Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова

• Название: Княгиня Екатерина Дашкова
• Автор: Нина Молева
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0175-2

В книгу вошел новый роман известной писательницы Нины Молевой, посвященный судьбе одной из удивительных женщин русской истории, ближайшей соратницы Екатерины II, княгини Дашковой. Ум этой женщины был столь многогранен и изощрен, что современники без иронии называли ее «Вольтером в юбке». При этом она оставалась очаровательной женщиной, чья неуемная страстная натура искала выхода не только в научных трудах, но и в придворных интригах. За это Екатерина Романовна заплатила годами ссылки, куда, опасаясь возросшего влияния своей фрейлины, отправила ее «неблагодарная» августейшая подруга.

---

— Лихо тогда Алексей Петрович Бестужев-Рюмин в доверие войти сумел. Все свои промашки враз отыграл.

— Что-что, а в лихости господину канцлеру не откажешь. Понтирует так, что у любого игрока в глазах темнеет.

— Тут и со стороны маркиза промашка была большая. Пришел к государыне на Бестужева-Рюмина жаловаться, что депеши дипломатические вскрывает, а того не подумал, что в тех депешах. Ладно бы дела дипломатические, а то осуждать государыню решил — и не так-то она одевается, и не с тем народом водится, и развлечениями подлыми себя в личных апартаментах тешит. Да и то бы не такая беда, внешности ее императорского величества коснуться осмелился. Шатарди к государыне с гневом, а Бестужев возьми депеши-то и выложи. Только и оставалось маркизу навсегда пределы Российской империи покинуть.

— Не все так просто, Роман. Со стороны оно, может, и гнев простой, на деле не нужен был больше здесь Шатарди. Зачем императрице всероссийской наставления да уроки, что цесаревна хотела, не хотела —  принимать должна была? На мой разум, государыня сама предлогу обрадовалась, чтоб от французской опеки навсегда освободиться.

— А как со свадьбой Аннет, братец? Восемнадцатого февраля так и состоится?

— Сама государыня день выбирала, сама о всех мелочах заботиться изволит. Нам с Анной Карловной ее только за милость да ласку благодарить.

— Аннет женихом довольна?

— Ты ж ее знаешь, истинный ангел во плоти. На все вопросы родительские: как прикажете, так и будет.

— А сама, сама-то что? С графиней мыслями не делилась ли, с моей Катериной?

— При ее-то кротости да мягкости, чтоб никого не обидеть, не огорчить? А с Катенькой они давненько секретами делиться перестали. У каждой свое — не мешают друг дружке. Да и что о молодом Строганове поносного скажешь?

— Ну, батюшка, на наш взгляд одно, а на их, может, что совсем другое выйдет. Верно, что хорош молодец. Собой хорош, воспитания самого изысканного. Императрице всегда по сердцу был — старой любви к отцу его никогда не забывала.

— Да, было время, в фавориты Сергея Григорьевича прочили.

— И то верно, сам от своего счастья отказался. Достоверно знаю, не побоялся цесаревне сказать, мол, каждому случаю предел положен, одному ранний, другому попозже, а я вашего императорского высочества верным рабом и слугою покорным до гробовой доски быть хочу, не замай, цесаревна, отступись.

— Так ведь отступилась.

— Всплакнула и отступилась. Утешилась-то и впрямь быстро, зато Сергей Григорьевич от нее всю жизнь ни на шаг. А вот теперь сынка его для Аннет выбрала.

— Хорош-то молодец хорош, да больно учености всякой понабрался. С Иваном Ивановичем до первых петухов толковать готов. Годков девятнадцати батюшка по заграницам его уму-разуму набираться послал. Сергей Григорьевич, покойник, сказывал, и в Женеве лекции слушал, и по италианским землям путешествовал, в Париже химию, физику да металлургию изучал. А вернулся, батюшки в живых не застал — государыня сама о нем заботиться пообещала. Вот слово свое и держит.

— Прямо моей Катерине под стать.

— Не говори! Только Катерина Романовна наша больше филозофическими материями интересуется. А Строганов-младший и потанцевать не дурак, и в карты перекинуться игрок не из последних.

— В сентябре прошлого году сговор-то, помнится, был?

— А как же, только им государыня от мыслей о кончине Марфы Симоновны и развлеклась. Одно меня, братец, заботит.

— Теперь-то что? Больно ты, Михайла Ларионыч, хлопотлив стал, тормошишься все не судом.

— Да ты послушай, потом суди. Аннет вместе со старшими дочками твоими очень к наследнику благосклонна, а жених-то нет. Сколько его в Ораниенбаум великий князь зазывал — ни в какую. Сказывали по секрету, недоученной обезьяной его обозвал. Смелость не в меру показывает.

— Так ты сам ему растолкуй, нешто монархов от сердца кто любит? Не девки красные, не суженые-ряженые. Какие достались, к тем и прилаживаться приходится. Иной раз как на сердце закипит, терпишь, словечком не обмолвишься. А обмолвишься, до скончания веку каяться придется.

— В конфиденции с зятьком богоданным пускаться до свадьбы резона нет, а после свадьбы тем более. Не приведи Господь, в разговоре супружеском Аннету во все посвятит, а уж там через Анну Карловну дорога к государыне куда какая короткая. Тем и живы ведь, братец, что языков не распускаем.

— Твоя правда, Михайла Ларионыч. О Лизавете своей Романовне и говорить не хочу. Одно семье поношение, государыне в глаза глядеть не могу, а что поделаешь.

— Бог даст, молчание твое при новом царствовании всем нам на пользу выйдет.

— Сам знаю, не за горами то время. Государыня что ни день к себе зовет, о престолонаследии разговор заводит, а до конца довести не может. Все меня пытает.

— А ты что?

— А я? Покуда воли ее императорской не угадаю, словом не обмолвлюсь. Ее императорское величество передумает, а за старые-то мысли я в ответе окажусь? Увольте, милостивые государи, Роман Воронцов и так своего часу заждался. Жизнь целая как ночка летняя промелькнула, и теперь самому себя порешить?!

…Вот и нет с нами Аннет. Дружны мы не были, а все в доме пустота. Тетушка Анна Карловна, запершись на своей половине, глаз не кажет или со двора едет. Дядюшка в хлопотах. Брат Александр раз навестил, больше не едет. К тревоге тоска добавилась.

А свадьба распрекрасная была. Государыня сама крестницу к венцу убирала — в придворной церкви венчались, — сама бриллианты на невесту одела. Аннет не грустила, а так — невеселая была. То ли дома родительского, матушки жалко, то ли сердце не очень к жениху лежало. Спросила ее, рукой махнула: стерпится — слюбится, говорит. В церковь вступила — красивей ее ни дамы, ни девицы не было. Красавица писаная, взгляд прямой, гордый. «Да» свое жениху громко, явственно сказала — во всем храме отозвалось. А на коврик у налоя замешкалась первой ступить. И колечко обручальное едва не обронила — жених на лету подхватил. Тетушка Анна Карловна как плат побелела: быть беде. Еще в проходе у Аннет волан один оторвался — на ходу булавкой зацепили. Тетушка разобиделась, когда я пустяками все назвала. Неужто разум человеческий в плену суеверий таких существовать достойно может.

На лето дядюшка с тетушкой, как всегда, в Царское Село собрались. Тетушка без памяти рада: рядом с молодыми Строгановыми жить будут. Что ни день дочку видеть сможет. Июнь холодный стоит. Два раза снег идти принимался, а то и дождь со снегом. Ветер в оконницах гудит — еще на лето и не открывали. Вся надежда — удастся у тетушки с дядюшкой отпроситься в Петербурге задержаться. От головной боли, скажем, полечиться или еще какого недуга нервического. На все лето не удастся, а хоть неделя-другая проволочится, и то ладно.

Москва. Дом князей Дашковых. Старая княгиня, ее сестра, дворецкий.

— Барыня, карета княгини Гагариной к крыльцу подъехала. Никак, княгиня Анна Михайловна пожаловать изволили. И впрямь, ее сиятельство.

— Не диво, Петрович, сама же за ней посылала. Забыл, старый, письмо от князя Михайлы нарочный привез. Новостями поделиться надо. И ты не уходи, тут побудь, а сейчас встречать беги. Да за порог опять не запнись, экой неловкой стал!

— Сестрица-матушка, спешила к тебе без роздыху, всех девок загоняла, покуда собралась. Случилось что?

— Случилось, Аннушка, случилось! Князь Михайла письмо прислал.

— Здоров ли князюшка?

— Слава тебе Господи. Да не о том речь — в Москву собирается, днями здесь быть должен.

— Вот радость-то, вот радость! И надолго ли?

— А уж тут все, матушка, в наших руках. Жениться князь Михайла решил — за благословением едет.

— Да что ты! Неужто с амурами своими покончил? Давно пора — не к лицу князю Дашкову с замужними дамами махаться. И невеста наша заждалась — не солить же девку.

— Вот тут, Аннушка, и загвоздка: не о нашей девке речь. В Петербурге сыскал.

— Да чьих же будет-то?

— Воронцовых, сестрица, Воронцовых.

— Тех, что при дворе, что ли?

— Их самых, Аннушка, из дому вице-канцлерского.

— Да ты меня, мать, не путай. У Михайлы Воронцова одна дочка, да и ту нынешней зимой, сказывали, за Строганова замуж отдали, Сергея Григорьевича сынка, что из-за границ приехал.

— Так и есть, Аннушка, так и есть. Да Михайла Воронцов вместе с дочкой племянненку растил, Катерину Романовну.

— Вертопраха-то ихнего старшего дочку?

— Что уж ты так строго — вертопраха!

— А как его назовешь? Жена померла, всех детей по свету раскидал, дому родительского лишил.

— Опять же о Катерине Романовне сама государыня беспокоилась — крестница это ее любимая. Чем с отцом-бобылем жить, рассудила, чтоб у дядюшки вместе с его дитем росла. Как-никак графиня-то государыне кузиной приходится. Тут уж против царской воли не пойдешь.