Клайв Баркер - Имаджика: Пятый Доминион

• Название: Имаджика: Пятый Доминион
• Автор: Клайв Баркер
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00551-8

Клайв Баркер родился в Ливерпуле. Более того, он закончил школу, в которой учился Джон Леннон. Это невольно вызывает сравнение и ко многому обязывает. И если ты писатель, уже мало написать просто хорошую книгу. Совершенно необходимо написать книгу необыкновенную, исключительную.

Так и герою романа, художнику Миляге, внезапно обретшему память о своем забытом прошлом, стало казаться мало прожить восемь нормальных жизней знаменитым магом Сартори. И думается, автор «Имаджики», ставший лауреатом международной литературной премии «Horror», справился со своей непростой задачей.

---

— Я доверял тебе, — сказал он, — больше, чем любой другой женщине за всю свою жизнь. И ты предала меня именно так, как и предсказал это Дауд. Я чувствую себя идиотом, и мне очень больно.

— Дай я объясню… — сказала она.

Он поднял руки, чтобы остановить ее.

— Не хочу ничего слышать, — сказал он. — Может быть, через несколько дней мы и поговорим, но не сейчас.

После его ухода горестное чувство потери было вытеснено в ней гневом. Неужели он думает, что ее чувства к нему настолько примитивны, что она не задумывается о последствиях своих действий для них обоих? Или еще хуже: Дауд убедил его, что она с самого начала намеревалась предать его и подстроила все — соблазнение, изъявления любви и нежности, — для того чтобы усыпить его бдительность? Подобный сценарий выглядел весьма правдоподобно, но это не снимало с Оскара вины. Ведь он не дал ей возможности оправдаться.

Она не видела его три дня. Дауд приносил ей еду прямо в комнату, и там она ждала, слушая, как Оскар приходит и уходит, и ловя реплики, которые он бросал Дауду на лестнице. По отдельным намекам у нее сложилось впечатление, что чистка «Tabula Rasa» приблизилась к критической точке. Не раз ей приходила мысль о том, что совместное предприятие с Кларой Лиш превратило ее в потенциальную жертву и что день за днем Дауд преодолевает нежелание Оскара покончить с ней. Может быть, все это лишь параноические фантазии, но если он испытывает к ней хоть что-то, то почему не может прийти? Стало быть, она была нужна ему в постели только как удобная грелка? Несколько раз она просила Дауда передать Оскару, что она хочет поговорить с ним, и Дауд, игравший роль бесстрастного тюремщика, которому ежедневно приходится иметь дело с тысячей других таких же пленников, сказал, что сделает все от него зависящее, но сомневается, что мистер Годольфин захочет иметь с ней дело. Неизвестно, была ли передана просьба, но, так или иначе, Оскар не появлялся, и она поняла, что если не предпримет каких-нибудь радикальных действий, то может никогда больше не увидеть солнечного света.

План побега был предельно прост. Она взломала замок на двери спальни с помощью ножа, утаенного после одной из трапез (в комнате ее удерживал скорее не замок, а предупреждение Дауда, сказавшего, что жучки, убившие Клару, доберутся и до нее, если она попробует бежать), и выскользнула на лестничную площадку. Она намеренно выбрала момент, когда Оскар был дома, веря (возможно, несколько наивно), что, несмотря на охлаждение, он все-таки защитит ее от Дауда, если ее жизни будет угрожать опасность. Ей очень хотелось отправиться прямо к нему, но, возможно, ей будет легче встретиться с ним после того, как она выберется из этого дома и будет в большей степени чувствовать себя хозяйкой собственной судьбы. Если же, когда она будет на свободе, он не пожелает увидеться с ней, тогда ее подозрение, что Дауд настроил Оскара против нее, подтвердится и она займется поисками какого-либо иного пути, ведущего в Изорддеррекс.

Она спустилась по лестнице с максимальной осторожностью и, услышав голоса у парадной двери, решила выйти через кухню. Как всегда, свет был включен повсюду. Она быстро оказалась у двери, запертой на два засова, вверху и внизу, и, опустившись на колени, отодвинула нижний засов. Когда она поднялась, Дауд сказал:

— Этим путем ты не выйдешь.

Она обернулась и увидела, что он стоит возле кухонного стола, держа в руках поднос с ужином. То обстоятельство, что руки у него заняты, оставляло надежду, и она ринулась в направлении прихожей. Но он оказался проворней, чем она предполагала, и, поставив свою ношу на стол, перекрыл путь. Ей пришлось ретироваться. В процессе отступления она задела один из стаканов на столе. Он упал и разбился с музыкальным звоном.

— Посмотри, что ты наделала, — сказал он с, по-видимому, неподдельной скорбью. Опустившись перед россыпью осколков, он принялся собирать их. — Этот стакан принадлежал семье в течение многих поколений. Бедняжки, наверное, сейчас в гробу переворачиваются.

Хотя у нее и не было настроения говорить о разбитых стаканах, она все-таки ответила ему, зная, что ее единственная надежда — привлечь внимание Годольфина.

— Какое мне дело до этого проклятого стакана? — крикнула она.

Дауд подобрал кусочек хрусталя и посмотрел сквозь него на свет.

— У вас так много общего, радость моя, — сказал он. — Вы оба не помните самих себя. Красивые, но хрупкие. — Он встал. — Ты всегда была красивой. Моды приходят и уходят, но Юдит — всегда красива.

— Ты ничего не знаешь обо мне, черт тебя побери, — сказала она.

Он положил осколки на стол рядом с грязной посудой.

— Как же не знаю — знаю, — сказал он. — У нас гораздо больше общего, чем ты думаешь.

Пока он говорил, он вновь взял в руку сверкающий осколок и поднес его к запястью. Едва она успела сообразить, что он собирается сделать, как он вонзил его в свою плоть. Она отвернулась, но, услышав, как осколок звякнул среди мусора, вновь перевела взгляд на Дауда. Рана зияла, но крови не было — только струйка мутноватой жидкости. Не было и боли: лицо Дауда оставалось спокойным, взгляд был пристально устремлен на Юдит.

— Ты почти ничего не помнишь о прошлом, — сказал он. — А я помню слишком много. В тебе есть страсть. Во мне ее нет. Ты любишь. Я этого слова никогда не понимал. И все-таки, Юдит, мы с тобой одного поля ягоды. Оба — рабы.

Она переводила взгляд с его лица на порез, и с каждой секундой паника все больше охватывала ее. Она не желала его слушать. Она презирала его. Она закрыла глаза и представила его у погребального костра пустынников, потом в тени Башни с жучками на лице. Но сколько ужасных видений она ни громоздила между ними, слова его все равно пробивались к ней. Она давным-давно прекратила попытки разрешить загадку самой себя, но вот он произнес слова, которых она не могла не услышать.

— Кто ты? — спросила она.

— Давай лучше выясним: кто ты?

— У нас нет ничего общего, — сказала она. — Ни на вот столько! Во мне течет кровь. В тебе — нет. Я человек. Ты — нет.

— Но твоя ли это кровь? — возразил он. — Ты никогда об этом не задумывалась?

— Она течет в моих жилах. Конечно она моя.

— Так кто же ты тогда?

Вопрос был задан вполне невинным тоном, но она ни на секунду не сомневалась в его коварной цели. Дауд откуда-то узнал, что она быстро забывает свое прошлое, и подталкивает ее к признанию этого.

— Я знаю, кем я не являюсь, — сказала она, выигрывая время на то, чтобы придумать ответ. — Я не кусок стекла, который не знает, кто он. Я не хрупкая. И я не…

Что он еще говорил помимо того, что она красивая и хрупкая? Он наклонился, подбирая осколки, и что-то говорил о ней. Но вот что?

— Ты — не кто? — сказал он, наблюдая, как она борется со своим нежеланием вспомнить.

Она мысленно представила себе, как он пересекает кухню. «Посмотри, что ты наделала», — сказал он. А потом нагнулся и начал подбирать осколки. И произнес слова. Она начинала припоминать. «Этот стакан принадлежал семье в течение нескольких поколений, — сказал он. — Бедняжки, наверное, сейчас в гробу переворачиваются».

— Нет, — сказала она вслух, замотав головой, чтобы не застрять на этой фразе. Но движение вызвало другие воспоминания: ее путешествие в поместье вместе с Чарли, когда ее охватило странное чувство, что она принадлежит этому дому, а голос из прошлого назвал ее ласковым именем; ее встреча с Оскаром, появившимся на пороге Убежища, когда она в тот же миг, не задавая никаких вопросов, ощутила себя его собственностью; портрет над постелью Оскара, который смотрел вниз с таким властным видом, что Оскар выключил свет, прежде чем они занялись любовью.

Мысли эти нахлынули на нее, и она трясла головой все сильнее и сильнее, словно одержимая припадком. Слезы брызнули из ее глаз. Не в силах позвать на помощь, она умоляюще вытянула руки. Ее мечущийся взгляд упал на Дауда, который стоял у стола, рукой прикрывая порезанное запястье и бесстрастно наблюдая за ней. Она отвернулась от него, испугавшись, что может упасть и подавиться собственным языком или раскроить себе череп, а он и не подумает прийти на помощь. Она хотела позвать Оскара, но смогла издать лишь жалкий булькающий звук. Она шагнула вперед и увидела его, идущего по коридору к ней навстречу. Она стала падать, вытянув руки вперед, и ощутила прикосновение его рук, пытавшихся удержать ее. Но ему это не удалось.

2

Когда она очнулась, он был рядом. Лежала она не на узкой кровати, на которой провела несколько последних ночей, а на широкой кровати с пологом в спальне Оскара, на постели, о которой она уже привыкла думать как об их совместном ложе. Но, разумеется, это было не так. Ее подлинным владельцем был человек, чей написанный маслом портрет вернулся к ней во время припадка, — Безумный Лорд Годольфин, висящий над ее подушками и в своей более поздней версии сидящий рядом с ней, гладящий ее руку и говорящий, как он ее любит. Придя в сознание и ощутив его прикосновение, она немедленно убрала руку.