Евгений Белянкин - Генерал коммуны

• Название: Генерал коммуны
• Автор: Евгений Белянкин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1969

В романе «Генерал коммуны» писателя Евгения Белянкина по-прежнему волнуют вопросы общественного долга и гражданской смелости. Герои романа — агроном Сергей Русаков, человек твердого и решительного характера. Большое внимание писатель уделяет теме преемственности поколений. Жизненный подвиг отца Русаковых находит свое продолжение в делах его сыновей — Сергея и Ивана Русаковых.

---

На другой день утром он уехал в область.

45

В Пензе Волнов первым делом позвонил закадычному приятелю, однокашнику. В управлении сельского хозяйства Глебова не оказалось. Решил было нагрянуть к нему домой, но тут же передумал. Взял такси и поехал в облисполком. Заместитель председателя облисполкома Сазонов был занят — совещание. Волнов прошел в зал ожидания.

— Есть ли смысл вам ждать Владимира Ивановича? — спросила секретарша. — Напишите ему о деле страничку, и я передам.

— Он нужен сам, — холодно ответил Волнов и отвернулся.

Ждать пришлось долго. От нечего делать Петр Степанович в десятый раз обдумывал слова, которые должен сказать.

«А может, некстати приехал? — вдруг подумалось ему. — И зачем? Кому насолить-то решил? Не лучше ли сейчас встать и вернуться вечерним поездом домой? Не проще ли согласиться с Батовым, уступить Русакову?»

От этой мысли Волнова покоробило. Простить Батову?..

Массивная дверь кабинета отворилась, и вышел сам Сазонов.

— Батеньки, какими судьбами!

Волнов вскочил.

— Я к тебе, Владимир Иванович. Поговорить по душам. Разрешаешь?

Петр Степанович в высшей степени умел пользоваться такой прекрасной смесью, как уважительное имя и отчество — с одной стороны, а с другой — приятельское «ты», как будто и близок ты к «лицу» и в то же время на нужном расстоянии. Смесь помогает то отходить, то подходить, так сказать, маневрировать с людьми.

— Заходи. У меня есть полчаса, я к твоим услугам, — пригласил Сазонов.

Через минуту Волнов сидел в мягком кресле и спокойно и веско излагал суть своего дела.

— Кто бы мог подумать! — время от времени удивлялся Сазонов. — Нет, ты подумай… главное сейчас, когда в области сложно с уборкой, когда все надежды на ваш район, так и сказал Еремин в прошлый раз на обкоме, и вдруг такое! Право, трудно поверить! Мне казалось, редко у кого такое понимание друг друга, как у вас. Да я недавно видел Батова, не помню, в связи с чем, но он отозвался о тебе, как о дельном человеке, активном, энергичном.

— К сожалению, все так, как говорю! Работать с ним невозможно, — Волнов раз-другой кашлянул, устало откинулся в кресле и до отказа залил страданием свои светлые глаза. Так просидел ровно столько, сколько позволяли обстоятельства, чужой кабинет. Затем вдруг встрепенулся, вдохновенно произнес: — Не я ли годами создавал району особое положение в области, авторитет?! Сколько крови себе попортил, здоровья потерял, ради того, чтобы район имел добрую славу! Не скажу, чтобы Батов тоже не вкладывал сил, но черновая, самая трудная работа всегда была на мне… И сегодня тоже…

— Нет, ты подумай, — покачал головой Сазонов.

— А сейчас Батов растоптал мой авторитет — так, между прочим, будто я уже и не Волнов. Дело в том, что я вынужден был отстранить от работы Русакова… Это агроном один в нашем колхозе. Отстранил за нарушение моих указаний, за пренебрежительное отношение к планам района. И что сделал Батов? Дал мне бестактный выговор.

— Подожди, Русаков, Русаков… — начал вспоминать Сазонов. — Блондинчик такой, помню, очень даже помню. Года три тому назад горячо на совещании выступал…

— Тот самый, — Волнов скривил губы, — тот самый. Горло драл, а теперь дело запустил так, что ни одного севооборота не освоил… Пустобрех. И Батов из таких подбирает себе гвардию!

— Ну, а как ваша ПТС?

— ПТС? Батов завалил! Колхозы, мол, не готовы! Я еще и ретроград!

Разговор с Сазоновым разворачивался удачно.

Сазонов снял трубку и позвонил в обком, позвонил как раз тому, кому надо — второму секретарю.

— Придется Батова поправлять, — сказал Сазонов серьезно и передал два-три факта из только что услышанных им.

С Волновым простился радушно.

— Не бойся, все будет в ажуре.

И опять Волнов не поехал к закадычному приятелю, а отправился в обком. В сельхозотделе обкома его уже ждали. По тону разговора понял, чья взяла, — и уже представлял себе хмурое лицо Батова, когда тот увидит свое поражение. Нет, Волнов есть Волнов! Еще посмотрим, кто прав и кто сильнее. Посмотрим! Когда инструктор отдела Воронцов, участвовавший в беседе, высказал сомнение: стоит ли отстранять Русакова в период уборки, Волнов даже вспылил:

— Именно в такой ответственный период и надо решать быстро и смело! Уборка — такое дело, где игра в прятки неуместна…

Воронцов, было видно, остался при своем мнении. Но всегда ли важно мнение инструктора, если начальство поддерживает?.. А завотделом был явно на стороне Волнова.

После обкома Волнов подумал, подумал и опять-таки не поехал к приятелю. Было важно еще кое-что обговорить в управлении с начальством. Наступать — так по всему фронту… И только завершив все дела, поехал к Глебову, приятелю, с которым когда-то учился в институте, надеясь у него и ночевать.

Глебов встретил коньяком.

— Хвораю! Как раз надо подлечиться.

Они поднимали тосты за прошлое и за настоящее, за верность дружбе, за то, чтобы встреча была не последней. Но разговор и здесь в основном крутился вокруг дел Волнова.

Приятель захмелел. Он никак не хотел соглашаться с Волновым.

— Нет, я с тобою не согласен, Петр, ты меня прости, — говорил приятель. — Мне Русаков понравился. С подходом к земле человек, с подходом…

— С каким таким подходом? Ветрогон!

— Нет… Тут спорить буду. Правду тебе скажу, как друг. Не обижайся. Торопишься ты, наверно, с севооборотом, зря так жмешь. Чувствую — на сто процентиков тянешь. А это сейчас никому не надо.

Волнов обиделся, поджал губы.

— Возможно, возможно… ПТС — тоже, по-твоему, стопроцентность?

— Нет… За твое здоровье, Петр. ПТС — дело, может быть, и хорошее. На твоем месте я бы поехал по колхозам, сам бы поговорил с председателями…

— Эх, друг, ты просто мало смыслишь в нашем деле.

Волнов брезгливо отстранил рюмку с коньяком, встал и, немного покачиваясь, пошел в переднюю одеваться.

— Подожди, ты куда? А ночевать? Жена уже постелила в моей комнате!..

— Благодарю покорно, — с досадой сказал Волнов, — нет, я пойду на свежий воздух, затхлостью пахнет у тебя.

Приятель смущенно стоял перед гостем, пытался в чем-то извиняться, — ну что он такого обидного сказал?

Но Волнов, поклонившись ему, как чужому, закрыл за собою дверь.

Ночевать ему было негде, и он, шатаясь по пустынным улицам, скоро начал ругать себя за то, что зашел к приятелю, а еще больше за то, что проявил горячность. Почему-то в душу его снова забралось беспокойство, и удачи прошедшего дня перестали казаться прочными.

46

По субботам заведующий клубом Никифор Отрада ходил к обеду на стан со свежими газетами. У Никифора на току свое излюбленное местечко для читок — в заднем конце навеса, у самого большого вороха зерна. Здесь и ветер не балует, и шума поменьше… Поднатаскав соломы, можно устроиться удобно, по-домашнему.

Выглядел Никифор празднично: в длинном черном пиджаке, в белой рубашке, при галстуке. Оглядев всех через массивные, в роговой оправе очки, Отрада солидно откашлялся.

— Есть, товарищи, интересные сообщения из Америки. Прокурор Гаррисон разоблачает убийц Кеннеди…

— Все разоблачают… Всему миру известно, кто убийца, а они все разоблачают, — как знаток в политике, бросил дядя Мокей, подгребая под себя солому.

— Это, Мокей, дело сложное, не нашего с тобою ума. Сто раз отмерь, один раз отрежь, — Тимофей Маркелов ходил на читки больше из любопытства, позубоскалить, как он выражался, особенно когда было над кем. Еще его привлекала гармошка Никифора. Тот частенько брал ее с собой и сразу же после читки и споров на международные темы открывал нехитрый концерт.

— Вот, смотри, училища не кончал, а как шпарит! Чего там, талант! — восхищался, бывало, Мокей.

На сей раз Никифор гармошку с собой не захватил и был чем-то расстроен. Тимофей сразу приметил: грустит парень. Догадывался почему.

Язык у Дарьи Неверехиной, что помело, — от нее многие слышали: жениться решил Никифор.

И решил Тимофей «подъехать» к Никифору, выпытать про любовь-то его. После читки, когда все разошлись, он подсел к Никифору, руку на плечо к нему закинул.

— Жаль, ты, дружок, гармошку не захватил…

— Играть мне сегодня не хочется, — признался Никифор, — какая уж тут игра…

На душе у Никифора муторно. Высказать бы боль свою — все полегчало бы, да кому? Тут же по селу насмешкой все обернется.

— У меня тож на душе муторно, — сказал Тимофей.

И еще что-то сказал, и еще что-то — на откровенность; была душа у Никифора проста, открыта, как у всякого любовью обиженного человека.

Не выходил из головы Никифора вчерашний вечер под ракитами в конце Лягушовки, по-над самым Хопром. Вечер теплый, туманный — над Хопром пар так и курится, так и курится. На коленях у Никифора — гармошка, а рядом, над обрывчиком, на перевернутой лодке Тихона Демкина, — смолить приготовил, да все руки не доходят, — пристроилась она, без мыслей о которой и часа не прожить.