Мелоди Грейс - Меня не сломить (ЛП)

• Название: Меня не сломить (ЛП)
• Автор: Мелоди Грейс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2015

«Мама всегда говорила, что в этом мире существует два вида любви: спокойный бриз и ураган. Эмерсон Рэй был моим ураганом...» Джульет Маккензи, невинная восемнадцатилетняя девушка, без ума влюбилась в Эмерсона, когда проводила лето в Сидар Коув. Эмерсон — местный плохой парень, с непростым и сильным характером. Его голубые глаза скрывали мрачные секреты, и Джульет загоралась от одного его прикосновения. Их любовь была требовательной и всепоглощающей, но когда лето закончилось, их разлучила трагедия. Джульет поклялась, что никогда не вернется назад снова, и она исполняла клятву... До сих пор. Прошло четыре года. Джульет делает все возможное, чтобы соединить обломки своей жизни воедино. Она окончила колледж, и у нее теперь есть постоянная работа и прекрасный парень. Она решает вернуться в городок, чтобы собрать вещи в семейном пляжном домике и выставить его на продажу. Джульет уверена, что ничего не встанет на пути к ее будущему. Но вся прежняя страсть нахлынула с новой силой, стоило лишь Эмерсону на нее взглянуть. Отпустив ее однажды, в этот раз он не собирается сдаваться без боя. И борьба эта будет грязная. Эта разбивающая сердце история наполнена неудержимой страстью. Разрываясь между прошлым и будущим, Джульет изо всех сил старается отделить любовь от желания. Смогут ли они найти способ, чтобы преодолеть общие мрачные секреты вместе? И сможет ли любовь остаться нерушимой после огромного нанесенного ущерба? Книга рекомендована для аудитории 18+  

---

Но сейчас, думая о ней, я чувствую себя хорошо. Мне грустно. Тоскливо. И я по-прежнему сожалею, чувствуя привычные вину и гнев. Но ничего ужасного, что я не смогла бы контролировать.

Может быть, я готова начать вспоминать.

Я выхожу в кухонную дверь и иду через газон, направляясь к моей фотолаборатории. Внутри я нахожу все, как и оставила: химикаты в бутылках на полке, пластиковые емкости в раковине. И герметичные боксы со старыми пленками, ожидающие, когда их распакуют после стольких лет.

Я чувствую, как меня охватывает спокойствие, и прежде, чем как следует подумать, уже раскладываю свое оборудование в порядке, который знаю наизусть. Я проверяю, чтобы сквозь тяжелые портьеры не проникал свет, и купаюсь в теплом красном свечении ламп безопасности. Послеобеденное время проходит в тихом, спокойном тумане. Я разматываю пленки, смешиваю, мою, добавляю химикаты и промываю негативы, чтобы потом развесить их тонкими янтарными полосами вокруг себя, и, наконец, переношу первые фотографии на плотную глянцевую бумагу.

Я нежно лью химикаты на бумагу в емкости, наблюдая, как на ней начинают появляться слабые очертания изображений. Я уже забыла, как успокаивающе действует на меня вся эта рутина. Большинство людей считают это занятие скучным: они с большим удовольствием прибегают к помощи цифровой камеры, на которой изображения можно увидеть сразу на экране, и загрузить их на компьютер в одно мгновение. Последние четыре года я поступала точно так же: делала снимки на свой телефон, чтобы в следующую секунду их отправить. Я говорила себе, что так лучше, проще и менее обременительно. Но теперь понимаю, что эти слова были ложью, в которую верила, чтобы забыть тот необычный комфорт, который ощущала, находясь здесь, в темноте, делая картинки из ничего, как будто волшебник, способный взять воспоминания и перенести их на лист.

Эта пленка состоит из фотографий, сделанных тем летом, четыре года назад. С каждым новым фото я совершаю путешествие во времени. Смотрящая исподлобья Карина, которая уткнулась носом в свой телефон, чтобы оповестить друзей о том, что ее отпуск, оказывается, переносится. Иногда проскакивает отец, всегда за своим ноутбуком, раздраженный из-за направленной на его лицо камеры. И мама, которую я снимала только во дворе, потому что она часами сидела на пляже, вглядываясь в горизонт.

Я аккуратно переношу ее изображение на бумагу и вешаю фотографию на веревку для просушки. Как мы могли этого не заметить? Мама угасала прямо у нас на глазах, но мы никогда об этом не догадывались. Я думаю, она была полна решимости скрыть правду: всегда накрашенная, одетая в мешковатую льняную одежду, она заставляла свой голос звучать громко и восторженно, чтобы скрыть дрожь неопределенности. На этом снимке она запечатлена на шезлонге, стоящем на песке. Волосы падают ей на глаза, в то время как она накладывает солнцезащитный крем на лицо. Она смеется в камеру, о чем-то меня спрашивая. Мама выглядит счастливой. Умиротворенной.

Я мысленно улыбаюсь и продолжаю свое занятие. Нахожу целые рулоны пленок, заполненные фотографиями Эмерсона. Вот мы вдвоем, обнимаемся на пустынном пляже. А это он за рулем по дороге обратно. Здесь — лежит на своей кровати, наполовину прикрытый смятыми простынями. Эти фрагменты снова отправляют меня в прошлое, но на этот раз приходят воспоминания о том времени, когда я жила в постоянном нервном возбуждении, а мой пульс подскакивал от малейшего прикосновения.

Страсть...

В аккуратных линиях фотографий я вижу бессонные ночи, которые провела, затаив дыхание и прильнув к любимому на переднем сиденье грузовика; тайные вылазки к Эмерсону через черный ход; сдавленный смех под одеялом. Взгляд Эмерсона пронзает меня даже через снимки: темный, волнующий, полный свирепой ласки. Обвожу контуры его лица, более молодого, но такого же мятежного, и чувствую, как из моих глубин поднимается желание.

Боже, как мы были поглощены друг другом. То чувство отличалось от всего, что я до этого знала. Мне было просто необходимо тонуть в его прикосновениях и никогда не подниматься наверх, чтобы глотнуть воздуха. В наших отношениях не было постепенного привыкания: никакого нежного конфетно-букетного периода и застенчивого флирта. С самого начала моя любовь к нему была похожа на прыжок с высокой скалы, во время которого можно только надеяться, что, черт возьми, он будет стоять внизу, чтобы смягчить падение. И когда я ударилась об землю и оказалась одна на всем белом свете, без него, без мамы, я постаралась забыть это лето вообще. Притворилась, что этого никогда не случалось. Чтобы остановить бесконечные страдания, жалкое чувство вины, боль и медленно разрастающееся подозрение, что это моя ошибка.

Что они оставили меня, потому что я оказалась недостаточно хороша для того, чтобы заставить их остаться.

Я думала, что такой подход нормальный. И двигалась дальше. Но сейчас, глядя на фотографии, висящие вокруг меня, я понимаю, что в моем сердце есть одно место, которое до сих пор было пустым и замерзшим. Онемевшим.

Но теперь оно постепенно оттаивает.

Налаживание отношений с Эмерсоном — это только начало, первый осколок, направленный на мою жесткую оборону. Он сломал стальную скорлупу, и теперь я чувствую все эмоции, которые так долго игнорировала: грусть и радость, боль и сожаление. И даже страсть.

Особенно страсть.

Я испытываю прилив волнения снова и снова, но меня это пугает. Потому что, несмотря на то, как сильно я люблю то, что дарит мне Эмерсон, знаю, что бывает после этого — когда врезаешься на полной скорости в конце пути. Это похоже на то, какой разбитой я ощущала себя первое время, когда находилась в безумном отчаянии и депрессии, и тонула в черном облаке безысходности. Лейси была права, когда разговаривала со мной во время возвращения в город: я не могу вернуться сюда, в это место. Поклялась, что никогда не сделаю это снова, и я действительно так думала. Так как я могу вернуться сюда с Эмерсоном, не рискуя снова упасть?

И есть ли способ любить его, не отдавая свое сердце полностью?

***

Я даже не замечаю, как летит время, пока тихий стук в дверь не выбрасывает меня из воспоминаний, и я смотрю на часы, которые показывают восемь вечера. Эмерсон!

— Можно войти? — пробивается его голос сквозь закрытую дверь.

Я ухмыляюсь. Он учится на своих ошибках. Придя в первый раз ко мне в лабораторию, он распахнул дверь без предупреждения и испортил целый рулон пленки, которую я разворачивала. За этим последовала длительная борьба, которая длилась до тех пор, пока он не швырнул меня к стене, заставляя полностью забыть о впустую использованной пленке.

В этот раз мне нужно проявить больше самоконтроля, решаю я. Конечно, несколько часов назад я рыдала в его объятиях, полностью опустошенная, но я не могу открыться ему целиком. Я должна быть неприступной.

— Можно! — наконец откликаюсь я, вешая свежие отпечатки сушиться на веревку.

Дверь открывается, впуская небольшой луч света, но Эмерсон быстро ее закрывает за собой, и мы остаемся наедине в полумраке красного света.

Мой пульс зашкаливает, стоит лишь увидеть его, идеально заполняющего пространство.

— Прости, я потеряла счет времени, — извиняюсь поспешно. Он рассматривает висящие вокруг отпечатки. — Я нашла пару старых пленок, — объясняю пристыженно. — И подумала, что было бы неплохо посмотреть...

— Я помню это, — Эмерсон показывает на фото, снятое под углом, потому что я держала фотоаппарат как можно дальше от наших лиц. Мы стоим, укутаные в кофты и шарфы, на фоне пасмурного неба. — Мы поехали к озеру, но пошел дождь, и пришлось вернуться обратно.

— Мы вынуждены были остановиться на обочине, потому что он лил как из ведра, — вспоминаю я события того ненастного дня. — И переждать в машине.

Эмерсон издает низкий смешок:

— Мы не только ждали.

Я чувствую, как начинают алеть щеки. Кто угодно мог остановиться рядом и застать нас, полуголых и задыхающихся, но мне было все равно.

Эмерсон меняет положение, потянувшись за новым фото. Он касается меня рукой, и я задерживаю дыхание. Мой вдох эхом отдается в тишине, и я замечаю, как Эмерсон слегка искривляет губы в улыбке.

Блин. Хватит быть ледышкой. Он и так знает, как влияет на меня.

Эмерсон рассматривает фото, пока я жду в напряженном молчании. Я чувствую, как желудок завязался в узел. Не знаю, как вести себя дальше. Все во мне кричит только о том, что я должна дотянуться до него и погрузиться в этот экстаз с головой снова, но он не делает попыток дотронуться до меня опять — во всяком случае, намеренно.

Мое сердце сжимается от страха. Значит, он передумал? Быть может, того, что произошло в подсобке достаточно, чтобы унять его любопытство и желание? Возможно, когда это ослепляющая страсть спала, он понял, что ворошить прошлое — плохая идея.