Дмитрий Шеваров - Двенадцать поэтов 1812 года

• Название: Двенадцать поэтов 1812 года
• Автор: Дмитрий Шеваров
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03700-7

Имена большинства героев этой книги — Н. И. Гнедича, С. Н. Марина, князя П. И. Шаликова, С. Н. Глинки — практически неизвестны современному читателю, хотя когда-то они были весьма популярными стихотворцами. Мы очень мало знаем о военной службе таких знаменитых поэтов, как В. А. Жуковский, князь П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков… Между тем их творчество, а также участие как в литературной и общественной жизни, так и в боевых действиях — во многом способствовали превращению Отечественной войны 1812 года в одну из самых романтических эпох российской истории, оставшейся в памяти потомков «временем славы и восторга».

Книга Дмитрия Шеварова «Двенадцать поэтов 1812 года» возрождает забытые имена и раскрывает неизвестные страницы известных биографий.

знак информационной продукции 16+

---

Прощайте, любезный Василий Андреевич, да хранит вас Благость Небесная и возвратит тем, кои вас искренно любят.

Иван Дмитриев.

СПб. 1813. Февраля 20.

P. S. Молитва моя сбылась, о чем я уже узнал по написании письма, которое приготовлено было в армию»[65].

Долго исследователи с грустью указывали, что ответное письмо Жуковского не сохранилось. Но чудеса бывают! — совсем недавно письмо, пропавшее два века назад, было обнаружено в РГАЛИ[66] и опубликовано[67]:

«Милостивый Государь Иван Иванович!

Не могу изъяснить, с какой благодарностью к вам читал я ваше лестное ко мне письмо. Никогда не воображал я иметь счастье обратить на себя внимание Ее Величества; и это счастье тем для меня драгоценнее, что без сомненья, обязан им вашей ко мне дружбе. Не удивительно, что я мог иметь некоторый успех в поэзии — я пользовался вашими уроками и вы всегда были моим образцом. Спешу исполнить приказание Ее Величества; имею честь препроводить при сем экземпляр моих стихов, мною переписанный. Извините, если почерк не весьма хорош; я употреблял все мое старание и уверяю Ваше Превосходительство, что лучше писать не умею…

Читая письмо Вашего Превосходительства, я вспомнил счастливое старое время; вспомнил, какие приятные вечера проводил я в вашем прекрасном домике! — но где он? Наша Москва представляет теперь печальное зрелище. Сперва сказали мне, что дом Марии Ивановны Протасовой уцелел, я заключил из этого, что и ваш домик упасен от пожара; но после к сожалению услышал, что и его постигла общая участь.

Итак! Ее уж нет,
Сей пристани спокойной,
Где добрый наш поэт
Играл на лире стройной,
И, счастия достойной,
Пройдя стезю честей,
Мечтал закатом дней
Веселым насладиться
И с жизнию проститься,
Как ясный майский день
Прощается с природой!

Исчезла мирна сень!
С харитами, с свободой,
В сем тихом уголке
Веселость обитала,
И с сердцем на руке
Там дружба угощала
Друзей по вечерам!
Но время все умчало,
И здесь — навеки там!
Как весело бывало,
Когда своим друзьям,
Под липою ветвистой
С коньяком чай душистой
Хозяин разливал
И круг наш оживлял
Веселым острым словом!
О, дерево друзей!
Сколь часто темным кровом
Развесистых ветвей
Ты добрых осеняло…

Писавши к Вашему Превосходительству, нельзя удержаться от поэтического вдохновенья…

Простите, что отвечаю на ваше письмо несколько поздно. Это не моя вина. Письмо Вашего Превосходительства было адресовано в Белев. Почтмейстер, думая, что я в Орле, переслал его в Орел, откуда оно, пролежав несколько времени на почте (ибо меня не было в городе), отправлено было ко мне в Болхов, близ которого я поселился в благословенной Аркадии (Аркадиею называю милых мне людей, достойных золотого века). Одним словом, я получил его накануне Светлого Воскресенья; следовательно, имею право надеяться, что Ваше Превосходительство меня извините.

Но я начинаю замечать, что слишком обременяю длинным письмом моим внимание Вашего Превосходительства, повторяя уверение в совершенной моей к вам привязанности и в искреннем почтении, честь имею быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою

1813. Апрель 18

В. Жуковский»[68].

Когда Василий Андреевич дописывал это полное признательных чувств письмо, он еще не знал, что 16 апреля, на третий день после Пасхи, главный герой его «Певца…», фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, скончался в силезском городке Бунцлау.

Хвала тебе, наш бодрый вождь,
Герой под сединами!
Как юный ратник, вихрь и дождь,
И труд он делит с нами…

Михаил Илларионович простудился, когда ехал в Бунцлау в открытых дрожках, в пути его застал снег с дождем, он смертельно простудился. Ох уж этот «вихрь и дождь»…

* * *

Батюшков писал Вяземскому 10 июня 1813 года: «Жуковского „Певца“ Государыня приказала напечатать на свой счет. Готовят виньеты…»

Готовил эти виньеты выдающийся деятель русской культуры Алексей Николаевич Оленин. Его участие в «Дмитриевском» издании «Певца…» было особенно трепетным и горячим. В сражении при Бородине участвовали два сына Оленина — Николай погиб, Петр был тяжело контужен. С осени 1812 года Алексей Николаевич неотступно думал об увековечении памяти бородинских героев. Еще в начале декабря он подал свой первый архитектурный проект.

Оленин, бывший артиллерийский офицер, предложил установить три колонны из трофейных пушек: в Смоленске, Москве и Петербурге. Пушек должно было хватить с избытком — их было захвачено 875 (сегодня в Кремле, у стен Арсенала, можно увидеть 754 наполеоновских ствола).

Более детально Оленин обрисовал свой план в поданном им императору в августе 1814 года «Опыте о приличной форме или наружном виде предполагаемого памятника из отбитых у неприятеля огнестрельных орудий в 1812 году».

Защищая достоинства своего проекта, Алексей Николаевич начинал свой «Опыт…» так: «Сей памятник, по всей справедливости, должен ясно гласить настоящим и будущим временам о страшном истреблении несметных сил врага, дерзновенно вступившего на землю Русскую! Какое же доказательство сего события может быть убедительнее несчетной военной добычи, какую мы в столь краткое время от него приобрели? Следственно, на сооружение сего памятника весьма основательно предположено было употребить без переливки те самые орудия, которые у неприятеля были нами отбиты…»[69]

Завершая описание проекта, Оленин писал: «Знаменитые подвиги Русского народа в 1812-м году в сей колонне могут быть представлены в барельеве, обтекающем колонну широкою полосою… Сверх того… с одной можно написать имена народов, силою приведенных противу нас воевать, а с другой имена Предводителей войск наших…»[70]

Судя по всему, подготовка виньетов для издания стихотворения Жуковского шла одновременно с работой над проектом памятника.

Возможно, что «Певец во стане русских воинов» своей архитектоникой напоминал Оленину ту стройную и величественную колонну, о возведении которой он мечтал. Конечно, странно сопоставлять строки и пушки, но число строк в «Певце…» (694) почти совпадает с количеством пушек, необходимых, по мнению Оленина, для возведения победной колонны. А яркие поэтические характеристики военачальников и в самом деле напоминают барельефы.

В письме 30 июня 1813 года Батюшков пишет Жуковскому: «Еще два слова: сегодня Оленин, которому И. И. Дмитриев поручал нарисовать для „Певца“ виньеты, показывал мне сделанные им рисунки. Они прекрасны, и ты ими будешь доволен. Жаль, что издание не прежде месяца готово будет. На одном из виньетов изображен вдали стан при лунном сиянии и в облаках тени Петра, Суворова и Святослава, гениев России. Твои куплеты подали идею сего рисунка…»[71]

Проект Оленина по сооружению столпа из французских пушек раскритиковали генерал-майор П. А. Кикин и государственный секретарь А. С. Шишков; они обвинили автора в «идолопоклонничестве». Это было совершенно несправедливо, поскольку Оленин предполагал увенчать колонну «приличными ваятельными простыми изображениями… святых и сильных поборников наших, издревле благочестивым русским народом почитаемых, а именно: Архистратига Михаила или Георгия Победоносца…»[72].

Александр I, в целом симпатизировавший проекту Оленина, решил от столпа из пушек до времени отказаться, а сосредоточить силы и ресурсы на проектировании и строительстве храма во имя Христа Спасителя (решение об этом было принято еще 25 декабря 1812 года). Но и проект храма-памятника утверждался крайне трудно и долго, а сам храм, как известно, ожидала нелегкая, а впоследствии и трагическая судьба.

Жуковский, приехав в Берлин осенью 1820 года, с горечью записал в дневнике: «Нам стыдно перед пруссаками: сколько уже у них памятников народной славе; они и Кутузова и Барклая не забыли, а мы строим храм, который вечно не достроится, хотим благодарить Бога, которому не нужна благодарность, и не думаем отдать чести тем, которые положили за отечество жизнь свою…»[73]

* * *

В конце 1812 года Жуковский был произведен в чин штабс-капитана, а летом его догнала бородинская награда — орден Святой Анны 2-го класса, указ о котором, как оказалось, был подписан еще 6 ноября 1812 года.

Первым сообщил другу о награде Константин Батюшков. 30 июня он написал из Петербурга в Белев: «Слух носится, что тебе назначена Анна 2-го класса… Дай обнять тебя, старый мой друг! Дай разделить с тобою твою радость, — радость, ибо приятно получить то, что заслужил; а ты, наш балладник, чудес наделал, если не шпагою, то лирой. Ты на поле Бородинском pro patria подставил одну из лучших голов на Севере и доброе, прекрасное сердце. Слава Богу! Пули мимо пролетели…»[74]