Петр Скобелкин - На заре и ясным днем

• Название: На заре и ясным днем
• Автор: Петр Скобелкин
• Издательство: Профиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В книге прослеживается биография первого в стране комсомольско-молодежного совхоза «Большевик». Это героическая биография народа, его история, его судьба. Первая борозда в совхозе была проложена 22 апреля 1931 года — в день рождения В. И. Ленина. Вся дальнейшая жизнь совхоза свидетельствует о мужественной борьбе за урожай, творческом труде, больших и добрых устремлениях работников совхоза, сделавших свое хозяйство одним из передовых в стране.

---

Заехал в «Большевик». Направился в совхозную контору. Но попасть туда сразу не удалось: у самого входа окружили меня женщины. Узнали. Да и верно, как не узнать — я и до этого в совхозе бывал часто, раза два по крайней мере в месяц обычно.

Так вот, окружили они меня, не пускают, за рукава тянут несмело, просят:

— Хлебца бы ребятишкам в детский садик… Не помирать же им с голоду. Война кончилась ведь…

И сейчас помню лица этих женщин — темные, худые. Смотреть в их голодные глаза было невыносимо. Многострадальные кормилицы, они не о себе заботились и переживали всю долгую войну — о фронте, о победе, о детях. О себе у них и мысли, видимо, не было.

Война-то кончилась. Победа на нашу улицу пришла. Но сразу-то ничего не делается. Страна опустошена. Хозяйства запущены. Земля обрабатывалась кое-как — ни техники настоящей, ни специалистов. Откуда хлеб?!

И вот можете представить вы себе мое невероятное, нелепое и, можно сказать, жестокое положение: сам-то я приехал как раз за этим — просить у них хлеб! Забрать хлеб.

Вот ведь какие трагедии были…

Были истории и еще печальнее этой. Только вспоминать их сейчас не хочется, да и не стоит.

Одним словом, время было страшно тяжелое: скот кормить нечем, людей кормить нечем. Своих, совхозных, не оделишь, голодные. А ведь надо еще, мы должны были это делать, кормить страну, рабочий класс кормить…

Сизов долго молчал, перенесясь, видимо, мыслями, да и чувствами своими в те трудные далекие годы. Потом заговорил о том, как вставали люди на ноги, как поднимался «Большевик».

Где-то улучив паузу, я несмело спросил у Геннадия Федоровича, чем все же окончилась та печальная история с женщинами, ребятишками и хлебом…

Геннадий Федорович посмотрел на меня удивленно и строго, почти сердито и спросил:

— Ну а как же вы думаете чем? Как я мог поступить в тот момент?

Сизов уже спокойно закончил:

— Дали же, конечно, ребятишкам хлеба. И мяса дали и молока. И конфет-леденцов достали.

Помолчав, вспоминает дальше:

— …В другое хозяйство заехал. Тоже тихо, не сеют — горючка кончилась и кормежки нет. А голодный человек, что он наработает?! Такие тогда были дела… Вот и носишься по области из конца в конец, перебрасываешь из одного места в другое — кому бензин, кому подшипники, кому мясо. И уж вовсе не директор треста совхозов я был тогда (это еще до обкома), как официально значился, а просто «доставало». Так я сам себя тогда окрестил…

Какие уж там сроки сева, агротехника! Земля и без того запущена, истощилась за войну. Что она могла родить? От силы пять-шесть центнеров на гектар.

А пришла уборка, та же картина: убирать нечем. Но ведь надо еще и зябь поднимать! Сибирь, она весновспашки не любит. Чем? Какими силами и средствами все это делать? Сейчас вот совсем другое дело, все зависит от ума. А тогда хоть у тебя семь пядей во лбу, не прошибешь. Да и урожай, если вдруг выпадет, тоже беда. Помню, в один послевоенный год уродилось по тридцать пять центнеров на гектаре. Как их взять? «Коммунар» — комбайнешко слабосильный, не по такому урожаю. Захлебывается, давится хлебом. А тут еще дожди — и вовсе встала техника. Потом снег. Запал хлеб… Но ведь жалко, хоть тут плачь! Искали спасение. Молотили по весне. И знаете, по восемнадцать центнеров весной еще все равно взяли!

Вот так мы поднимались после войны. И в конце концов все-таки болезни прошли, дитя выжило…

— Но случилось, понятно, не сразу. Коренной поворот произошел восемь лет спустя после мартовского Пленума ЦК КПСС 1953 года.

Именно после этого Пленума в «Большевике» по-настоящему поняли и учение своего славного земляка Терентия Семеновича Мальцева. Система Мальцева обрела тогда уже и материальную силу. Его советы, его многолетний опыт становятся зримым достоянием хозяйства…

Почему же о нем здесь, о Терентии Семеновиче? Хотя почему бы и нет: Мальцев тоже сибиряк, тоже курганец. Не только зона — область одна, земляки. Но истинная-то суть здесь не в этом.

Есть люди, не рассказав о судьбе, о мыслях и поступках которых, труднее понять судьбы и биографии других людей, живущих рядом. Именно таким человеком видится мне Терентий Семенович. Без его судьбы, без его отношения к полю не понять до конца и биографию поля «Большевика», хлеборобов.

Его мысли, весь жизненный путь — это и ответ на вопрос, почему устоял, выдюжил, победил «Большевик». Это похвала крестьянскому труду сибиряков, их отношению к полю, к его настоящему и будущему.

* * *

Мне неоднократно приходилось встречаться с Терентием Семеновичем, бывать у него в доме в его родной деревне Мальцево Шадринского района той же Курганской области. Из всех этих встреч с народным академиком я вынес, мне кажется, главную черту его характера, его мировоззрения — это ответственность за землю и за тех, кому она достанется в наследство, — за молодых хлеборобов. Вот на этих священных критериях своего земляка и воспитывались целые поколения хлеборобов «Большевика».

Вот почему так высок авторитет этого народного академика, почему к нему идут учиться. Учиться не только науке управлять землей, но и человеческой мудрости.

А сейчас мне хотелось поделиться своими впечатлениями о встречах с этим мудрым человеком и вспомнить заодно те любопытные детали его биографии, которые характеризуют всю большую судьбу курганского академика.

ГОРСТЬ ДОБРЫХ ДЕЛ

…Когда отец сказал ему, что обязательно выпорет и несмотря на то, а именно потому, что он его сын, Терентий забоялся. И, пожалуй, не то слово «забоялся» — обеспокоился. Ведь наказание обещал исполнить его родитель. А это значило больше, чем обычная взбучка.

Было это пятьдесят пять лет назад. Но как сегодня Терентий Семенович видит тот майский день. А день этот выпал на праздник, большой, уважаемый дедами и прадедами праздник — пасху.

— Только посмей, отлуплю! — пригрозил в последний раз отец.

Для Терентия пасха значила не больше дня рождения чужого дяди, но открыто выступить против родительского запрета он не смог. Однако и отказаться от своей выношенной затеи тоже не мог. А еще знал Терентий, что отец уважал его и ремня отведать не придется. Однако отец есть отец. Потому перечить не стал. Решил выждать.

На другой день праздника папаня и родственники укатили в соседнее село Канашево справлять пасху. Дождавшись, когда они уедут, Терентий запряг лошадку и в поле.

Парни, значит, гуляют, пасхальные крашеные яйца на крепость пробуют, а Терентий пашет. Хороводы водят, а он лошадку погоняет.

Слух об этом быстро по селу разнесся. Народ сбежался. Молодые посмеиваются, старики бранятся на чем божий свет стоит: «Терешка! Безбожник! Нехристь, против обчества?!»

А он знай себе лошадку понукает.

Как и думалось Терентию, с отцом он уладил, все обошлось ладом.

И вот подоспело время сеять. Выехали в поле все. Нарядились. Как принято испокон веков, накануне в баньку сходили, все честь честью. Выехали и Терентий с отцом. У межи своей встали. А народ потешается. И ведь было, так они тогда думали, чему: у всех поля чистые, а у Терентия пашни не видно, один сорняк. Отец недовольно крякал, косясь на сына, а сын успокаивал: «Папаня, это нам только и надо, не торопись!»

И не сеять стали отец с сыном, а боронить, вырывать с корнем эти самые сорняки. Прошлись два раза, а на третий и посеяли.

Осенью на поле Терентия вымахала ровная чистая пшеница с тугим колосом. А у тех, кто потешался, суховей высосал из колоса жизнь, а живучий сорняк и вовсе доконал хилые колосья.

Позицию, занятую Терентием Семеновичем в отношении к земле, образно назвали уже на другом континенте, в Северной Америке, «безумием пахаря».

Такая вот была первая борозда у Терентия Семеновича.

А ведь и после жизнь не баловала деревенского пионера-хлебороба.

Не раз и не два Терентий Семенович получал за свое «самовольство» шишки. Так, в 1948 году, уже будучи лауреатом Государственной премии и депутатом Верховного Совета СССР, Терентий Мальцев был подвергнут резкой критике в областной газете. Правда, фамилия его не называлась. Статья в газете имела строгий и весьма недвусмысленный заголовок «Не в ладах с агротехникой». Речь в заметке шла вроде не о Мальцеве, критиковались председатель колхоза, директор МТС, председатель райисполкома. Но всем было ясно, что речь шла о методах Мальцева. Статья заканчивалась категорическими предложениями: «Пора районным организациям покончить с невмешательством в дела колхоза и навести в нем порядок… Долг колхозников, хозяев артели, поправить его грубые ошибки в севе».

Разумеется, справедливость восторжествовала. 24 апреля 1966 года Терентий Семенович Мальцев в газете «Правда» со всей присущей ему прямотой напишет:

«В недавнем прошлом у нас в науке… отнюдь не все было ладно. Многим ученым приходилось молчать о своих убеждениях, а подчас и отказываться от них. Ясно, это сильно повредило всей сельскохозяйственной науке. Теперь каждому ученому предоставлено право говорить о своих научных взглядах во весь голос.