной полосе. Она раздвинула в стороны сизые хлысты ивняка. По серой еще воде Двину била частая волна.

— Ты что, мать, рано поднялась? — встретил жену только что прогнувшийся Василий Дорофеевич. — Что на реку ни свет ни заря ходила?

— А искупаться — по прохладце.

— Будто ране поутру купаться не ходила.

— А вот теперь взяла да и пошла.

Ирина Семеновна вздела на перекладину чайник и медяник с кашей, запалила хворост и села у костра, неподвижно глядя на пламя, побежавшее языками через густой желтый дым.

— Вроде забота у тебя на сердце, Ирина. О чем думаешь?

— О чем? Да вот о том, как это человеку на этом грешном свете да без греха прожить. И стоит ли?

— Вдруг да без греха не до всего дойдешь? Так?

— Может, и так.

— А тебе все на высоту хочется?

— Плохо ли?

— Ну, станется, и придумываешь себе грех, который полегче?

— Не так уж чтобы…

— Малых грехов, от которых большая польза, не так уж много…

— И то…

Чайник зафыркал, пар поднял крышку, из носика в огонь побежала тоненькая водяная струйка. Через некоторое время поспела и каша.