Сергей Мартьянов - Ветер с чужой стороны

• Название: Ветер с чужой стороны
• Автор: Сергей Мартьянов
• Издательство: Казахское государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Две основных особенности отличают пограничные рассказы и повести Сергея Мартьянова: безукоризненное знание материала, приобретенное в результате многолетнего вдумчивого изучения действительности, метких наблюдений и размышлений — во-первых и — теплое чувство, с которым автор рассказывает о людях границы.

---

Мы ехали по горной дороге, рядом с речкой. Вершины и склоны гор сверкали в снегах, а дорога была черной, мокрой, и колеса рассекали на ней лужи с таким треском, будто разрывали кусок холста.

Сначала ехали молча, а потом Бабочкин заерзал сзади, облокотился на спинку переднего сиденья и начал развивать свои идеи.

— Товарищ полковник, — сказал он, — а что, если приближающуюся годовщину отряда отметить каким-нибудь интересным мероприятием?

— Например? — обронил полковник, не оборачиваясь.

— Что если нам провести вдоль границы лыжную эстафету?

Видимо, лейтенант давно носился с этой мыслью, и только ждал удобного случая, чтобы высказать ее начальнику. Тридцать пятая годовщина, отряда была на носу. Я с интересом ожидал, что скажет полковник.

— Эстафету? — переспросил он и подумал. — Доложите подробнее, лейтенант.

Бабочкин поближе подвинулся к полковнику и стал говорить ему в ухо:

— Понимаете, мы пустим эстафету по самой границе, от левого фланга до правого. Она будет идти от заставы к заставе, ее понесут лучшие лыжники, отличники боевой и политической подготовки.

Я вспомнил наш поход с учебного пункта и не позавидовал участникам будущей эстафеты. Но еще больше меня покоробило от равнодушного и надменного отношения полковника к этой затее.

— Гм… — промычал он, — а какая цель вашей эстафеты?

Бабочкин воодушевился:

— Во-первых, повышение спортивного мастерства наших солдат и сержантов! Во-вторых, это будет стимулом в борьбе за отличные показатели в учебе и службе. В-третьих, эстафета понесет рапорты о достижениях каждой заставы! А потом эти рапорты доставят в штаб и мы огласим их на торжественном собрании, посвященном годовщине отряда.

Честное слово, лейтенант с его фантазией чем-то напоминал мне деятеля искусств и его приятелей!

— В-пятых, — спокойно проговорил Парский, — не кричите мне в ухо, лейтенант, я не глухой.

Бабочкин извинился и отодвинулся назад. Я мельком взглянул на полковника. Дородное лицо его с двойным подбородком не выражало никаких чувств, кроме спокойного, величия.

— Вы кончили, лейтенант? — сказал он, продолжая смотреть прямо перед собой, на дорогу.

Колеса, рассекая лужи, шипели нудно и мрачно.

— Вы придумали глупую затею, — заговорил полковник. — Кому нужны эти ваши рапорты, пышные речи, шум и гром вокруг эстафеты? Вообще, к чему эта парадность? Что же касается повышения спортивного мастерства…

— Но ведь нужно же что-то интересное проводить, товарищ полковник! — отважно перебил его Бабочкин. — Вот в Ленинграде открыли дворец новобрачных, — он вдруг замолк, сообразив, что о дворце ляпнул ни к селу ни к городу.

— Что же касается повышения спортивного мастерства и боевой готовности личного состава, — невозмутимо продолжал полковник, — то давайте это делать не кампанейским путем и не только к тридцать пятой годовщине отряда, а на плановых занятиях, постоянно. Кстати, эстафеты вдоль границы — не такая уж оригинальная мысль, лейтенант, они проводились и раньше. Но я лично никогда не был их горячим сторонником. Они только отрывали личный состав от основной задачи — охраны государственной границы.

Черт возьми, какие у него холодные, официальные слова! "Боевая готовность", "личный состав", "плановые занятия"… Вот уж, действительно, казенщина до мозга костей. Сухарь, чиновник, солдафон! Я не вытерпел и вставил свое замечание:

— А все-таки это здорово — эстафета, товарищ полковник! И рапорты — здорово!..

Парский покосился в мою сторону и сказал:

— Не отвлекайтесь посторонними разговорами, Струмилин.

Я прикусил язык. Молчал и лейтенант. Дорога выскочила из ущелья, мы подъезжали к городу.

…Дней за пять до годовщины отряда, глубокой ночью, меня разбудил дежурный:

— К полковнику на квартиру, живо!

Через десять минут я подъехал к знакомому дому, спящему в этот поздний час. Только на втором этаже тревожно горело одно-единственное окно. Сыпал мокрый снег. Я стал сигналить. Тотчас же из подъезда вышел полковник, открыл дверцу.

— Люди спят. Прекратите музыку, — заметил он и приказал ехать в отряд.

Я пожал плечами: не ради себя же сигналил…

— Следуйте за мной, — сказал он, когда мы остановились у дверей штаба.

В приемной его ожидали оперативный дежурный, начальник медицинской службы подполковник Камышин и два его офицера: майор — врач и лейтенант — фельдшер. Все были чем-то встревожены. Полковник жестом пригласил их к себе в кабинет, а я остался у закрытой двери. Что-то случилось…

Минут через десять меня вызвали в кабинет.

— Товарищ Струмилин, — сказал полковник, — вы поступаете в распоряжение майора медицинской службы. Сейчас же возьмите машину "ГАЗ-59" и действуйте в дальнейшем по его указаниям. Распоряжение в гараж уже дано. Давайте!

Это "давайте" поразило меня больше всего. Никогда раньше он не говорил таких слов…

Через несколько минут я подал "ГАЗ-59" к санчасти, откуда врач и фельдшер вышли с санитарными сумками, в коротких ватных куртках и валенках. Подполковник Камышин что-то говорил им на прощание.

— Нам нужно на четырнадцатую заставу, — сказал майор. — Поедем до тех пор, пока пройдет машина. Дальше мы отправимся пешком.

Машина могла проехать километров двадцать. Дальше дорога для нее была вряд ли проходима, а еще дальше начиналась вьючная тропа. В такую погоду пешком до заставы нужно идти суток двое, не меньше.

Я нажал на акселератор. И пока мы ехали, из разговоров фельдшера и врача выяснилась следующая картина. Пограничник Савельев (да, да, мой дружок Ваня Савельев) попал под снежный обвал и сломал тазобедренный сустав. Осколок кости повредил кишечник. Савельеву оказали первую помощь, но положение раненого ухудшается с каждым часом. Требуется переливание крови и операция, возможно, длительная и сложная. И вот полковник Парский распорядился, чтобы врач и фельдшер выехали на заставу немедленно. С собой они захватили весь необходимый инструмент, медикаменты, две ампулы крови для переливания. Обе ампулы майор бережно держал на груди под курткой.

Вот что я узнал, и больше всего меня, конечно, взволновало, что беда случилась с Иваном Савельевым. А дорога все время шла в гору, петляя по узкой расщелине; сыпавший с вечера снег повалил густыми хлопьями; я с трудом угадывал дорогу и только чудом не свалился вниз, в грохочущий горный поток.

— А Савельев ведь мой дружок, — не вытерпел я.

— Вот и поторапливайтесь, — сказал майор.

Но что я мог сделать? Проклятая метель, проклятые горы! В лучах фар мелькал и кипел снег. На крутых поворотах придорожные кусты и деревья вращались, словно карусель, и было непонятно: то ли машина заворачивает, то ли кружится земля. Когда снег дошел до радиатора, пришлось бросать машину толчками: взад — вперед, взад — вперед; я таранил снежные сугробы, как бык. Но стихия оказалась сильнее. На двадцатом километре мы застряли совсем.

Врач и фельдшер вылезли из машины, простились со мной, вскинули на плечи сумки и пошли пешком. Некоторое время их фигуры виднелись в мутном свете фар, а потом исчезли. Я двинул машину задним ходом и долго ехал так, по старой колее, пока не нашел место, где смог развернуться.

Майор и фельдшер пришли на заставу только через сорок пять часов. Они доложили об этом по телефону в отряд и тут же приступили к операции.

В тот же день, по дороге домой, полковник Парский сказал мне:

— Жизнь вашего друга вне опасности.

Я несказанно обрадовался, бурно выражая свою радость, а Парский сидел спокойный, молчаливый. Он, как всегда, смотрел прямо перед собой, а вылезая из машины, обронил:

— Подадите машину к двадцати ноль-ноль.

Нет, он оставался самим собой! "Ну, что ж, — подумал я, — такой уж у него, видно, характер… Главное, Иван спасен".

Но через день с заставы сообщили: у больного открылся острый перитонит, произошло вторичное кровотечение, необходимо переливание крови. И как можно быстрее, иначе — смерть.

Это стало известно как раз за день до нашего праздника. Уже приехал окружной ансамбль песни и пляски, лейтенант Бабочкин, непременный устроитель всех торжеств, вконец сбился с ног и охрип, а начальнику отряда предстояло решать: как доставить на четырнадцатую заставу ампулы с кровью? Снова послать человека? Но ведь это двое суток пути. Запросить вертолет? Он не пробьется в такую метель через горы. О самолете и говорить нечего, около заставы нет посадочной площадки.

Вот тут-то и пригодилась лыжная эстафета! Я не знал, кто предложил ее, возможно снова лейтенант Бабочкин, но ровно через час после тревожного сообщения меня с подполковником Камышиным отправили на пятую заставу, самую ближайшую к штабу отряда, связанную с ним удобным шоссе. От нее и должна была выйти эстафета; как мне объяснил подполковник, эстафета понесет кровь от заставы к заставе, пока не достигнет четырнадцатой. Это была блестящая мысль! Подполковник вез с собой две ампулы крови и должен был дать лыжникам все необходимые указания, как обращаться с ними в пути.