Петр Скобелкин - На заре и ясным днем

• Название: На заре и ясным днем
• Автор: Петр Скобелкин
• Издательство: Профиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В книге прослеживается биография первого в стране комсомольско-молодежного совхоза «Большевик». Это героическая биография народа, его история, его судьба. Первая борозда в совхозе была проложена 22 апреля 1931 года — в день рождения В. И. Ленина. Вся дальнейшая жизнь совхоза свидетельствует о мужественной борьбе за урожай, творческом труде, больших и добрых устремлениях работников совхоза, сделавших свое хозяйство одним из передовых в стране.

---

А земля вот уже, кажется, поднимается к небу. Горизонта нет. Смешались степные огни и свет звезд. И не поймешь никак: то ли тракторы пашут небо, то ли звезды заблудились в хлебах.

А утром, как всегда, встало солнце. И мир виделся уже иным — без фантастики и романтики. И понять хочу, как изменился этот мир. И изменился ли вообще?

Отчетливо вижу — да другой стала степь, люди, их характеры, отношение к земле.

И снова вглядываюсь в эту степь. Смотрю, наблюдаю и вижу — нет, это не та земля, что была еще совсем недавно. Совсем не та. Что же изменилось?

Буду говорить о личных впечатлениях.

Первое, что мне бросилось в глаза, запомнилось — это настроение людей. И раньше ведь было так: настоящий хлебороб всегда работает с охотой. А вот уже тогда заметил, причем у всех селян, не просто охоту, а страсть к своему делу, большому делу — готовить хлеб. И это везде — в «Большевике», «Заветах Ильича», имени Свердлова.

Второе, о чем просто нельзя умолчать, — творчество. Что греха таить, ведь было так: работали, как подсказывает инструкция, указание из райисполкома. Ни больше ни меньше, строго по самой инструкции. Сегодня агроном, законодатель земли, решает сам все, даже организационные вопросы: когда сеять, как пахать и что сеять. И не только агроном. Бригадир на своих полях стал полновластным хозяином. Собственно говоря, он был им и раньше, но исполнял это робко, с оглядкой на районное начальство. А сейчас директор совхоза говорит секретарю райкома партии: «А нам надо подождать». И секретарь отвечает ему: «Ты сам хозяин. Командуй. Был бы хлеб».

…У парторга идет совет. Слушают очередную радиогазету. Диктор с пафосом Юрия Левитана рассказывает о лучших хлеборобах и, как о генералах в военных сводках, говорит о трактористах. В конце передачи идет обращение к этим хорошим людям: «Сделаем так, чтобы весенний сев прошел в агротехнические сроки и с добрым качеством». Все, кажется, правильно, все на месте. Но встает с места директор Хохлов.

— Не согласен. Спрашивается: к кому мы обращаемся? К передовикам, лучшим людям. Что мы предлагаем? Работать быстрее и лучше. Но они и без этого так трудятся. Их не надо зря понукать, они опора наша. Надо обращаться ко всем. К каждому, кто живет на селе: к домохозяйке, интеллигенту, строителю, пенсионеру. Сев — это дело всех. Обращаться ко всем. Так надо ставить вопрос. И только так.

Так вот уж получалось, что во всех поездках в «Большевик» чаще всего мне приходилось встречаться с Григорием Тимофеевичем Хохловым.

Удивительного в этом я и сейчас ничего не вижу — Хохлов 15 лет подряд директорствовал в этом хозяйстве. До него директора сидели в кресле год, от силы два. Потому и сказано о нем будет больше. Опять же Хохлов и по времени ближе.

А еще мне думается, и это не последнее обстоятельство, — Хохлов фигура довольно типичная для сибирского села. И раньше и позже я встречал директоров, в действиях которых прямо повторялись или предвосхищались поступки и мысли Хохлова.

Григорий Тимофеевич, не знаю, надо ли говорить в этом случае «к сожалению», человек не идеальный. Но есть в нем то могучее хлеборобное чувство преданности земле, хлебу, делу своему и людям, с которыми он «делает» этот хлеб, которое так присуще преобладающему большинству крестьянских руководителей. И опять же в силу условий и обстоятельств сельской жизни на директоре совхоза, как правило, замыкаются все узловые вопросы — и хозяйственные, и бытовые, и нравственные.

Так что речь здесь и дальше пойдет не столько о Хохлове как таковом, сколько о директоре совхоза, о руководителе хозяйства и о самом хозяйстве. О его людях.

ОТСТУПАТЬ БЫЛО ПОЗДНО

Свое хозяйство — совхоз «Большевик» новый директор Григорий Тимофеевич Хохлов должен был принять 14 апреля.

Приехал в Крутые Горки Григорий Тимофеевич за два дня, 12 апреля. На месте, однако, не сиделось. Да и как усидеть: погода отличная, самое время задерживать влагу. Самое время пахать.

Отмахал от Крутых Горок километров 20 на «газике», смотрит, пашут.

Несмотря на ранний час, над дорогой уже стояли пыльные столбы, а по черной земле медленно тянули за собой борозды тракторы. «Пашут… пашут, мои орлы! — подумал с радостью Григорий Тимофеевич и осекся. — Что они делают, нехристи, без борон пашут! Ну я им сейчас задам, они у меня попляшут, узнают, как над землей издеваться!»

Взъерепенился так, а потом вдруг здраво поразмыслил: «А по какому такому праву буду указывать им сейчас? Кто я? Директор? Нет. Пока нет». Почесал затылок. Еще раз прикинул: «А почему нельзя! Почему я должен им спускать!! Нет, так дальше дело не пойдет!»

Метров за десять от загонки остановил машину, замахал трактористу: «Сто-о-ой!»

Трактор встал. Из кабины нехотя вылез длинный, как день без обеда, парень.

Хохлов глянул на его расхристанный вид и сурово спросил:

— Какая бригада?

— Пятая, — ответил тот нехотя.

— Кто бригадир? — наступал задетый равнодушием Григорий Тимофеевич.

— Павлов, — сплюнул цигарку тракторист.

— Где Павлов?

— В степи.

Под строгим напором незнакомого начальника тракторист смягчился.

— С Иваном Васильевичем поехал.

— Кто это еще — Иван Васильевич? («Черт побери, я здесь директор или кто?!» — возмущался про себя Хохлов.)

— Как кто? — Парень посмотрел удивленно-подозрительно на новоявленного приказчика. — Директор совхоза.

И тут только Хохлов сообразил и спохватился.

«Мать моя!.. Я же, видимо, в соседний совхоз забрался. У себя-то пока еще никто, а тут у соседа командовать собрался! Дела…»

Но отступать было поздно. И не мог он, хлебороб Хохлов, отступать. Не имел права.

— Кто тебя так учил пахать?! Кто, тебя спрашиваю?! Почему без бороны?

И парень, который еще минуту назад хотел было снисходительно ответить, мол, ошиблись, дяденька, вдруг сник. Стоял растерянный и молчал.

А Хохлов уже вовсю разошелся и командовал:

— Немедленно отцепляй плуги и марш в бригаду за боронами! Да живей, живей же поворачивайся, черт тебя побери!

Так вот и начал хозяйствовать Григорий Тимофеевич, человек, для которого вся земли его земля.

АТАКА

Через год, но уже осенью, снова приехал я в Крутые Горки. Захожу в совхозную контору, пытаю у секретарши:

— Директора нет?

— Нет.

— А где он?

— В поле.

— А парторг?

— В поле.

— Председатель рабочего комитета?

— В поле.

— А секретарь комитета комсомола?

— Ну я же вам сказала!..

Полдня ходил по Крутым Горкам. Деревня будто вымерла. Только на току шум. Медленно вползают в неширокие ворота под крышей грузовики с зерном и важно покачиваются на весах. Шумит сушилка, летит к серому небу желтая струя зерна. Пахнет пылью, землей. И хлебом.

10 часов вечера. Черными провалами окон смотрит на улицу совхозная контора. Но три окна наверху освещены.

За столом сидит небольшой плотный человек и тычет пальцами в клавиши. Машинка весело потрескивает и высекает цифры. Человек записывает их по клеточкам на расчерченном листе бумаги, и снова его пальцы прыгают по кнопкам.

Это главбух Николай Степанович. «Годовой отчет?» — спрашиваю. — «Нет, провизорский». Что такое провизорский отчет, я не знал, но допытываться, однако, не стал.

И тут в коридоре загромыхало. Тяжело ступая, кто-то шел на свет, поскрипывая деревянными половицами. Зашел, чуть сдерживая одышку, высокий грузный мужчина не по сезону в шапке. («Человек-гора», больше и не придумаешь.)

— Ну здравствуйте! — протянул мне руку.

А я и не узнал сразу. Так это же он самый, Григорий Тимофеевич Хохлов, директор совхоза. Изменился, как-никак немало прошло с тех пор, как я последний раз был в Крутых Горках.

— Как жизнь? — спрашиваю Григория Тимофеевича.

Рассказывает не торопясь.

И ведь что интересно: всякий раз (потом, позже, то же самое), как задавал ему этот дежурный вопрос, он ни разу не сказал о своем здоровье или настроении, не пожаловался на свои хворости и не похвастался, скажем, успехами сына. Ответ всегда один — о хозяйстве. И сам вопрос «Как живешь?» рассматривался им не иначе: «Как живет совхоз?»

— 70 процентов обмолотили. Комбайнеры работают почти круглые сутки. 171 гектар обработали комбайны за ночь! Вымотались люди до предела. А еще столько!..

Он махнул рукой и устало опустил голову.

— Только бы небесная канцелярия не подвела… Только бы не подвела, — в полудреме сказал он и сладко зевнул.

Я записываю последнюю сводку. Ее мне дает главбух Николай Степанович. В кабинете тихо, только слышно, как, будто сверчок, потрескивает машинка.

И я тоже чуть было не задремал.

Вздрагиваю от неожиданного грохота. В чем дело? Все просто — линейка упала на пол. Железная линейка грохнулась об пол: задремал Григорий Тимофеевич, выронил ее.