Антанас Венуолис - Перепутья

• Название: Перепутья
• Автор: Антанас Венуолис
• Издательство: Vaga
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

В романе классика литовской литературы А. Венуолиса (1882—1957) запечатлена борьба литовцев за свою государственность в конце XIV века. Сюжет романа основан на борьбе между Литвой и Тевтонским орденом. Через все произведение проходит любовная линия рыцаря тевтонского ордена и дочери литовского боярина.

---

— А если бы сразу же через эту дыру в замок забраться?

— Жди, так тебе язычники и позволят забраться: или кипящей смолой обольют, или впустят нескольких и тут же прикончат; разве в одну дыру много пролезет!

— А эта виселица зачем? — не переставал удивляться Оскар Фукс.

— И она тоже для разрушения крепостных стен: на ней раскачивают большое толстое дубовое бревно и комлем бьют по стене… А знаешь ли ты, из чего свиты веревки этой виселицы?

— Нет, не знаю.

— Из зубровых жил!

— Bei Gott! Bei Gott! А язычники очень боятся этих машин?

— Сначала, бывало, боялись, а теперь привыкли… Помню, в том году, когда мы с великим магистром и герцогом саксонским шли Каунасский замок брать, язычники, как только увидели тараны, так перепугались, что сами замок сожгли!

— А наши тараны меньше английских?

— Не меньше и наши, но наши не стальные, а дубовые, и только железом окованы… Пойдем, брат Оскар, дальше, а я покажу тебе новые французские пушки, что вчера привезли. Этих пушек язычники боятся как огня; только выстрелят, так они все сразу падают на землю и молятся.

— И молятся?! — удивился Оскар Фукс.

— И молятся: они думают, что это ихний бог Перкунас на небесах грохочет…

— О heilige Maria, какие они глупые, эти язычники!

— А как только они лягут молиться, так мы их мечами по спине, по спине…

— Брат Ганс, возьми ты и меня с собой на войну с язычниками. Ты увидишь, Ганс, как я их рубить стану. Ты не думай, что я такой молодой, я уже мужчина, я своим мечом одним ударом дубки толщиной с палицу словно капусту рублю! Возьми, брат Ганс, я твоим оруженосцем буду.

— Ты не думай, брат Оскар, что язычники такие уж глупые и позволят тебе свои головы словно капусту рубить. Смелые и они, когда разозлятся. И пушек только сначала боятся. А рука у язычников какая сильная! Счастье еще, что мечи у них короткие. А иногда без мечей, без доспехов, одними только металлическими палицами наши полки разбивают. А сулицы как бросают! И все целятся, негодяи, или в глаз, или в прорезь, где доспехами не прикрыто.

— И попадают?

— И попадают. Но сохрани нас, непорочная дева, от встречи с язычниками с глазу на глаз в пуще или даже в поле. Как бешеная рысь набрасываются! Мечом даже не пытайся защищаться — все равно вышибут из рук железной палицей и череп раскрошат!

— О heilige Maria! А что же делать?

— Что делать? Лучше всего с язычником один на один совсем не встречаться, а на войне всем в куче держаться. А если уж встретился, то лучше бросай меч в сторону, падай на колени и проси пощады.

— Они щадят?

— Не всегда.

— А довелось ли тебе, брат Ганс, встретиться с язычником с глазу на глаз?

— Как не довелось, да и не раз… В том году, когда мы с великим магистром…

— Пощадил он тебя?

— Я его пощадил!

— Неужели он палицей меч из рук не вышиб?

— Вышиб.

— И все-таки пощадил?

— Нет. Я и не стал просить у него пощады: сам бросился на него и руками задушил!

— И он не ударил тебя палицей?

— Не успел. В бою я тоже проворен, как рысь.

Оскар Фукс даже рот разинул и смотрел на смельчака Ганса Звибака, не зная, правду тот говорит или лжет.

Наконец подошли они к французским пушкам. И здесь уже толпились любознательные мещане, слуги, служанки, кнехты, несколько братьев и братиков. Все смотрели на новые пушки, удивлялись, охали и качали головой. Возле пушек стояла французская стража. То один, то другой крестоносец пытался заговорить с ними, что-то спрашивал, но французы не знали немецкого. Ганс Звибак, хвастаясь перед братом Оскаром и другими братиками и кнехтами, оттолкнул зевак от одной пушки и, словно великий знаток артиллерии, принялся объяснять, куда порох засыпают, откуда стреляют, какой величины камень или железное ядро в ствол кладут. Французский стражник что-то заметил ему, но Ганс, хотя и ничего не понял, все равно кивнул головой, сказал "ja, ja, javol" * и продолжал свои объяснения. Вскоре сведения о пушках у него иссякли, и тогда он начал рассказывать о самой войне:

— А в том году, когда мы с великим магистром брали Вильнюсскую крепость, то, бывало, как выпустишь из такой пушки камень, как он ударит в стену, так сразу насквозь обе стены и проходит.

— Насквозь! O sanctus Bonifacius! * — удивился из толпы кнехт.

— Да, так насквозь обе стены и проходит… Потом, рядом с этой дырой, мы делаем вторую дыру, третью… Но язычники тоже хитрые: пока мы выстрелим, пока пушку почистим, снова зарядим, снова выстрелим, они за это время обе дыры и замуровывают.

— И замуровывают?!

— И замуровывают. И так быстро муруют, так быстро, что даже стрелять не успеваешь.

— А замок вы взяли?

— Первый взяли и стены разрушили, но какой из этого толк, если внутри нашли еще четыре замка, а стены — одна другой толще!

— Получается, так и не взяли Вильнюс?

— Отложили до другого раза… Крепости языческие брать или в чистом поле с ними биться — сущая ерунда, но сохрани, сладчайший Иисус и матерь божия, от схватки с ними в лесах или где-нибудь на болотах! — Брат Ганс перекрестился и махнул рукой.

— А что? — в один голос удивленно спросили зеваки и выпучили глаза.

Брат Ганс как будто даже не расслышал их. Вздохнув, он повернулся к городу и сделал грустное лицо.

— Что, брат, рассказывай, что же? — наперебой просили зеваки.

— Даже рассказывать страшно.

— Ну а что же?

— Лучше вам даже не знать об этом.

— Ну?

Брат Ганс повернулся к костелу, снова поспешно перекрестился и, нагнувшись к уху старого кнехта, шепотом сказал:

— В лесах и на болотах им помогают сами ихние боги, черти, ведьмы, духи и души дохлых язычников!!!

Все отпрянули от брата Ганса и, повернувшись к костелу, начали креститься. Другие сотворили молитву. Ганс рассказывал дальше, но так, чтобы слышали и новые зеваки, которых собиралось вокруг него все больше и больше.

— В тот год, когда мы с великим магистром возвращались из похода, смотрим, на опушке отдыхают несколько язычников. Все в медвежьи и волчьи шкуры одеты. Отдыхают, костер себе развели и даже не думают ни на нас нападать, ни убегать… Во имя отца, сына и святого духа! «Братья рыцари, мечами их!» — крикнул великий магистр… И мы двинулись на них…

— А много их было? — раздался голос из толпы.

— Погоди, не мешай, — одернули его.

— Совсем немного, всего лишь горсточка. А нас несколько хоругвий 30… И знаете ли, братья, как пойдем мы на них, как пойдем! А они, пока мы на сотню шагов не приблизились, даже с места не тронулись. Только когда увидели, что мы уже и мечи из ножен выхватили, быстро вскочили на коней — и в лес.

— В лес?! Сбежали!..

— На коней и в лес!.. Но в этом-то и была наша погибель! Как только они в лес, мы — вслед за ними… Погнался я за одним, гонюсь, уже почти мечом достаю, вот, раз-два-три — и сниму язычнику голову, только, о господи! О дева милосердная: да передо мной бревно, а на бревне черт!!!

— O heilige Maria! — дружно вздохнули слушатели.

— А на бревне рогатый черт! И такой омерзительный, такой уж страшный, что сохрани господи такого в смертный час увидеть… И как бросится на меня с бревном! С ужасным треском, с грохотом…

— O heilige Maria!.. Sanctus, sanctus, sanctus dominus deus…*

— С ужасным треском, с гро-охо-том! Я швырнул меч, выхватил четки и еле-еле успел перекрестить этого черта. Когда перекрестил, скажу я вам, черт — в бревно, а бревно так и взорвалось прямо у меня под ногами; даже плащ сорвало… Смотрю — некоторые наши братья, деревьями придавленные, уже извиваются; других уже ведьмы душат, черти мучают, и визг, повсюду только визг стоит, как в аду, а из-под каждого пня какая-нибудь мерзость лезет и христианскую кровь сосет!

— Sanctus, sanctus, sanctus dominus deus, — снова начал молиться один брат, а тем временем некоторые схватились за сердце, другие за голову; и у всех шевелились губы, шепча молитву…

— Много тогда наших братьев полегло. Сам великий магистр только потому убежал, что была у него щепотка священной земли с гроба господня. Другие, что успели гадин перекрестить, еще кое-как удрали, а храбрецы, которые пытались мечом защититься, погибли все до единого. Много в этой рощице и наших и чужеземных рыцарей осталось. И каких отважных рыцарей!.. Потом, когда мы убежали, всю ночь слышали позади визг духов и чертей. Гнались они за нами до самой границы; лишь когда мы прибежали на освященную землю ордена, тогда только перевели дух и панихиду за упокой души погибших отслужили…

— Если бы великий магистр сначала перекрестил рощицу, а потом уж повел вас в битву… — заметил кто-то из толпы.

— Да, если бы догадался, но кто мог знать. И рощица, кажется, деревья пересчитать можно, а, смотри, несколько хоругвей потеряли; а нашего добра сколько там осталось, сколько добра, какие прекрасные кони. — И брат Ганс, глубоко вздохнув, замолчал, но долго молчать он не мог. После паузы снова заговорил: — Если просто так входишь в пущу, то еще ничего, но если человек случайно очутится в священной роще язычников, то такие гадости увидит, какие даже самому великому грешнику в его смертный час не являются.