Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

• Название: Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
• Автор: Мэри Рено
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-10841-7

Трилогия знаменитой английской писательницы Мэри Рено об Александре Македонском, легендарном полководце, мечтавшем покорить весь мир, впервые выходит в одном томе.

Это история первых лет жизни Александра, когда его осенило небесное пламя, вложив в душу ребенка стремление к величию.

Это повествование о последних семи годах правления Александра Македонского, о падении могущественной персидской державы под ударами его армии, о походе Александра в Индию, о заговоре и мятежах соратников великого полководца.

Это рассказ о частной жизни Александра, о его пирах и женах, неконтролируемых вспышках гнева и безмерной щедрости.

И наконец, это безжалостно правдивая повесть о том, как распорядились богатейшим наследством Александра его соратники и приближенные, едва лишь остановилось сердце великого завоевателя.

---

Для Демосфена это являлось постоянным источником досады. Он не сомневался, что золото, присланное ему персами, он тратит в интересах города; но кое-что прилипало к его рукам. Демосфен никому не был подотчетен, а траты посредника, несомненно, предусматривались. Персидское золото освободило его от рутины, его время теперь целиком принадлежало общественным занятиям; какая цель могла быть благороднее? Но он вынужден был остерегаться Фокиона.

В Великой войне со Спартой афиняне сражались за славу и господство; они вышли из нее, разгромленные в прах, обобранные до нитки. Они сражались за свободу и демократию, а подпали под власть тирании, наиболее свирепой из всех, сохранившихся в памяти их истории. Все еще были живы старики, выдержавшие голодную осаду зимой, люди среднего поколения слышали об этом из первых уст, главным образом от тех, кто тогда разорился. Афиняне утратили веру в войны. Заставить их сражаться сейчас можно только одним способом: пригрозив гибелью. Шаг за шагом, Демосфен привел сограждан к мысли, что Филипп собирается уничтожить город. Разве он не разрушил Олинф? И наконец, афиняне отказались от общественных пособий, чтобы потратить деньги на флот; налог на богатых был поднят и платился не по старым равным ставкам, а исходя из ценности имущества.

Благодаря своему флоту Афины оказывались в большей безопасности, чем Фивы. Немногие понимали, как ошибается Демосфен, который считал, что количество определяет все. Морское могущество спасло и Перинф, и Бисанфу, и хлебный путь Геллеспонта. Если Филипп двинется на юг, ему придется идти сушей. Демосфен считался сейчас самым могущественным человеком в Афинах, символом их спасения. Союз с Фивами зависел от него, и он предал забвению былую вражду.

Фивы колебались. Филипп признал их власть над прилегающими землями Беотии – предметом векового спора, тогда как афиняне, заявив, что это противоречит демократии, стремились ослабить соперника, дав беотийцам самоуправление. Но Фивы контролировали дороги в Аттику, в этом заключалась их ценность для Филиппа; все их могущество, следствие сделки с царем, развеется, если тот заключит отдельный договор с Афинами.

Так они рассуждали, полагая, что положение вещей осталось таким же, как и во времена древности, не желая видеть, что события совершаются людьми, а люди переменились.

В Македонии Филипп загорел и окреп, он мог провести в седле полдня, потом – целый день; на огромном поле у озера Пеллы неустанно упражнялась, совершенствуя тактику, конница. Теперь было две царские илы: Филиппа и Александра. Отца и сына часто видели едущими вместе, увлеченными беседой; золотая голова склонялась к черной кудлатой. Служанки царицы казались побледневшими и обеспокоенными; одна из девушек несколько дней не вставала с постели, оправляясь от побоев.

В разгар лета, когда пшеница поднялась и зазеленела, снова собрался Дельфийский Совет. Коттиф доложил, что амфиссийцы продолжают сопротивляться, осужденные вожди не изгнаны, его собственная, наскоро собранная армия не в состоянии привести их к повиновению. Коттиф предложил Совету призвать царя Филиппа, который однажды уже укротил богохульников-фокейцев и теперь сможет возглавить священную войну.

Антипатр, бывший послом, поднялся. Он облечен властью высказать согласие царя. Более того, Филипп, в знак благочестия, берет на себя все издержки. Изъявления благодарности и тщательно проработанные условия договора были записаны и вырезаны на плите местным мастером; он заканчивал свою работу примерно в то же время, когда гонец Антипатра, которого на протяжении всего пути ждали свежие лошади, прибыл в Пеллу.

Александр играл с друзьями в третьего лишнего во дворе. Пришла его очередь, стоя в центре круга, ловить мяч. Он как раз поймал его, на четыре фута подпрыгнув вверх, когда Гарпал, обреченный следить за игрой, не принимая в ней участия, поковылял к нему. Во дворец из Дельф прибыл нарочный, молва уже разнеслась. Александр, сгорая от нетерпения поскорее увидеть письмо открытым, сам принес его царю, принимавшему ванну.

Филипп стоял в широком бронзовом тазу, покрытом орнаментом, распаривая больную ногу. Слуга натирал ее едко пахнущей мазью. Покрытое сплетением рубцов и шрамов тело царя ссохлось, одна ключица, сломанная много лет назад, когда под Филиппом убили лошадь, выпирала толстой мозолью. Он был похож на старое кряжистое дерево, о которое год за годом трется рогами скот. Инстинктивно, не отдавая себе в этом отчета, Александр отмечал, каким оружием нанесена каждая рана. «Что за шрамы останутся на мне в его возрасте?»

– Распечатай сам, – сказал Филипп. – У меня руки мокрые.

Филипп закрыл глаз, чтобы не видеть дурных новостей. В этом не было необходимости.

Когда Александр вернулся назад во двор, его друзья плескались в фонтане, обливая друг друга водой, чтобы смыть грязь и остыть. Увидев его лицо, молодые, гладко выбритые мужчины застыли, замерев в движении, как скульптурная группа Скопаса[58].

– Свершилось! – сказал Александр. – Мы идем на юг.

Глава 7

У подножия расписной лестницы, облокотясь на копье, стоял страж. Это был Кефис, коренастый седобородый ветеран, подбирающийся к своим шестидесяти годам. С тех пор как царь перестал приходить к Олимпиаде, охранять ее покой считалось неподобающим для молодых воинов.

Юноша в черном плаще помедлил в тени коридора, разглядывая пестрый мозаичный пол. Он еще никогда не был в комнате матери так поздно.

При звуке его шагов Кефис поднял свой щит и угрожающе выставил вперед копье. Александр вышел на свет. Он прошел мимо стража и поднялся по ступенькам. Поскребся в дверь, но ответа не последовало. Тогда, вытащив кинжал, Александр громко постучал по дереву его тяжелой рукоятью. Внутри раздался сонный шорох, потом послышалось чье-то дыхание.

– Это Александр, – сказал он. – Открой.

Моргающая взъерошенная служанка в наспех накинутом платье высунула голову в приоткрытую дверь; за ее спиной шелестели приглушенные голоса. Сначала женщины, наверное, подумали, что пришел царь.

– Госпожа спит. Уже поздно, Александр, далеко за полночь.

– Впустите его, – произнес голос матери.

Олимпиада стояла у постели, затягивая пояс своей ночной рубашки, сшитой из шерсти цвета сливок и отороченной темным мехом. Он едва видел ее в мерцающем свете ночника; девушка, неуклюжая со сна, пыталась зажечь от него фитили высокой лампы. Очаг был чисто выметен; стояло лето.

Первый из трех фитилей загорелся.

– Этого достаточно, – сказала Олимпиада.

Рыжие волосы царицы, рассыпаясь по плечам, смешивались с темным блестящим мехом. Отсвет от лампы обозначил складку между бровей, морщины, залегшие в углах рта. Когда она повернулась к лампе лицом, стали видны только прекрасные черты, чистая кожа и плотно сжатый рот. Ей было тридцать четыре года.

В неярком свете единственной лампы углы комнаты тонули во мраке.

– Клеопатра здесь? – спросил Александр.

– В такой час? Она у себя. Ты хочешь ее видеть?

– Нет.

– Возвращайтесь к себе, – приказала Олимпиада женщинам.

Когда дверь за ними закрылась, она набросила на разметанную постель шитое узорное покрывало и жестом предложила ему сесть рядом; Александр не двинулся.

– Что с тобой? – нежно спросила Олимпиада. – Мы попрощались. Тебе нужно сейчас спать, если вы выступаете на рассвете. Что случилось? Ты странно выглядишь. Дурной сон?

– Я этого ждал. Это не стычка с варварами, а большая война, начало великих начал. Я думал, что ты пошлешь за мной. Ты должна знать, что привело меня сюда.

Царица откинула со лба волосы, прикрывая рукой глаза:

– Ты хочешь, чтобы я тебе погадала?

– Мне не нужны гадания, мама. Только правда.

Олимпиада опустила руку слишком быстро, их глаза встретились.

– Кто я? – спросил он. – Скажи мне, кто я такой?

Олимпиада застыла в изумлении. Александр увидел, что она ожидала какого-то иного вопроса.

– Не думай о том, что ты делала раньше, – сказал он. – Я ничего об этом не знаю. Только ответь на мой вопрос.

Олимпиада увидела, что за несколько часов, прошедших с того времени, как они расстались, сын осунулся. Она едва не спросила: «И это все?»

Прошлое давно поблекло; глубокое содрогание, охвативший ее страшный сон, ужас пробуждения, слова старухи, тайно приведенной ночью в эту комнату из ее пещеры. Как это было? Она не знала большего. Она родила дитя от дракона, и теперь сын спрашивал: кто я? «Это я должна задавать тебе этот вопрос».

Александр мерил шагами комнату, быстро и бесшумно, как волк в клетке. Внезапно остановившись перед матерью, он спросил:

– Я – сын Филиппа, ведь так?

Только вчера она видела их вдвоем, едущих на плац: Филипп, ухмыляясь, что-то рассказывал, Александр смеялся, запрокинув голову. Она успокоилась и метнула на сына долгий взгляд из-под полуприкрытых век.